Александр Сергеевич Грибоедов, автор знаменитой комедии «Горе от ума», был дипломатом и служил в 1822 году в Тифлисе, где часто посещал дом наместника Нахичеванской и Эриванской областей князя Александра Герсевановича Чавчавадзе. Они близко сошлись, ибо князь Александр сам был поэтом-романтиком и более других мог понять и оценить его. Кроме того, Грибоедов давал Нине, дочери князя, родившейся в 1812 году, уроки музыки. Вернувшись из Персии в 1828 году, Александр Сергеевич провел несколько месяцев в Тифлисе. Снова посетив дом друга, он был поражен красотой выросшей Нины. По воспоминаниям Н. Н. Муравьева-Карского, Грибоедов поначалу распускал слухи о своей влюбленности в Нину, чтобы позлить другого ее поклонника – Сергея Ермолова, сына знаменитого генерала. Но 16 июня 1828 года он решился признаться ей в любви, а затем получил согласие отца на брак.
22 августа (3 сентября) 1828 года влюбленные торжественно обвенчались в тифлисском соборе Сиони. Грибоедову было 33 года, а Нине – всего 15 лет.
Казалось бы, чего еще можно желать? Слава, значительность положения, радость семейной жизни – все это устроилось для Грибоедова в 1828 году. Но счастье продолжалось недолго: всего восемь месяцев.
Вскоре после свадьбы по служебной надобности Грибоедов был вынужден снова поехать в Персию. Молодая жена сопровождала его в пути до Тебриза, уже будучи беременной и часто болея. Не желая подвергать Нину тяготам опасного путешествия и жизни на чужбине, Грибоедов в декабре 1828 года отправился в Тегеран один, попрощавшись с женой и оставив ее в городе, где она прожила несколько месяцев.
В одном из редких писем из Тегерана Грибоедов посоветовал ей возвращаться в Тифлис, так как его миссия в Персии затягивалась. При содействии отца Нине удалось благополучно вернуться в Грузию.
24 декабря 1828 г. Казбин
Сочельник
Душенька. Завтра мы отправляемся в Тегеран, до которого отсюда четыре дни езды. Вчера я к тебе писал с нашим одним подданным, но потом расчел, что он не доедет до тебя прежде двенадцати дней, так же к m-me Macdonald, вы вместе получите мои конверты. Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя, и тоска исчезала, теперь чем далее от тебя, тем хуже. Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда боле не разлучаться.
Пленные здесь меня с ума свели. Одних не выдают, другие сами не хотят возвратиться. Для них я здесь даром прожил, и совершенно даром.
Дом у нас великолепный и холодный, каминов нет, и от мангалов у наших у всех головы пересохли.
Вчера меня угощал здешний визирь, Мирза Неби, брат его женился на дочери здешнего Шахзады, и свадебный пир продолжается четырнадцать дней, на огромном дворе несколько комнат, в которых угощение, лакомство, ужин, весь двор покрыт обширнейшим полотняным навесом, вроде палатки, и богато освещен, в середине театр, разные представления, как те, которые мы с тобою видели в Табризе, кругом гостей человек до пятисот, сам молодой ко мне являлся в богатом убранстве. Однако, душка, свадьба наша была веселее, хотя ты не Шахзадинская дочь и я не знатный человек. Помнишь, друг мой неоцененный, как я за тебя сватался, без посредников, тут не было третьего. Помнишь, как я тебя в первый раз поцеловал, скоро и искренно мы с тобой сошлись, и навеки. Помнишь первый вечер, как маменька твоя и бабушка и Прасковья Николаевна сидели на крыльце, а мы с тобою в глубине окошка, как я тебя прижимал, а ты, душка, раскраснелась, я учил тебя, как надобно целоваться крепче и крепче. А как я потом воротился из лагеря, заболел, и ты у меня бывала. Душка!..
Когда я к тебе ворочусь! Знаешь, как мне за тебя страшно, все мне кажется, что опять с тобою то же случится, как за две недели перед моим отъездом. Только и надежды, что на Дереджану, она чутко спит по ночам и от тебя не будет отходить. Поцелуй ее, душка, и Филиппу и Захарию скажи, что я их по твоему письму благодарю. Если ты будешь ими довольна, то я буду уметь и их сделать довольными.
Давеча я осматривал здешний город, богатые мечети, базар, караван-сарай, но все в развалинах, как вообще здешнее государство. На будущий год, вероятно, мы эти места вместе будем проезжать, и тогда все мне покажется в лучшем виде.
Прощай, Ниночка, ангельчик мой. Теперь 9 часов вечера, ты, верно, спать ложишься, а у меня уже пятая ночь, как вовсе бессонница. Доктор говорит, от кофею. А я думаю, совсем от другой причины. Двор, в котором свадьбу справляют, недалек от моей спальной, поют, шумят, и мне не только не противно, а даже кстати, по крайней мере, не чувствую себя совсем одиноким. Прощай, бесценный друг мой, еще раз, поклонись Агалобеку, Монтису и прочим. Целую тебя в губки, в грудку, ручки, ножки и всю тебя от головы до ног. Грустно.
Завтра Рождество, поздравляю тебя, миленькая моя, душка. Я виноват (сам виноват и телом), что ты большой этот праздник проводишь так скучно, в Тифлисе ты бы веселилась. Прощай, мои все тебе кланяются.
А в начале 1829 года Нина узнала о разгроме русской миссии в Тегеране толпой фанатиков и об убийстве мужа (это от нее пытались скрыть, опасаясь за ее здоровье). Страшные новости привели к преждевременным родам и смерти ребенка.
Что же произошло?
30 января (11 февраля) 1829 года в русской дипломатической миссии устроили резню исламские фанатики, среди погибших оказался и глава миссии, Александр Сергеевич Грибоедов.
Основной задачей Грибоедова было добиться от шаха выполнения статей мирного договора, и в частности, выплаты контрибуции по итогам Русско-персидской войны. Кроме того, начиная с января 1829 года, в посольстве находили убежище армяне, просившие Грибоедова о помощи в возвращении на родину, которая к тому времени стала частью Российской империи. Несмотря на возможность опасных последствий для себя и посольства в целом, Грибоедов разрешил армянам укрыться в посольстве. Именно это и послужило причиной для недовольства исламских фанатиков, которые начали настраивать население против русских на базарах и в мечетях.
В результате толпа тегеранцев, возглавляемая людьми Аллаяр-хана, напала на русское посольство. Зачинщики беспорядков быстро потеряли контроль над толпой. Охрана русской миссии, состоявшая из 35 казаков, оказала сопротивление, но силы были неравны. Град камней все усиливался, и Грибоедов напрасно старался обращаться к народу: «никакой голос не мог бы быть внятным в такую страшную суматоху».
Из всей русской миссии спасся лишь секретарь И. С. Мальцов, сумевший спрятаться во время резни (он завернулся в ковер в углу комнаты, где стояли другие свернутые ковры).