Вандер и Мейбел сидели в тени под серебристой берёзой.
Это было любимое дерево Холлоу. Он говорил, что веточки здесь как раз такого размера, чтобы ухватиться за них когтями. Он не лгал, конечно, но в первую очередь Холлоу нравилась серебристая берёза, потому что она была странная.
Это дерево, скрученное и изогнутое, походило на самого Холлоу; кора была серебристой, как лунный свет, а ветви – чёрными, как полночь. Берёза была необычная – старая, насыщенная годами и мудростью. Холлоу ощущал в ней родственную душу. Ему нравилось сидеть на ветке, обозревать двор и чувствовать себя господином всего, что он видел.
Он уже говорил об этом Вандер. Она сказала, что он король мира, и уткнулась лицом в его мягкие чёрные перья (он, разумеется, отстранился).
Но сегодня Холлоу раздражал Вандер. Он наблюдал за ней и за Мейбел с тонкой веточки, прищурив глаза и высокомерно вздёрнув клюв. Когда Мейбел говорила, он качал головой и время от времени даже усмехался. Похоже, Холлоу считал Мейбел глупенькой. Возможно, подумала Вандер, Мейбел и в самом деле чуточку глуповата. Но в хорошем смысле. Она весёлая, храбрая и яркая. Она не шумит, как другие девочки. Не визжит. Её голос напоминает пёрышко. Мейбел рассказывала всякие смешные штуки и улыбалась Вандер, словно она представляла собой нечто замечательное.
Словно Вандер была жёлтой или розовой, а не серой.
Золотой.
Вандер подумала, что могла бы вечно слушать Мейбел Клаттершем. Холлоу ошибся; он страшно раздражал её, когда надменно смотрел сверху вниз. Вандер решила сказать ему пару ласковых вечером, когда Мейбел уйдёт домой. А пока…
Пока она пыталась не обращать на него внимания и думать только о подруге.
Мейбел принесла с собой ржаные сэндвичи с бананом и мёдом. Вандер подумала, что на вкус они, наверное, как солнечный свет.
– Угощайся, – сказала Мейбел. – Мне сегодня что-то не очень хочется есть.
Вандер покачала головой:
– Нет, спасибо.
– Ты же ничего не ела! – возразила Мейбел.
Вандер повела плечом и улыбнулась.
– Расскажи ещё что-нибудь смешное, – попросила она.
Мейбел посмотрела на дерево. Холлоу фыркнул и недовольно каркнул.
– Чем ворон похож на письменный стол? – наконец спросила Мейбел.
Вандер улыбнулась:
– Это моя любимая загадка. Однажды мне её загадала мать, и я лежала ночью и думала…
Вандер всё вспомнила и замолчала.
Уютно устроившись в тёплой постельке, она лежала с открытыми глазами, хотя давно уже было пора спать. Мать тихонько посапывала рядом, а Вандер мечтала. Она представляла ворона, который стучится в окно спальни.
Это был не злой ворон.
Он был её другом.
Утром девочка рассказала об этом маме, после чего она крепко прижала её к себе и заверила, что тут нет ничего странного. Потому что вороны вообще такие.
Вандер мотнула головой, приходя в себя. Мейбел с любопытством смотрела на неё.
– Да, это хорошая загадка, – сказала Вандер. – Я её люблю, хотя она не очень смешная. Разве загадки обязаны быть смешными?
– Вряд ли. Не всегда. Особенно если они умные, – ответила Мейбел. – Я люблю и смешное, и умное. Я вообще всё люблю. И не понимаю почему. Всего очень много.
– Но времени тоже очень много, – заметила Вандер. – Хватит на всё на свете.
Мейбел легла на спину. Солнце, пробивающееся сквозь листву, превратило её в сияющую лесную нимфу.
– Чем ворон похож на письменный стол? С помощью того и другого можно давать ответы, хотя и плоские[1], – пробормотала Мейбел. И улыбнулась Вандер, которая восхищённо смотрела на неё.
– Откуда ты взялась? – спросила Вандер.
– Со звёзд, – смеясь, ответила Мейбел. – Я раньше жила в городе, но родители решили, что свежий деревенский воздух пойдёт мне на пользу. – Щурясь от солнца, она посмотрела на Вандер. – Воздух меня особо не волнует, – продолжала она. – Главное – то, что здесь можно делать.
– Что делать?
– Всё, – выдохнула Мейбел. – Родители мне ничего не разрешают. Нельзя есть креветки. Нельзя купаться в море. Нельзя гулять ночью. Хотя в городе всё равно нет моря, и ночи тоже толком нет, потому что до утра горят фонари и рекламные щиты. В городе нельзя делать то, что имеет хоть какой-то смысл. Там нельзя быть свободной.
– Почему? – зачарованно спросила Вандер.
Она никогда не была в большом городе. Хотя слышала, что здания там даже выше, чем Дирлиф-Холл, и есть огромные отели, перед которыми стоят специальные люди в цилиндрах и перчатках, а внутри допоздна танцуют женщины в сверкающих платьях. В городе можно купить любую еду, какую захочешь и когда захочешь. И на каждом углу есть книжные магазины и библиотеки, в которых хранится двадцать тысяч книг.
– Много мафии, – ответила Мейбел беспечно, а Вандер постеснялась спросить, что такое мафия.
Некоторое время стояла тишина, не считая далёких криков других девочек, беготни ящериц в траве и фырканья Холлоу.
Хе-хе.
Кар.
«Замолчи», – громко подумала Вандер, надеясь, что он услышит её мысли – ведь ему часто это удавалось.
– А ты где живёшь? – наконец спросила Мейбел.
Вандер знала, что этот вопрос прозвучит. Она знала, что рано или поздно придётся сказать Мейбел правду. Но в душе у Вандер что-то сжалось и съёжилось.
А вдруг Мейбел, узнав про всё, что у неё не так и чего ей недостаёт, решит, как другие девочки, что не понимает Вандер? Что больше она не может с ней разговаривать? Что они не могут дружить?
Это будет… трагедия.
Но Вандер не умела врать. Она никогда этому не училась. Поэтому, уставившись на свои бледные пальцы, она храбро сказала правду.
– У меня нет дома, – ответила Вандер. – Но есть комната. – Она взглянула на Мейбел. – Хочешь посмотреть?