«Я должен признать, – писал Песталоцци, – что не моя смертная плоть и кровь, не животное чувство человеческих желаний, а способности моей человеческой души, моего человеческого ума, равно как мои эстетические способности, есть то, что составляет человеческое в моей природе, или, что все равно, мою человеческую природу»[5].
Вот такая у нас задача: понять человеческую природу величайшего в истории педагога. Воспитателя человечества.
Ничего себе задачка! Но, без сомнения, интересная.
Природа эта человеческая начала оформляться в родительском доме Песталоцци. С него и начнем.
Героев книг серии «ЖЗЛ», без сомнения, объединяет одно обстоятельство: все они когда-то родились.
Иоганн Генрих Песталоцци появился на свет 12 января 1746 года в Цюрихе.
Формальная фраза… Ан нет… В ней заключена весьма серьезная информация, необходимая для понимания нашего героя. Хотя, казалось бы: ну, родился человек в городе… И что? Большое дело! Кто только в городах не рождался…
Но это глубоко современный взгляд. В конце XVIII века в Швейцарии тот, кто появился на свет в городе, уже имел преимущество лишь потому, что он – житель мегаполиса, а не деревни. Город имел власть над селом иногда бо́льшую, чем помещик над крепостными. Чуть позже мы об этом подробнее поговорим.
Городской житель – уже почти знатный человек вне зависимости от того, сколько крейцеров позванивает у него в кармане. И когда в школе подростки подтрунивали над Песталоцци, считая его недостаточно богатым, они все равно относились к нему принципиально лучше, чем к крестьянским детям. Просто по праву рождения.
То, что Песталоцци – городского жителя – всю жизнь так, я бы сказал, – решительно волновала судьба крестьян, что он им помогал и столько для них сделал – чего, например, стоит создание народных школ – это, конечно, чудо, на которые столь богата судьба нашего героя. Впрочем, чуть позже попробуем хотя бы приблизиться к его разгадке.
Также важно, что наш герой родился не в каком-нибудь швейцарском городе, а именно в Цюрихе. Это не просто большой город с различными преимуществами, скажем, дающий возможность выбора разных учебных заведений, но и, как сейчас бы сказали, Цюрих был «революционной столицей» Швейцарии.
Дата рождения Песталоцци свидетельствует о том, что он родился накануне эпохи европейских переворотов, и революционные настроения родного города еще сыграют в судьбе нашего героя серьезную роль.
Вот, на самом деле, сколько информации можно получить из сухой фразы о дате появления на свет нашего героя…
Отец Песталоцци – Иоганн Баптист – был врачом, причем довольно известным в городе. Это значит, что семья жила в достатке.
Мать – Сусанна Песталоцци, урожденная Хотце, – дочь сельского пастора, тоже привыкшая с детства если не к богатству, то к определенному уровню достатка и комфорта.
Сусанна Хотце-Песталоцци получила религиозное воспитание, а это факт чрезвычайно важный для жизни нашего героя.
В семье Песталоцци родились трое детей. Помимо нашего героя, старший брат Иоганн Баптист, названный в честь отца, и младшая сестра Анна Варвара.
И тут, конечно, надо было бы начать много и долго рассуждать о том, как жила многодетная семья будущего гения педагогики, однако есть одно существенное «но»: об Иоганне Баптисте и Анне Варваре мы практически ничего не знаем.
Песталоцци оставил довольно много воспоминаний, в том числе и о жизни в родительском доме, однако о брате и сестре он не вспоминает практически никогда. Даже когда наш герой рассказывает о своем детстве, складывается ощущение, будто он был единственным ребенком в семье. Приходится сделать печальный вывод, что брат и сестра не сыграли в жизни Иоганна Генриха никакой роли.
По одним источникам, старший брат умер, когда Песталоцци был еще совсем мал, по другим – отправился искать счастья в Америку, где его следы и затерялись.
Анна Варвара рано вышла замуж за купца из немецкого города Лейпцига и утеряла всякую связь с братом. В своей жизни нашему герою не раз приходилось искать поддержки, в том числе и материальной, но к сестре он не обращался за помощью никогда.
Когда нашему герою исполнилось пять лет, его отец умер. Смерть оказалась быстрой и внезапной.
Незадолго до кончины в дом Песталоцци была взята служанка по имени Варвара Шмид, которую в семье иначе как Бабэль не называли.
Умирающий Иоганн Баптист подозвал служанку к постели и умолял ее не бросать жену и детей. Он был убежден, что Сусанна в одиночку не справится с хозяйством, дом погибнет, дети останутся на улице. В служанке Бабэль он видел спасение семьи и дома, больше обратиться ему было не к кому.
Бабэль выслушала просьбу хозяина молча, а потом… дала клятву, что не бросит семью никогда. По сути, перестанет быть служанкой, а превратится в члена семьи. Это было не просто обещание, а именно – серьезная клятва, данная у постели умирающего.
Клятву свою Бабэль не нарушала никогда.
Песталоцци всегда и неизменно вспоминал о служанке с благодарностью и любовью, много писал о том, что она сыграла важную роль в воспитании того, как он стал воспринимать мир и самого себя.
Так что вполне можно сказать, что у нашего героя была своя Арина Родионовна – простая, мудрая женщина, полюбившая семью Песталоцци как родных и много давшая чужому, но горячо любимому ею ребенку.
Дом врача – дом, где всегда кипит жизнь: приходят, уходят больные; кто-то появляется пригласить доктора на прием; да и просто заходят друзья Иоганна Баптиста, чтобы пропустить рюмочку-другую и поговорить о жизни.
И вдруг все затихло. В доме поселилась тишина, что не сильно огорчало маленького Иоганна Генриха – с детских лет ему нравилась затворническая жизнь.
Гораздо хуже было то, что после смерти кормильца беззаботная жизнь закончилась, денег стало не хватать, экономить приходилось буквально на всем.
Но, как свидетельствует сам Песталоцци: «Как ни стеснительно жили в нашей семье, но почти всегда сверх сил старались покрыть так называемые расходы чести, и на них тратили несравненно больше, чем на все другое».
Что же такое «расходы чести»? Что означает это удивительное словосочетание?
Ответ находим у самого Песталоцци: «На чаевых, новогодних подарках и тому подобном не экономили»[6].
Бабэль требовала в доме соблюдения абсолютной чистоты: и в комнатах, и в одежде. Малейшее пятнышко выводило ее из себя. Эту любовь к чистоте Песталоцци пронес через всю жизнь.
Вообще-то, как многие гении, наш герой был весьма и весьма рассеян. И чем старше становился, тем делался еще более рассеянным. В одежде его нередко присутствовал какой-нибудь беспорядок. Однако она всегда оставалась аккуратной и чистой.
Бабэль учила детей житейской мудрости. Песталоцци на всю жизнь запомнил, что за продуктами на рынок лучше ходить к закрытию – цены ниже. На улицу лишний раз тоже не следует выходить, чтобы не снашивать платье или сапоги: если к вещам относиться бережно – они отвечают взаимностью.
Когда в дом приходили гости, Бабэль старалась принять их достойно, непременно готовила какое-нибудь простенькое угощение. Она учила Песталоцци: любой человек, пришедший в дом, должен чувствовать, что ему не просто рады, но его приход поднимает у хозяев настроение.
Впрочем, гости в доме бывали нечасто. Сусанна Песталоцци приехала в Цюрих вместе с мужем из деревни Хёнг. Большим количеством знакомых обзавестись ей здесь не удалось, как, впрочем, не удалось и привыкнуть к суетливой городской жизни.
Поэтому основное время Сусанна проводила дома за чтением книг и беседами с детьми. Изредка она пыталась помочь Бабэль по хозяйству, но эта помощь только раздражала служанку.
Надо заметить, что в доме не было такого социального разделения: одна женщина приказывает, – вторая выполняет; одна прислуживает, – другая отдает распоряжения. Песталоцци видел двух женщин, которые любят детей и стараются обустроить жизнь в доме так, чтобы всем было хорошо.
Словосочетание «человек из народа» никогда не было для нашего героя пугающим, как для многих его городских сверстников. Оно имело образ вполне конкретного, мудрого и доброго человека – его служанки.
Как правило, понимая, что в детстве формируется характер человека, мы почему-то куда реже отдаем себе отчет в том, что в эти годы закладываются и критерии нашего отношения к жизни. Именно в детстве вырабатываются законы наших взаимоотношений с миром, и менять их потом бывает очень тяжело.
Стал бы Пушкин таким, каким стал, без взаимной нежности с крепостной Ариной Родионовной? Подозреваю, это был бы какой-то другой человек с иными взглядами.
Стал бы Песталоцци тем, кем стал, если бы с детства не видел, что люди объединяются не по сословному принципу, а по душевной привязанности? Не знаю, не уверен. Но этот понятный и, я бы сказал, прожитый в детстве вывод, безусловно, был важен для его дальнейшей жизни.
Однажды на улице Песталоцци увидел, как пьяный мужик бьет мальчишку. Не раздумывая, бросился на помощь ровеснику и буквально отбил его от пьяницы. Но в драке порвал куртку.
(Надо заметить, хотя бы в скобках: привычку немедленно бросаться на помощь тому, кто в ней нуждается, наш герой пронес через всю жизнь.)
Песталоцци пришел домой, ожидая серьезного нагоняя от Бабэль. Первым делом все рассказал маме – та его пожалела, ругать не стала. Но предстояла встреча с Бабэль, которая – напомню – не разрешала лишний раз выходить на улицу, чтобы не изнашивать одежду…
Однако Бабэль спокойно выслушала историю, ни слова не сказав, поцеловала мальчика и пошла чинить куртку. Песталоцци с детства знал, что одежду можно выбрасывать только тогда, когда она становится уже совершенно непригодной.
Наш герой воспитывался в абсолютной любви двух женщин. Любовь эта становилась тем сильней, чем больше болел Песталоцци. К нездоровым детям всегда, как известно, относятся с большей нежностью. А болел маленький Иоганн Генрих часто, чтобы не сказать – все время. Его редко ругали. С ним всегда разговаривали, старались ответить на любой вопрос. Он всегда чувствовал заинтересованный интерес и мамы, и Бабэль.
То, что мы видим в детстве, на всю жизнь остается для нас нормой. Будущий великий педагог рос с твердым убеждением: уважать ребенка – это нормально. Согласитесь: важный вывод для того, кто решил посвятить свою жизнь педагогике.
Мы часто боимся избаловать своих детей и почему-то совершенно не боимся их недолюбить. Согласитесь, существует у нас, родителей XXI века, такая позиция. Так вот, величайший педагог мира был воспитан в абсолютной любви и вырос не то что не избалованным, а довольно жестким, твердым, убежденным человеком, умеющим преодолевать такие серьезные препятствия, которые иного могли бы запросто уничтожить.
Много лет назад я встречался с одним из самых известных наших литературных критиков Игорем Золотусским[7], и он рассказал мне историю своего детства.
В годы сталинских репрессий, когда Игорю Петровичу было пять лет, у него арестовали родителей, а его самого отправили в детский дом, жизнь в котором началась с того, что воспитанники жестоко избили новичка: им не понравилась матроска, в которую он был одет.
Так вот Игорь Петрович был убежден: он сумел пройти через все испытания, что называется, – не скурвится, а стать одним из самых известных литературоведов в стране, профессором, доктором наук, лауреатом множества премий только потому, что в первые пять лет жизни ему были даны невероятные любовь и нежность. Они остались опорой на всю жизнь.
Любовь и нежность воспитателей, в первую очередь родителей в детские годы – это не то, что балует маленького человека, но то, что воспитывает в нем любовь и уважение к самому себе – надо сказать, важнейшие качества для преодоления будущих жизненных невзгод.
Нашего героя жизнь тоже трепала так, что не приведи господи… Нежность и любовь, которые он получал в материнском доме являлись той самой опорой, которая спасала всегда.
В детстве Песталоцци приучали, в сущности, к двум занятиям: читать и думать. И, надо сказать, приучили успешно.
Позже к ним прибавилось еще одно любимое дело: писать.
«С колыбели я был слаб и болезнен и уже в раннем возрасте отличался большой живостью некоторых способностей и склонностей»[8], – пишет о себе сам Песталоцци.
В детстве главным занятием Песталоцци была болезнь. Он болел непрерывно. А что делает городской ребенок конца XVIII века из семьи, которую мы сейчас назвали бы «служащими» или «интеллигентами», который много болеет? Правильно: он много читает.
Давайте сразу выясним вот какой вопрос. Некоторые исследователи корят Песталоцци за то, что он-де не очень хорошо читал и был не слишком грамотен.
По поводу грамотности, – да, есть доля правды. Как ни парадоксально, но великий педагог и писатель в рукописях, даже своих знаменитых произведений, делал ошибки как грамматические, так и синтаксические. Как известно, существуют люди, у которых – природная грамотность, наверное, придется признать, что есть и те, у кого природная безграмотность.
Эта особенность никогда не мешала Песталоцци много и с удовольствием писать. «На некоторые опыты моих языковых упражнений я извел целые стопы бумаги»[9] – так вспоминает наш герой годы учебы в институте.
Что касается чтения, то это было главное занятие в детстве нашего героя. Есть свидетельства, что он не очень хорошо читал вслух – может быть… Однако детство, во многом вынужденно, было отдано книгам, с которыми наш герой проводил иногда целые дни.
Читать умел и любил.
Что же именно читали европейские дети в те годы? На каких книгах рос будущий великий педагог?
Главные, разумеется: Библия и Жития святых.
Сусанна Песталоцци – напомню, дочь пастора – была набожной, в таком же духе воспитывала и своего сына, поэтому Библия была его первой книгой, и к ней он возвращался всю жизнь.
Песталоцци воспитывали как глубоко верующего человека.
(О его деде пасторе, который имел на нашего героя огромное влияние и во многом сформировал его, мы в свой черед непременно расскажем.)
Неколебимая вера в Бога, абсолютное доверие Ему, твердое убеждение в том, что все происходит по Его воле – не просто помогали Песталоцци, но были основой, если угодно, фундаментом его жизненных взглядов. Подозреваю, что без этого он не преодолел бы всего, что преодолел, и не достиг бы в конечном итоге всего, чего достиг.
Однако ведь не Библией единой…
В то время как раз появились ставшие классикой «Робинзон Крузо» Даниеля Дефо и «Путешествие Гулливера» Джонатана Свифта. Причем почти сразу как издания для взрослых, так и детские, с красивыми иллюстрациями.
За 30 лет до рождения Песталоцци появилось дешевое издание сказок «Тысяча и одна ночь» и сразу стало очень популярным. Так же как и басни Эзопа.
Однако всегда важно не забывать, в какую эпоху жил наш герой. А в те годы привычка читать художественную литературу еще только начала прививаться детям.
Была популярной и, если угодно, модной поучительная и даже – нравоучительная литература. Например, адаптированные для детей произведения Цицерона. Или книги, названия которых не нуждаются в комментариях: «Дружеские советы молодому человеку, начинающему жить в свете», «Советы старца», «Книга о должностях человека и гражданина». И тому подобное.
Честно говоря, мне всегда казалось, что известная фраза Владимира Высоцкого: «Значит, нужные книжки ты в детстве читал!» – все-таки излишне категорична. Не кажется мне, что литература влияет на формирование человека решающим образом. (Рад был бы ошибиться.)
И все-таки книги, прочитанные в детстве, невозможно просто так сбрасывать со счетов. Тем более если они долгое время составляют основное содержание жизни человека. Ведь именно за книгами, да еще за разговорами с мамой и Бабэль маленький Иоганн Генрих и проводил почти все свое время.
Наш герой не любил всего того, что любят мальчишки во все времена: бегать во дворе, драться, играть, хулиганить… Эти радости его не вдохновляли.
Так и хочется сказать: Песталоцци вырос в одиночестве. Но разве это правда? Ведь рядом всегда были мама и Бабэль.
Он рос в любви и понимании. Взрослел с ощущением, что всегда интересен двум женщинам. Иоганн Генрих мог поделиться с мамой и Бабэль всем, что его волновало. И если считать, что одиночество человека – это невостребованность его души, то можно с уверенностью утверждать: в детстве наш герой одиноким не был.
В те годы многие родители, особенно в малообеспеченных семьях, заставляли своих детей работать с самого раннего возраста. Учитывая, что семья Песталоцци всегда нуждалась в деньгах, такое могло случиться и с нашим героем.
Не случилось. Его любили. Жалели. С ним много и подолгу разговаривали, что не очень-то свойственно для семейного воспитания в те годы, да и в наши, честно говоря, тоже.
Несмотря на то, что Песталоцци рос без отца – как сказали бы сегодня, в неполной семье – он с детства усвоил, сколь необходимо ребенку внимание и понимание. Дом дал ему весьма наглядный пример того, каким должен быть настоящий родитель.
Позже, вспоминая свою детскую жизнь, Песталоцци напишет: «Я рос под неусыпными взорами лучшей матери, маменькиным сынком, более, чем кто-либо другой; я видел свет только в небольшом пространстве комнаты моей матери, а потом в столь же ограниченном пространстве училищной комнаты; действительная человеческая жизнь была мне столь же чужда, как будто я вовсе не существовал в том мире, в котором жил»[10].
Обратите внимание: Песталоцци кажется, что та жизнь, которую он проживает, как бы не действительно человеческая. Мол, где-то существует настоящая, нормальная, а эта – не такая. Другая. Непохожая. Отдельная.
Это ощущение отдельности и непохожести своей собственной жизни на существование других останется у Песталоцци навсегда. Он всегда хорошо понимал, что существует не так, как принято; совершает поступки, которые многие считают сумасбродными. Был даже период, когда его всерьез считали сумасшедшим.
Но иначе Иоганн Генрих Песталоцци жить не мог.
Книги. Мама и Бабэль. Разговоры. Мечтания. Болезнь. Замкнутое пространство, из которого ты если и можешь выйти, то лишь благодаря фантазиям.
Мир, в котором внешне не происходит почти ничего, однако внутренняя жизнь здесь насыщенна и интересна.
Мальчик-читатель, проживающий чужие жизни и отождествляющий их со своей собственной.
Мальчик-отшельник, для которого уют и доброта дома легко и без проблем заменяли все то, что может дать окружающий мир.
А потом наступало лето. И мальчика отвозили в мамину деревню Хёнге к дедушке Андреасу.
Этот сельский пастор сыграл в судьбе нашего героя определяющую роль.
Андреас Хотце своего внука обожал.
Надо сказать, что в те годы в Швейцарии к женщинам относились… как бы это сказать помягче?.. без должного уважения. Они должны были рожать детей, вести хозяйство, дом. И – не более. Ни их мнение, ни они сами окружающих, в том числе и родителей, не сильно волновали.
Когда, много позже, Песталоцци напишет, что у женщины есть великое предназначение быть матерью, – это прозвучит как абсолютно революционный, во многом – абсурдный и неясный вывод. Слова «женщина» и «великое предназначение» в умах современников Песталоцци соединились трудно.
Замечу, что называется à propos, что женщины Швейцарии – государства, которое мы все считаем образцово демократическим – получили право принимать участие в государственных выборах – внимание! – лишь 31 октября 1971 года!
Короче говоря, к девочкам родители относились без особого интереса. У Андреаса, правда, был сын, дядя Иоганна Генриха, но именно во внуке сельский пастор увидел человека, с которым он должен делиться своими самыми взглядами и главными выводами и которому должен передать весь свой опыт. Именно его Андреас воспринимал как наследника.
Известно, человек часто выбирает ту или иную профессию, когда видит перед глазами пример замечательного учителя. Сколько молодых людей стали физиками, математиками, литераторами, потому что влюблялись в своих педагогов.
Андреас Хотце для нашего героя стал именно таким примером для подражания – настоящим, подлинным учителем.
Первое, что делал дедушка, когда к нему приезжал маленький внук, мыл его и кормил. Пройдут годы. Сироты, беспризорники, брошенные дети будут приезжать в учебное заведение, открытое Песталоцци. Первое, что он будет делать – мыть их и кормить. Конечно, это не более чем бытовая мелочь. Но весьма символичная, как мне представляется.
Не худо бы заметить, что в те годы священники являлись одними из самых образованных людей. А в деревне Хёнге (ныне один из районов Цюриха) Андреас был, без сомнения, самым знающим человеком.
Пастор в небольшой деревушке – не просто священник, который служит в церкви. К нему приходили за советами, иногда – чтобы разрешить спор.
Маленький Иоганн Генрих всегда был свидетелем этих разговоров, и его умение слушать, убеждать, объяснять – корнями именно отсюда.
Дедушка Андреас был человеком не только образованным, но и умным. Он не забивал голову внука разными книжными истинами. Вовсе нет!
Андреас много гулял с Иоганном Генрихом и серьезно, подробно, я бы сказал – уважительно отвечал на любые вопросы, которые приходили в голову внуку.
Почему восходит солнце? Почему растет трава? Почему вода бывает жидкой и твердой, а еще из нее получается туман?[11]
Учение происходило в разговорах, тему которых задавал маленький Иоганн Генрих. Тогда еще, разумеется, Песталоцци не думал ни о каком методе природосоответствия, но я убежден: метод этот начал зарождаться в душе и разуме Песталоцци именно после общения с дедом.
В те годы внук просто слушал деда и радовался тому, как, оказывается, интересно познавать мир.
Дети любопытны от природы, и, значит, задача педагога – это любопытство поддерживать. У ребенка всегда есть вопросы – главное, не отмахиваться от них, а всерьез отвечать, рассуждать над ними, как над самыми главными проблемами человеческой жизни.
Главный вывод: получение знаний – процесс естественный. Природосообразный. Задача педагога: жажду знаний, которая заложена в человеке Богом (Природой), развивать, а не уничтожать.
Все это Иоганн Генрих Песталоцци, разумеется, поймет позже. Но такое понимание не пришло бы без этих прогулок с дедом.
Андреас познакомил Песталоцци с жизнью сельских бедняков…
Подождите, подождите, друг-читатель! Ну, пожалуйста, не пробегайте этой фразы. Куда вы все время спешите?
Это очень важная фраза. То, что в ней заложено, определило мироощущение нашего героя на долгие-долгие годы.
Понимаете, какая история: жизнь сельских бедняков для городского мальчика того времени была не просто чуждой, но абсолютно далекой и совершенно неведомой. Нельзя сказать, что маленький Иоганн Генрих о ней ничего не знал, но… Как бы лучше сказать? Какой бы пример привести?
Мы, жители 20-х годов XXI века, знаем, что у нас в городах живут гастарбайтеры, однако согласимся, что довольно туманно представляем себе их жизнь.
Примерно так.
Для того чтобы понять, какой переворот произошел в душе нашего героя, благодаря тому что он увидел, как живут сельские жители, нам придется немного отвлечься от плавного, надеюсь, течения нашего повествования, для того чтобы хоть немного разобраться в том, как взаимодействовали город и деревня в конце XVIII века в Швейцарии.
Это важно. Потому что, не осознав ушедшее навсегда время, очень трудно разобраться в человеке, который жил в эту неясную для нас эпоху.
Прошлое всегда загадочно. И если мы применяем к нему законы и взгляды сегодняшнего дня, нам его не разгадать. Поэтому имеет смысл посмотреть – как оно было тогда.
Надо заметить, что в Швейцарии не было крепостного права в привычном нам виде, когда злой и нехороший помещик угнетает несчастных крестьян, которые, по сути, являются его рабами.
С ролью «злого помещика» прекрасно справлялся город, угнетающий крестьян так страстно и неистово, как никакой Салтычихе и не снилось.
Деление на городских и сельских жителей являлось жестко узаконенным. Метафорически говоря: город – помещик, крестьянин – раб. Хотя эта метафора не так уж и далека от реальности: зависимость сельских жителей от города без преувеличения можно назвать абсолютной.
Что означает «жестко узаконенное деление»? То есть законы, которые, понятно, принимались в городе, – были таковы, что село находилось под абсолютной властью метрополии.
Несколько примеров.
Крестьяне имели право заниматься только земледелием. Торговля и ремесло – а именно то, что приносит больший доход – прерогатива горожан.
Кажется невероятным, однако крестьяне имели право продавать то, что производят, только горожанам, односельчанам – ни-ни.
Представьте себе: если крестьянину понадобились хлеб или головка лука – он не имел права зайти к соседу и купить у него. Обязан был ехать в город и приобретать там.
В реальности, понятно, бывало по-всякому. Но закон таков. И если, скажем, крестьянин заходил к соседу купить краюху хлеба, тот не просто мог, но обязан был на него пожаловаться.
Зачем это делалось? Потому что цены на товары назначал город, чтобы была возможность зарабатывать, ничего не производя.
Как это работало на практике?
Крестьянин привозил в город, скажем, вино. Городской продавец покупал у него за те деньги, которые хотел, а потом продавал за те деньги, которые желал. Надо ли добавлять, что продавал сильно дороже, чем покупал? И это не спекуляция – все по закону!
С детства обученный стрелять из охотничьего ружья, сельский житель, тем не менее, не имел права охотиться самостоятельно. Он мог лишь помогать на охоте горожанам, в робкой надежде, что они поделятся с ним добычей. Захотят – поделятся, нет – извини, по закону не обязаны.
А как вам понравится закон, согласно которому крестьянин не имел права белить или красить собственную одежду? Ходил в небеленой и некрашеной. Если, скажем, швейцарская крестьянка хотела покрасить свое платье или даже просто отбелить его, она обязана была продать его в городе, там его красили, а потом она покупала собственное покрашенное платье по значительно более высокой цене, чем продала. Подчеркиваю: собственное платье, сшитое ею же самой.
Все это очень смахивает на издевательство, но было – так!
Из учебников истории – кто помнит – нам известно: в это время в Европе, в том числе и в Швейцарии, бурно развивалась промышленность. Что, с одной стороны, вело к обнищанию крестьян, но с другой – давало возможность переехать из села в город, чтобы работать на новых предприятиях.
Почему же крестьяне делали это крайне неохотно?
Город пугал.
В свое время я беседовал с выдающимся ученым Александром Михайловичем Панченко, и он очень интересно и точно объяснил мне, чем принципиально отличается психология городского жителя от сельского.
Человек села – это универсальный работник, ремесленник на все руки. Сельская жизнь диктует необходимость делать все: возделывать землю, пасти скот, столярничать, готовить пищу, воспитывать своих детей и много другого. И вот такой человек попадает в город, где все ремесла жестко поделены между профессионалами. Где нужно научиться делать что-то одно, но очень хорошо, много лучше других. Тяжелая история.
И вообще, легко написать: переехать из села в город. Человек вообще с большим трудом меняет свои привычки. Изменить привычный образ жизни – наверное, самое трудное для человека.
Просто представьте себе: твои деды, прадеды, прапрадеды и так далее жили так. Легко ли тебе решиться и начать жить иначе? Бросить дедовский дом, хозяйство, трудный, но привычный уклад… Практически – житейский подвиг, на который способен вовсе не каждый.
Швейцарские крестьяне привычно мучились в своих деревнях.
Они привыкли быть рабами и не очень верили в то, что у них может быть иная жизнь и что кто-то станет относиться к ним, как к людям.
И вот – повторим – дед познакомил своего внука с этой неведомой жизнью, если угодно – с космосом, который в те годы, признаемся, мало кого интересовал.
Пастор Андреас любил своих прихожан. Называл всех по имени. Знал их нужды и проблемы. Старался помочь – где советом, а иногда и лишним крейцером.
Он не только не берег своего внука от этих проблем, но будто специально – а может, действительно специально – окунал его в это тяжелое, подчас жестокое существование.
Маленький Иоганн Генрих был потрясен.
Слово «нежность», то, которое определяло все его детство, – тут не знали вообще. Ни такого слова, ни понятия просто не существовало.
Маленькие дети – его ровесники – да, ходили в школы катехизиса, где их учили Закону Божьему, немного читать, немного писать, чуточку считать… Но эти знания казались совершенно лишними. С раннего возраста – иногда с пяти-шести лет – дети денно и нощно трудились, в полном смысле слова – работали на износ.
Преодолевая страх и робость, юный Песталоцци пытается говорить с ровесниками. Некрасивые, страшные, грязные маленькие люди. Но агрессии в них нет. Впрочем, и любопытство тоже отсутствует. На лицах его ровесников читается одно: вечная усталость.
На свете существуют дети, не знающие радости… Одно из главных детских открытий будущего великого педагога.
В те годы само общение городского жителя с деревенским – именно общение, разговор, беседа – считалось и зазорным, и глупым делом. Деревенские – люди второго сорта – о чем с ними можно говорить? Что они знают? Какой интерес может быть в этих, с позволения сказать, беседах?