Вечерело. Баба Катя разогнула ноющую спину и любовно посмотрела на результат своей многочасовой работы. Грядки были как на загляденье. Сорняки уже подвяли на солнце в сторонке, а морковь, петрушка и прочие посадки блестели свежеполитой ботвой.
Кот Васька терся линялой шкуркой о ноги в вязаных носках. Он был страшненьким: светлая шерсть свалялась в большие колтуны, одно ухо отгрызено в борьбе за территорию, глаза вечно гноятся, а мяуканье похоже на противный скрип старика. Удивительно, но этого доходягу любили все кошки деревни. За что, для бабы Кати оставалось загадкой. Её собственный муж был статным и видным мужчиной. Таким и остался тридцать лет назад. Даже в гробу выглядел неприлично свежо. Его тело она обнаружила придя с работы. Федор сел ужинать, стало плохо с сердцем, и он упал лицом в суп. Так она его и нашла.
Похоронив и отгоревав своё, поехала к родителям. Деревня на двадцать домов в два порядка встретила ее своими порядками и законами. Старухи неодобрительно цокали языками, когда видели ее загорающей в купальнике. А молодые женщины, за спиной, костерили на чем свет стоит, беспокоясь за верность своих мужиков. Будучи еще молодой, но уже чувствуя нестерпимый холод где – то в груди, прямо у солнечного сплетения, Екатерина решила остаться на подольше в поселке, надеясь отогреться в родительском доме. Грянула перестройка, а за ней и дефолт. Стоимость ее квартиры на Крайнем Севере упала окончательно. Она продала ее не думая, лишь бы не возвращаться в то место, где умер любимый человек. Денег от продажи жилплощади хватило только на оплату контейнера для перевозки вещей. Так и осталась она у родителей, не найдя в себе больше сил полюбить кого – то. И без своего угла.
Сегодня баба Катя ждала племянниц. Из своих детей у неё был непутевый сын, Валерка, который пил по-черному всю свою жизнь и только к 50 годам одумался, когда чуть не помер. Нашел женщину с жильем, начал обустраиваться. Сына старушка любила, но он был шалопай и обормот. То ли городские дочки брата Екатерины, Петра. Обе тихие, неприметные, одна белобрысая, другая чернявая. Алиса и Лидия. Девчонкам уже ближе к 40, а она еще помнит, как выбирала им кукол, чтобы отправить посылкой к дням рождениям. А сестры помнят, какую радость им доставляло сдирать сургуч с крепко сколоченных деревянных ящиков, в предвкушении подарков.
Теперь сестры приезжали редко. Городская жизнь она такая. Утром, едва продерешь глаза, надо ехать на работу, а вечером уже падаешь без сил. Где уж тут добраться до полупустой деревни, с перекошенным домишком и старой бабушкой в цветастом платочке. Обе взрослых женщины были уверены, что шанс повидаться еще будет, и они обязательно если не на эти выходные, то на следующие – то точно навестят бабу Катю. Но наступала пятница, а за ней и суббота и у обоих обязательно возникали неотложные дела, которые надо было решать «вот прямо сейчас».
За раздумьями баба Катя не сразу услышала, как залаяла собака. А когда очнулась, всплеснула руками и поспешила встречать гостей. Во дворе, у калитки, стояли две женщины, неуловимо похожие между собой. Одна высокая, ростом почти как мужчина, худая, длинные волосы собраны в хвост. Вторая ниже, светлая короткая стрижка растрепалась, пряди заправлены за уши, очки поблескивают на уходящем в закат солнце.
– Батюшки святы, приехали! Да замолчи ты, ирод окаянный, все брешешь и брешешь! Пса толкнули в упитанный бок, и он освободил дорогу к дому. Цепь как раз была такой длины, чтобы не дать пройти случайным визитерам.
– На пороге скидывайте обувку и ставьте в тумбочку, чтобы коты не ободрали. Вон тапки для вас приготовила, мягкие и теплые! Скорее заходите, чай сейчас поставлю, я вам чебуреков напекла! – суетилась старушка.
Чебуреки. Эти хрустящие, с румяной корочкой и ароматной, сочной мясной начинкой татарские пирожки заслуживали отдельного внимания. Их приготовление – это целый ритуал. Девчонки с детства привыкли, что в каждый их приезд – это блюдо было обязательным. День начинался с того, что баба Катя вставала в 4 часа утра. За окном было еще совсем темно. Осторожно пробираясь из «передней» комнаты в «заднюю», которая, по совместительству, служила кухней, она замешивала и раскатывала мягкое тесто. В белой эмалированной кастрюльке, с выщербленным дном и ярко – красным цветочком на пузатом боку, смешивала фарш с мелконарезанным белым луком, укропом и петрушкой. Добавляла немного воды. Старая, черная снаружи от многолетней копоти и светло-серебряная внутри сковорода небольших размеров, ставилась на сильный огонь. Ярко – синее газовое пламя уютно шумело и ждало начало процесса, согревая женщину на тускло освященной кухне. Пахнувшее семечками ярко – желтое масло разогревалось на накаленной сковороде и принимало в себя первый чебурек. Аппетитная корочка появлялась ровно через минуту. Приплюснутый пирожок переворачивался на другой бок, а потом выкладывался на бумажную салфетку, которая вбирала в себя излишки масла и жира. Делалось все это в абсолютной тишине, которую нарушало только шкварчание. Это была часть заботы о тех, кто приехал домой. Все движения мягкие и аккуратные, лишь бы никого не разбудить. Сама, тогда еще молодая и совсем не «баба» Катя, уже начинала страдать от бессонницы. Поэтому, сохранить чужой сон казалось ей главной задачей. Такой же важной, как и напечь вкусных, с хрустящей корочкой чебуреков. Сладкий, черный, крепкий чай – шел к ним в сопровождение. Первой к столу приходила Лидия. Она спала на кухне, за занавеской, у печи. Раньше над кроватью, под самым потомком, были палати. На них размещали припозднившихся гостей. Даже в ночь её свадьбы там, помнится, кто – то спал… Потом их убрали. А память осталась. Девочка шлепала босыми ногами по деревянному полу, забиралась на стул, убирала от лица растрепанные волосы и начинала есть. Нужно было ухитриться не обжечься мясным соком, поэтому чебурек держался строго вертикально. Чай полагалось пить шумно и вкусно. А потом девочка вставала, говорила «спасибо» и уходила досматривать сны в теплую кровать. А под её бочок закатывался белый котик и уютно мурлыкал свои песни. Екатерина оставалась у плиты, храня в сердце чувство любви к детям и готовке.
Вот и в этот раз пожилая женщина встала еще затемно и напекла полный противень чебуреков. Алиса и Лидия разулись в коридоре и прошли на кухню. Нижние венцы дома уже прогнили. Поэтому, пол из деревянных досок немного накренился. Ремонтировать было некому.
Темнело в деревне рано. Солнце еще стояло высоко, а сверчки и цикады уже начинали стрекотать, предвещая наступление сумерек. После чая, одна из сестер, Алиса, ушла прогуляться по саду. А Лидия, вытянувшись на кровати за занавеской прислушивалась к пению птиц.
– Теть Кать, спросить хотела… – женщина запнулась и задумалась, подбирая слова.
– А! – откликнулась женщина, собирая посуду со стола. За пять минут до этого она с боем отстояла это право у племянницы, которая теперь чувствовала себя неловко.
– Наготовила нам и убирать еще за нами, ну мы какие-то неблагодарные гости совсем получаемся! – ворчала гостья, забираясь под теплый плед.
– Что хотела – то?
Лидия перевела взгляд на тётку и неуверенно продолжила
– Я про теть Лену узнать хотела. Галкину. К ней еще приезжают?
Старушка ополоснула последний стакан, вытерла руки о цветастое вафельное полотенчико.
– Ну приезжают. А тебе чего?
– Зайти хочу.
– Зачем?
Лидия вздохнула и замолчала. Тетя Катя подошла к кровати и села на самый краешек, сложив руки на коленях.
– Не получается, да?
– Нет. Последний выкидыш был два года назад. С тех пор – ничего. Уже и молились и по местам всяким ездили. Надоело. Не могу больше ждать. Вот к ней схожу и всё. Нет, так нет. – племянница дернула плечами и посмотрела в глаза бабе Кате. А та, тяжело вздохнув, положила морщинистую теплую руку на ногу, укрытую пледом.
– Сходи в церковь. Грех это большой. Люди говорят, беснуется она последнее время. Тяжело ей, помирать скоро будет, болеет.
– Ну вот и хорошо, что мы приехали тогда. Вовремя. Пусть хоть одно доброе дело сделает, пока не померла.
Помрачневшая Лидия грустно улыбнулась, потянулась и обняла старушку.
– Пойдем, покажешь свои огородные владения. Завтра утром поможем сорняки прополоть, да полить.
Весь следующий день молодые женщины провели в огороде, да на усаде. Дел было много. Дом и приусадебный участок понемногу приходили в упадок. У сестер были ленивые мужья, а возраст отца уже не позволял остановить разрушительное действие времени на деревянную постройку.
После плотного ужина, убрав тарелки со стола, родственницы расставили чашки, заварили крепкий чай и уселись поболтать. Алиса зачерпнула ложкой вишневое варенье и начала намазывать его на ломтик белого, пышного хлеба.
– Теть Кать, расскажи, а почему ты уехала в Мурманск?
Пожилая женщина смущенно улыбнулась.
– Муж изменил. На сносях была, пришла домой. А он там с соседкой.
Племянницы переглянулись. Старшей стало явно неловко от простого вопроса, который поднял такую сложную тему.
– Да не переживай. Это было 50 лет назад почти. Ему даже стыдно не было, предложил присоединиться к ним. Гаденыш. Я в чемодан кинула документы, какие – то деньги, пару кофт. Поехала в город. Пока ехала, загадала: какой ближайший самолет будет, туда и полечу. Представляете. Настолько захотелось подальше оказаться от этой грязи, что поезда не хватило. На самолет не побоялась сесть!
Женщины рассмеялись. Прошло слишком много времени, история уже не была больной. Можно было и шутить, и задавать вопросы.
– Сложно было? – Лида выискивала ложкой круглые, тугие вишни в сладком темно – алом сиропе.
– А знаете, весело было. Мне 19 лет было же. Ничего не страшно. В голове ветер. Первое время сняла угол в общежитии. Родила, устроилась нянечкой в детский дом. Дали уже комнату. Валерку везде с собой таскала. Первое время на полу спали, хорошо матрас соседка дала, пожалела. Помню, дворничихи, идут с утра на работу, в окно кричат: «Катька, там у пятого дома диван выкинули, пошли скорее смотреть, хороший диван!» Радости было! Вот так и обустроилась потихоньку.
На завод потом пошла работать. Совсем хорошо зажили. На Севере то что. Рыба, какая хочешь! Хоть белая, хоть красная. Потом в профсоюз пошла. А потом по – тихоньку, да по – легоньку и до Думы дошла. Представляете, я – и депутат. Старушка звонко рассмеялась. Времена другие были совсем. Люди добрые. А потом, как Федор умер, сюда отправилась. А тут уж все по-другому стало. Баба Катя задумчиво покачала головой.
– Помню еще до деревни не доехала, в райцентре пересадка на автобус. Дай, думаю, в кафе зайду. Есть хочу. Зашла, села. Официантка не подходит, только зыркает из-за стойки. Подозвала сама. Заказала первое, второе. На многое, что в меню было, сказали, что нет сейчас. Спрашиваю, салат есть из огурцов, помидор?
Нет, говорит, такого. Я свое уже доела, а тут пришли армяне. Веселые, шумные. И у них и салат, и коньяк и шашлык. А я тут на! Официантке под нос корочки депутатские и говорю: «Завтра в другом месте говорить будем, раз трудовой народ не уважаете! Зовите старшую!» Что там началось – баба Катя озорно улыбнулась. Ну потом, конечно, они извинились. Да и мне на автобус пора стало.
– Ну и правильно, учить таких наглых надо – поддержала ее Алиса. Хотя, сейчас не так уж много и изменилось.
– Заболтались мы уже совсем, пора, девки, спать. Нечего рассиживаться. Екатерина согнала с колен кота, который уже видел десятый сон. Васька шлепнулся спросонья на пол и недовольно мявкнул.
– Пошли, жертва уличных боев за территорию – Лидия взяла кота на руки – будешь спать со мной.
Когда свет в доме погасили, стало совсем ничего не видно. Фонарей на улице не было, на расстоянии вытянутой руки уже не различить очертания предметов.
Лида лежала и смотрела в темноту. Дом тети Лены Галкиной стоял через 3 дома от них. Ее считала ведьмой вся округа. Не любили и боялись. Мимо окон ходили сплевывая и крестясь. Но стоило кому – то заболеть или захотеть погадать на картах – все шли к ней. Вот и Лидия приехала с мыслью не только навестить любимую родственницу, но и сходить к так называемой ведьме. Чем черт не шутит. На бога женщина перестала надеяться после поездок по всем известным святым местам и третьего выкидыша. Две полоски показало сразу по приезду из Питера. А уже через месяц она лежала на кресле, с широко разведенными ногами и считала вслух до десяти, чтобы анестезиолог понял, когда подействует наркоз. Идти на третью чистку было уже не так страшно, как на первую. Где – то внутри душевная боль становилась монотонной и рутинной.
С тех пор в ее семье повисло молчаливое напряжение. Муж, который по факту и не был ее мужем, так как спустя пять лет совместного проживания, так и не развелся с женой, был и раньше не особо заинтересован в совместном ребенке. А теперь и совсем самоустранился. Работал, общался с дочерью от законной жены, ездил на рыбалку. А Лидия вела одинокую и единоличную войну с невынашиванием.
И вот теперь она лежала на жесткой кровати и в ее голове зрела настойчивая мысль сходить в ведьмин дом. Голос разума говорил, что посетителей там не ждут. Час поздний, особенно для деревни. Собаки поднимут лай, все всполошатся. Но желание было не подвластно доводам логики. Оно росло разгоряченным комом в ее груди, пульсировало и заполняло все вокруг.
Лидия откинула плед и села на кровати. Нашарила ногой тапочки, обулась и встала. Наощупь нашла одежду и тихо пробралась в коридор, стараясь не шуметь. Оделась она уже за дверью. Вышла во двор. Собака, приоткрыла один глаз, бдительно осмотрела женщину и поняв, что это «свои», осталась лежать, уткнувшись мордой в лапы.
Ночью все вокруг казалось не таким, как днем. Сарай, будка, забор как будто стали выше. За калиткой мир и вовсе становился для городского жителя неприветливым и пугающим. Косые тени, незнакомые звуки и шорохи. Стрекот насекомых и крики неизвестных птиц. Лидия осторожно прошло через двор и вышла, притворив за собой деревянную дверь калитки.
Идти было недалеко, но немного жутко. Слева – старые, темные дома, глядящие на улицу черными дырами окон. Слева – овраг, который когда – то был руслом реки, а сейчас там стояли поросшие травой огороды. Между ними узкая тропинка, по которой ходит всего пара человек в день. Полная луна заливала все вокруг холодным, серебристым светом.
Пройдя несколько построек, Лидия остановилась. Вот и нужный дом. Он стоял, ничем не примечательный, разве что почему – то не был огражден забором. Дверь была приоткрыта.