-5-


Приветствую Вас, Серкидон!

Не писал Вам с неделю, извините. Мотанулся по делам в Москву. Давний друг зазвал, но про Вас помню. О ранее написанном тоже помню…

Предлагаю выступать конкретней. Тема – «Муж и жена – одна сатана». Иван Алексеевич Бунин + Вера Николаевна Муромцева.

Для начала снова о Бунине.

«Писатель для писателей», «последний классик», «отдельный поэт» серебряного века, иноходец художественного слова. Великий стилист, прозу которого можно переписывать от руки километрами, и рука не устаёт. Тысячи страниц перечитал Иван Алексеевич зоркими глазами, тысячи листов исписал сначала робкой, затем твёрдой, потом нетвёрдой, а под конец и дрожащей рукой. Извёл на писание десятки вёдер чернил, и до последнего его вздоха рядом с ним была жена – Вера Николаевна. После кончины писателя предметом её забот и попечений стали бунинские произведения…

Вера Муромцева была слушательницей естественного факультета Высших женских курсов, девушкой из дворянской старомосковской семьи, с большими и, казалось, хрустальными глазами. Красивая холодноватой, застывшей красотой. Она немного походила на Мадонну кисти неизвестного живописца. Познакомилась с Буниным на литературном вечере в доме Зайцевых.

Борис Константинович Зайцев15 написал об этой встрече так: «На одном сборище таком встретил он у нас тихую барышню с леонардовыми глазами, из старинной дворянской семьи… Вера Николаевна Муромцева жила у родителей в Скатёрном, училась на курсах, вела жизнь степенную и просвещённую. С женой моей была в давнишних добрых отношениях»16.

Изящный, худой, с острой бородкой, боковой пробор, острый взгляд. Вот и всё, что запомнилось. Никакого особенного впечатления молодой писатель на девушку не произвёл, а уж сказать, что сердечко ёкнуло, и вовсе нельзя. К тому же о писателях она слышала, что у них вечные романы и по нескольку жён. Зачем? Для жизни и одной любви – много. Но, как потом заметит Вера Николаевна: «Суженого конём не объедешь»17. Да как объехать, если Бунин «копытом стал бить» погромче сказочного Сивки-Бурки. Где ни появись скромница Вера, тут же Бунин – вставал перед ней, как лист перед травой. И закружил молодую головушку словами да взглядами… А как закружил, повёл себя дерзко, «комплекса Мадонны» не испытывая, коршуном уцепился в добычу, точно знал, что без этой женщины «Окаянные дни» не перемочь, «Жизнь Арсеньева» не пережить, по «Тёмным аллеям» не побродить… А друзья-знакомые решили, что дело в стихах: мол, читал Ваня стихи, читал, да и зачитал девушку.

Стихи кончились быстро, началась суровая проза жизни, Вера Николаевна стала писательской женой. Это значит: и секретарём, и критиком, и нянькой, и громоотводом. Каждый день она готовила, стирала, мыла, чистила, перепечатывала. Широко открытыми глазами смотрела она в рукописи Бунина и имела мужество закрыть глаза на его амурные похождения…

С Буниным иначе было нельзя. Если он умудрялся влюбляться в вымышленных героинь – в чужих и собственных, – то уж когда рядом оказывалась живая обольстительная женщина, только и успевал Иван Алексеевич произнести слова Блаженного Августина:

«Господи, пошли мне целомудрие, но только не сейчас!..»18 А дальше несло его, как осенний лист по земле… И носило так листок до полной его желтизны и сухости… лет до шестидесяти пяти…

Однажды, а дело было уже в эмиграции, в доме Буниных появилась молодая женщина с фиалковыми глазами. Иван Алексеевич представил её, как ученицу. Но это была муза. Она стала порхать около Бунина то на террасе грасского дома, то на лесных тропинках, то на пляже в Канне. Вместе они работали над самым значительным произведением писателя – «Жизнь Арсеньева». Многие эпизоды этого повествования автор и муза проговаривали, гуляя то по ниццкой дороге, то по склонам, то по берегу. Затем автор садился за письменный стол, а муза, обратясь молодой женщиной, удивлялась: «… глядя на него, я думала, что и правда относительно существование вещей, лиц и времени. Он так погружён сейчас в восстановление своей юности, что глаза его не видят нас и он часто отвечает на вопросы одним только механическим внешним существом. Он сидит по двенадцать часов в день за своим столом и если не всё время пишет, то всё время живёт где-то там… глядя на него, я думаю об отшельниках, о мистиках, о йогах – не знаю, как назвать ещё, – словом, о всех тех, которые живут вызванным ими самими миром»19.

Восстанавливая свою жизнь, живя в годах детских, отроческих, юношеских, Иван Алексеевич на четыре года остановил время и не старился, но пустить время вспять не под силу даже писателю с невероятно развитым воображением.

У молодой женщины не было бунинского воображения, она не могла представить Ивана Алексеевича всесильным, неиссякаемым богатырём, а писательские чары – время пришло – истаяли… Молодой женщине стало скучно рядом со стареющим мужчиной. Разрыв стал неизбежен ещё и потому, что во второй своей ипостаси – в образе музы – работу она завершила: «Жизнь Арсеньева» была до конца отстукана быстрыми пальчиками, за Нобелевской премией было съезжено, на радостях выпито. Так что вам ещё нужно, Иван Алексеевич?..

И муза – упорхнула, и женщина – ушла. А то, что Бунину «крикнуть хотелось вослед://”Воротись, я сроднился с тобой!”»20, никого уже не интересовало. На закат печальный блеснула любовь улыбкою прощальной21. Блеснуло и смерклось. Учись, голубчик, жить в сумерках…

Музы приходят и уходят, а жёны остаются… В обязанность жены входит: утешить, поддержать, вылечить, привести в норму после очередного эмоционального потрясения… Всё лучшее, что есть у него, писатель готов отдать музе, которая помогает ему предстать перед читателем во всей красе… Как прекрасен писатель на бумаге! Какой он щедрый, умный, по-христиански всепрощающий во время писаний своих! Каким благородством светится его лоб!.. Но ведь должна уравновеситься человеческая натура, должна проявиться и тёмная сторона души… Жёнам приходится общаться с раздражённым, мелочным, капризным человеком…

Понимаю, Серкидон, стать женой писателя Вам не грозит, но Вы и по жизни держитесь от этих писунов подальше. Сторонитесь литераторов, артистов, народных трибунов. Лучше дружите с палачами, с санитарами дурдомов, с судебными исполнителями. Эти всю агрессию и ненависть к человечеству выплёскивают на работе, а в быту люди милые и задушевные…

На двадцатилетие совместной жизни Бунин скажет: «Спасибо, Вера, тебе за всё. Ты сделала для меня куда больше, чем представляешь. Без тебя я написал бы столько? Нет и нет. Без тебя бы я пропал!»22

Ирина Одоевцева вспоминает разговор с Буниным о Вере Николаевне: «Люблю ли я её? Разве я люблю свою руку или ногу? Разве я замечаю воздух, которым дышу? А отсеки мне руку или ногу, или лиши меня воздуха – я изойду кровью, задохнусь – умру… Всегда благодарю Бога, до последнего моего вздоха благодарить Его буду за то, что он послал мне Веру Николаевну…»23

Знал, знал Иван Алексеевич, Кто послал… Но и на чёрта грех Ивану Алексеевичу жаловаться, с левой стороны тоже немало было подброшено.

Что же связало таких разных людей вместе на сорок шесть лет? Предположу: связало обещание, которое бунинская душа дала Вседержителю. Такое она наобещала, что сидел Он с открытым ртом, а потом снабдил душу телом соответствующим, с особо чувствительными органами чувств, выносливым, терпеливым… Обещать легко – выполнить трудно. Земная ноша для одного была неподъёмна. Чтобы не опозорился, не оконфузился, не опарафинился астральный заложник, была прикреплена к нему верная помощница. Каким конём Вера Николаевна могла объехать Бунина, если направляла её Рука Божьего Промысла?

Ну и думаю, не испортит моего письма бунинский перевод из Лонгфелло24. Понятно не весь, весь бы точно испортил, а вот небольшой отрывочек:


Муж с женой подобен луку,

Луку с кpепкой тетивою;

Хоть она его сгибает,

Но ему сама послушна.

Хоть она его и тянет,

Но сама с ним неpазлучна;

Поpознь оба бесполезны.


Пожелаю и Вам, Серкидон, верную помощницу в Ваших делах, жму Вашу руку, и до следующего письма.

Загрузка...