Сегодня я впервые надел мамин шарф в лицей. С её смерти прошло три года, а я всё ещё не мог со спокойным сердцем смотреть на её надгробие. Каждый раз, стоило приехать на кладбище, мне казалось, что всё это неправильно, несправедливо и мы не должны быть здесь. Что она не должна быть здесь… Холодный мраморный ангел, прильнувший к надгробию, – такой изящный, благородный – ни капли не сочетался с яркой маминой улыбкой на фотографии.
Шарф смотрелся нелепо, но я держался за него, словно этот кусок ткани прочно связывал меня с мамой. Я до последнего убеждал себя, что там, на небе – вне всяких сомнений, она в раю, – мама обрадуется, увидев меня замотанным в её подарок.
Странно, но о маме я так и не смог думать как о чужом человеке. Между мной, отцом, Гедеоном и Габриэллой постепенно вырастала стена – теперь, когда я знал правду о своём прошлом. Я и раньше чувствовал, как мы не сходимся характерами. Но мама всегда оставалась мамой. У неё были тёплые руки, нежный смех, отличное чувство юмора, а как она любила танцевать! Включала польку и приглашала меня присоединиться. И, чтобы подыграть ей, я просто дрыгался в такт музыке, чем очень веселил её. К нам обычно прибегала Габи, и мама, взяв её за руки, кружилась и заливалась смехом. Гедеон проходил мимо, но, бьюсь об заклад, на его лице мелькала улыбка. Раньше он чаще улыбался, не то что сейчас. Отец любил такие вечера и с удовольствием позволял маме вовлечь его в шумное веселье. Он брал маму за руку, притягивал к себе и танцевал так, словно больше не было никого на свете. Только мы и музыка. Габриэлла кричала рядом, смеялась, прыгала с дивана на кресло, вцеплялась в меня и повисала, как обезьянка, желая, чтобы я поднял её на руки. Гедеон ворчливо просил быть потише, но сам не спешил покидать гостиную. Наблюдая со стороны, он даже слегка кивал в такт музыке. Сильвия выглядывала из холла; тёплая улыбка появлялась на её строгом лице. С кухни, хихикая, приходили Кэтрин и Фанни.
Однажды Гедеон пригласил Кэтрин на танец, заметив, как она хочет присоединиться к веселью, но стесняется хозяев. Я тогда хотел поскорее ускользнуть к себе в комнату, но увидел, что Фанни пританцовывает на месте, и, вдохновлённый поступком брата, пригласил на танец её. Быстро взяв меня за руку, она пустилась в пляс. Садовник Джейкоб, Кевин и ещё несколько человек из персонала наблюдали за нами из открытого окна. И когда наше веселье преодолело все мыслимые барьеры, даже Кевин на лужайке взял кого-то под руку – краем глаза я видел их макушки во дворе, – и они тоже стали танцевать, задорно смеясь.
Больше не будет как прежде. В этом доме всё замерло и затихло со смертью мамы.
Я предложил Скэриэлу на днях повидать Кевина. Он согласился и посетовал, что сам до этого не додумался. По правде говоря, давно следовало это сделать. В день, когда Кевин покидал наш дом, я пообещал, что обязательно навещу его у Томаса, но забыл об этом, потонув в своих проблемах.
В лицее тоже не всё было гладко. Оливер пребывал в ужасном настроении, на занятиях сидел, уткнувшись в тетрадь, и, казалось, избегал любого зрительного контакта. Оливия, напротив, сияла, лучезарно улыбалась всем, словно пыталась своим оптимизмом затмить угрюмого брата.
На последнем уроке я получил записку от Леона.
«Что с Оливером?»
«Не знаю, может, проблемы в семье?» – уклончиво написал я в ответ.
Леон отреагировал молниеносно:
«Может, ему нужна помощь? Давай после уроков поговорим с ним?»
И вот что прикажете делать? Замкнутый круг. Я знал о проблеме Оливера, Оливия знала, даже Скэриэл, но Леон оставался в неведении. Вдобавок мы все догадывались, что у него самого не всё гладко в жизни, в семье, но он героически рвался помочь другому. Меня так и подмывало написать: «А тебе самому помощь не нужна?» Но я не посмел бы.
У меня не было ни малейшего представления, как выкручиваться. Что ответить Леону? Если Оливер ничего ему не сказал, значит, и не хотел. Хрупкий, робкий Леон, ну чем он помог бы Оливеру? Так же, как я, он едва ли мог что-то предпринять; уверен, Оливер и ко мне пришёл, просто потому что нуждался в участии. Он совсем не рассчитывал, что я реально смогу решить его проблемы.
Леон ждал моего ответа.
«Может, не стоит? Вдруг он не хочет ни с кем делиться? Может, он просто поссорился с сестрой», – написал я, но выглядело это неубедительно.
Спустя долгие пятнадцать минут на мой стол вернулась записка.
«Возможно, ты прав…»
Не знаю, поверил Леон в это или нет, но в любом случае у него не было выбора. Без моего энтузиазма его запал сошёл на нет.
Сегодня его левое запястье было перебинтовано. Я вспомнил ладонь Оливера и задумался над тем, самостоятельно Леон ушибся или кто-то приложил к этому руку. Может, его дядя, на которого мы со Скэриэлом частенько думали? Или Клив, который не унялся после нашей взбучки в туалете? Я раскрыл лист и написал:
«Что с твоим запястьем?»
Леон взял ручку, быстро набросал ответ и, убедившись, что преподаватель не смотрит, передал мне сложенный лист.
«На репетиции «Щелкунчика» ушибся».
После окончания занятий я по привычке направился к парковке. Как оказалось, без личного шофёра очень тяжело. Приходилось постоянно заказывать такси, ещё неизвестно, какой достанется водитель.
Сегодня меня повёз домой молодой полукровка. Учтивый – бросился открывать мне дверь; общительный – пару раз попытался завести беседу; и шумный – поняв, что я без настроения, просто болтал о своём.
– В центре мне нравится. А кому бы не нравилось? Чисто, безопасно, да и контингент порядочный. Вот только агрегаторы слишком завысили суточную плату: помимо того, что я плачу за аренду машины – конечно, крутая, я давно хотел ездить на авто премиум-класса, – так ещё оплачиваю бензин, комиссию, нет, вы только представьте, мистер чистокровный, двадцать процентов! Так плата за поездки для пассажиров снизилась! Комиссия растёт, а плата снижается. Где бы вы такое ещё увидели? – Он посмотрел на меня в зеркало заднего вида и, словно извиняясь, произнёс: – Да, простите, я тут жалуюсь вам, а вы слишком молоды, чтобы во всём этом разбираться.
– Продолжайте, мне интересно.
– О, благодарю вас, мистер чистокровный, сэр. Так о чём это я? Агрегатор даже за программное обеспечение плату берёт. Да, небольшую в месяц, но к концу года накапливается приличная сумма. Вот и приходится работать днями и ночами, чтобы хоть как-то отбить эти деньги. А если я ещё получу штраф, то всё, уйду в минус. А что в итоге? Я устаю, очень хочу спать, так ещё мне надо есть, а машину надо постоянно мыть, чтобы выглядела презентабельно. Я уже не говорю про чистку салона, даже вот эти ароматизаторы, – он указал на мультяшных персонажей на приборной панели, – стоят прилично. Они очень нравятся детям, когда я перевожу семьи чистокровных. Чувствуете, пахнет хвоей? Это вот они, родненькие, но дорогие, скажу я вам.
– Да, чувствую, – кивнул я.
Внезапно мне понравилось слушать этого болтливого водителя, я даже на минуту забыл о своих проблемах. В конце концов, не этого ли я хотел? Узнать, как живут полукровки.
– Для чистокровных, кстати, плата за поездку завышена. Для полукровок чуть пониже. Вот вы, когда скачивали приложение и регистрировались, вы отмечали в своей анкете, что вы чистокровный?
– Ага.
– Вот! – победоносно произнёс он. – Транспортная компания – это вам не хухры-мухры, они хитрые, знают, у кого больше денег. – Он снова посмотрел на меня с некоторой тревогой. – Простите, если я вас чем-то задел.
– Ничего.
– Я вам советую удалить анкету и заново скачать, а потом в графе «Статус» поставить «полукровка» – сэкономите прилично. – Он по-приятельски улыбнулся мне.
– Спасибо за совет, обязательно воспользуюсь.
Мы подъехали к дому, но не успел я отстегнуть ремень безопасности, как водитель ринулся ко мне, спеша открыть дверцу.
– Всего хорошего, мистер чистокровный, сэр. С вами приятно было ехать.
– С вами тоже, мистер полукровка. – И, чуть помедлив, я добавил: – Сэр.
Он весь засветился, как рождественская ель. Я стоял, наблюдая за тем, как его машина уезжает. Когда он скрылся за углом, я вытащил из кармана смартфон и посмотрел стоимость поездки. Как я и думал, ерунда, но если посчитать, сколько должен потратить водитель, то получается, что он правда уходит в минус. На экране высветилась форма для оценки поездки, где я поставил высокие баллы и ещё перевёл на личный счёт водителя чаевые – в пять раз больше, чем стоила поездка. Мне показалось, что это была моя самая лучшая трата денег за последнее время.
Отец сегодня вернулся рано. Я знал, что разговора не избежать. Он и так оттягивал этот момент не меньше меня, но всему хорошему рано или поздно приходит конец.
Я переоделся, поел в одиночестве – из лицея приехал поздно, отец с Габи уже успели пообедать – и засел за домашнее задание. Но меня не покидало предчувствие: «Сейчас кто-то из прислуги пригласит меня в кабинет к отцу». Время шло, я пытался решать алгебру, но то и дело возвращался мыслями к предстоящему разговору. Продумывал контраргументы на очередные нелепые рассуждения о том, что все полукровки – обслуга, не более. Это настолько захватило моё воображение, что я уже не мог сосредоточиться ни на чём другом. Я в который раз пообещал себе, что не откажусь от дружбы со Скэриэлом. Больше того, я опять потребую вернуть Кевина. Хочет отец этого или нет, но я буду стоять на своём.
Когда раздался стук в дверь, я чуть не взвизгнул от испуга. Настолько погряз в воображаемых баталиях, что позабыл о реальном мире.
– Господин Готье, господин Уильям просит вас в свой кабинет, – проговорила Лора.
Я вздохнул, приходя в себя:
– Понял, спасибо!
Час настал. Я выскажу отцу всё, что думаю. Если, конечно, не струшу под его тяжёлым взглядом.
Уже у его двери мой боевой настрой начал предательски спадать. Я поправил одежду, набрал в лёгкие воздуха и постучался.
– Входи, – громко раздалось по ту сторону.
Идти до конца!
Я вошёл в кабинет.
– Присядь. – Махнув рукой, отец указал на кресло напротив стола.
Моя решимость кричала о том, чтобы встретить отца стоя, уверенно глядя ему в лицо, но вместо этого я покорно сел, пока он подписывал документы.
– Как твоя подготовка к экзаменам? – не глядя на меня, спросил отец.
Более-менее. Скорее даже менее. Точнее, я вообще забыл про экзамены, спасибо, что напомнил.
– Идёт полным ходом, – твёрдо ответил я.
– Это хорошо, – произнёс он. – Что по поводу наставника?
Чёртовы наставники. Сдались они мне, ей-богу. Нет уж, обойдусь. Я могу отказаться? Так вот, я отказываюсь. Хватит с меня. Весь первый год в Академии Святых и Великих будет для меня сплошным стрессом, не хватало ещё хмурого Гедеона или ленивого Оскара за спиной. Нет, серьёзно, о чём отец думает, предлагая их? Он же не настолько слеп, чтобы не замечать, как ко мне относится брат?! Про Оскара я вообще молчу.
– Да, я много думал об этом, – проговорил я, – и решил, что…
Что в гробу я видел этих наставников.
– Гедеон хочет быть твоим наставником, – прервал меня отец.
Ха! И ещё раз ха! Гедеон в гробу меня видел, вот это уж сто процентов, без вариантов. Такое чувство, что отец живёт в своём мире, где в семье царят любовь и гармония, а мы с Гедеоном живём душа в душу. Но мы даже не родные братья.
– Не думаю, что Гедеон правда этого хочет, – неуверенно сказал я.
– Я слышал, что Оскар хотел быть твоим наставником. Он с тобой уже об этом поговорил?
Поговорил, а затем увёз в Запретные земли и бросил там.
– Да, он спрашивал, – начал было я.
Отец оторвался от документов и внимательно посмотрел на меня.
– Но я не хочу, чтобы Оскар был моим наставником.
– Интересно, – протянул он. – Ни брат, ни Оскар. Так кого ты хочешь в качестве наставника? Выбрал другого претендента?
Я взял себя в руки и посмотрел отцу в глаза. До этого я малодушно избегал его взгляда, уставившись под ноги. Но теперь мне очень хотелось увидеть его реакцию.
– Да, выбрал.
Вообще не выбрал, даже думать об этом не смел. Какие тут наставники, когда совсем недавно я узнал о том, что всё кругом обман.
– И кто это? – Отец нетерпеливо барабанил пальцами по столу.
– Люмьер Уолдин.
Надеюсь, он не успел выбрать себе другого первокурсника…
Отец удивлённо посмотрел на меня, повторил: «Люмьер Уолдин?» – будто пробовал имя на вкус. Я ждал его вердикта.
– Хорошо, – произнёс он, словно сам был изумлён моим выбором, но в конце концов остался доволен.
Просто камень с души. Ещё бы Люмьер знал об этом.
– Ты спросил его? Или это он тебе предложил?
Я чуть было не ответил «да» на два противоположных вопроса.
– Я, то есть он. – Торопливо выпалив это, я прикусил губу, чтобы не ляпнуть что-то ещё. Помедлив, снова ответил: – Точнее, это был я. Спросил его, может ли он быть моим наставником. Так всё и было.
Господи, пронеслось в моей голове, помолчи, ни слова больше. Я самолично рыл себе яму. Некоторое время отец молчал.
– Люмьер – достойный выбор, – ответил наконец он.
– Я хотел поговорить с вами кое о чём ещё, – набравшись храбрости, произнёс я.
Отец казался спокойным.
– Да? – вполне мирно переспросил он.
Я поднялся, надеясь, что, если буду крепко стоять на ногах, моя тирада прозвучит убедительнее.
– Скэриэл – мой друг, нравится вам это или нет. Я буду с ним дружить, потому что он хороший человек. Он не совершал ничего плохого. Если родиться полукровкой – это ошибка, то я жалею, что родился чистокровным, – выпалил я.
И опять между нами повисла тишина. Отец выглядел так, словно его огрели чем-то тяжёлым по голове. Потом удивление сменилось замешательством – я впервые видел его в таком состоянии. Он глубоко вздохнул и быстро взял себя в руки. Теперь он смотрел сурово, я бы даже сказал, с подозрением, как будто не верил своим ушам.
– Жалеешь, что родился чистокровным? – с расстановкой повторил он.
Тело покрылось холодным липким потом, ноги задрожали, ещё чуть-чуть, и подкосились бы – таким убийственным был его взгляд. От моей уверенности не осталось и следа. Я сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони.
Его разочарованию не было предела. Не отводя взгляда, отец медленно поднялся. Мне хотелось потупиться, спрятаться, забиться куда-нибудь, но я заставлял себя, требовал: «Смотри ему прямо в глаза, покажи, что ты уверен в своих словах, даже если внутри весь трясёшься». Но когда внушительная фигура появилась напротив, пришло пугающее осознание. Отец никогда не уступит мне, никогда не примет Скэриэла и не вернёт Кевина. Я так и останусь для него чужаком, посягнувшим на всё святое в этой семье и попытавшимся оспорить его авторитет. Я шёл по лезвию ножа, рискуя всем.
– Ты никогда не голодал, Готье, – его голос звучал строго, – у тебя были дорогие игрушки, ты учишься в лучшем заведении, тебя окружают люди из высшего общества, ты получаешь всё, чего захочешь, – он давил каждым «ты», «тебя» так, что становилось невыносимо слушать, – любой каприз, любое желание… Я позволял тебе так много…
Отец клокотал от гнева. Мне стало нечем дышать, будто резкими словами он бил под дых.
– Видимо, я тебя просто избаловал. Ты не ценишь то, что у тебя есть. Этот полукровка, – отец посмотрел особенно презрительно, – он хитрый оборванец, вцепился в тебя когтями и пользуется, а ты, – он свирепо указал на меня пальцем, – не замечаешь. У тебя нет жизненного опыта, и ты доверяешь, подумать только, кому? Полукровкам? Ещё скажи, что жалеешь низших! – крикнул он напоследок, отчего я вздрогнул.
Я сдался и отвёл взгляд. Меня трясло. Ноги готовы были вот-вот подкоситься, а из глаз – брызнуть предательские слёзы. Мой взгляд лихорадочно заметался по столу, и тут я наткнулся на фотографию друзей отца: аристократы, приближённые к императору. Все как на подбор: золотистые волосы, сияющие глаза, радостные улыбки. Все они чистокровные, наследники своих семей, элита Октавии. Ни одного полукровки, и уж тем более низшего. Вот такой судьбы желал мне отец. Я блуждал по их весёлым лицам и тут увидел его – Лукиана Модеста Бёрко, моего настоящего отца. Он был молод и красив. Стоял в центре, заливисто смеясь, казалось, что я слышу его звонкий голос, призывающий встать поплотнее и всем вместе сфотографироваться на память. Лукиан Бёрко, как и Уильям Хитклиф, стоящий рядом с ним по правую руку, был образцовым чистокровным, не то что я.
Отец развернулся и подошёл к окну. Я был рад, что он больше не сверлит меня уничижительным взглядом.
Мы долго молчали. Я слышал весёлые крики Габи с улицы: кажется, она собирала букет из опавших листьев. Но её голос словно доносился из другого мира. Я уже было решил, что отец возненавидел меня окончательно, что не желает даже закончить разговор. Но тут он снова вздохнул – громко, тяжёло и очень печально.
– Твои слова больно ранили меня. «Жалею, что родился чистокровным». Что бы сказала мама? – задумчиво начал он. – Ты хотел бы родиться в другой семье? В семье полукровок? Тебе здесь плохо? Поэтому ты попытался сбежать?
Он знал о неудавшемся побеге, но ничего мне не говорил. Я закусил губу. Что ответить? «Я и так родился в другой семье, и вы это знаете»? Казалось, силы меня оставили, а голос потерян. Я просто мечтал как можно скорее покинуть кабинет.
– Что я делаю не так? Ты хочешь, чтобы я относился к полукровкам как к равным? Ты хочешь дать им наши права? Давай поселим их всех в центре. Через неделю всё тут будет изгажено! – Отец снова заводился, но остановил себя. Помолчав, он продолжил спокойным голосом: – Мы не просто так рождаемся разными, Готье. Почему одним дана свыше тёмная материя, а другим нет? Не задумывался? Так предопределено. Одни хороши в управлении, другие в исполнении обязанностей, а третьи не способны ни на что. Посади кухарку руководить страной – и не выйдет ничего хорошего. В некоторых странах полукровки даже становятся президентами, но это только для вида, показная демократия, лицемерная политкорректность, чтобы успокоить общественность. Никто в здравом уме не посадит полукровку или низшего управлять страной. За такими людьми всегда наблюдают чистокровные. Понимаешь, каждому своё место. – Помедлив, отец тихо добавил: – Со временем ты поймёшь.
Я молчал, сдерживая слёзы. Совсем не хотелось плакать при нём.
– Готье, хотя бы не совершай моих ошибок. По молодости я тоже дружил с полукровками. – Я ошеломлённо воззрился на отца, но он смотрел в окно. – Это не дружба. Они используют тебя, прекрасно понимая, что ты владеешь тем, чего у них нет: власть, деньги, связи. Отношения ради выгоды.
– Вы дружили?.. – тихо переспросил я.
Он повернулся ко мне. Горькая улыбка коснулась его лица.
– Я был молод и наивен. Именно тогда я и разочаровался в дружбе. Не хочу, чтобы это произошло и с тобой. – Его голос смягчился. Казалось, он жалеет о своей резкости. – Подойди.
Я неуверенно сделал пару шагов. Отец раскрыл руки, приглашая к себе. Наверное, я никогда не был так растерян, как сейчас. Он сам сделал шаг навстречу и, обнимая, притянул меня к себе. Вблизи он казался ещё выше. Парфюм, тот самый, что прочно ассоциировался у меня с отцом, сразу ударил в нос. Родной запах. Этот парфюм давным-давно подарила ему мама. В глазах предательски защипало. Как бы я хотел сейчас обнять её и тоже вот так стоять, ощущая тепло нежных рук. Она бы поняла меня.
Отцовская ладонь мягко легла мне на макушку. Щекой я чувствовал ткань шерстяного пиджака.
– Как ты быстро вырос, – проговорил он тихо, с сожалением. – Я не хочу, чтобы полукровка обидел тебя.
Отец избегал называть Скэриэла по имени. Но все равно я не мог справиться с нахлынувшими чувствами.
– Простите меня, пожалуйста, за тот раз, – внезапно начал я, – когда я воспользовался тёмной материей. Я не хотел.
– Я знаю. – Отец отпустил меня, и мы неловко замерли.
– Мне очень жаль. Правда. Я места себе не находил. – Я принялся нервно щёлкать пальцами, но мигом себя остановил, понимая, как это раздражает.
– Да, Гедеон рассказывал.
– Гедеон? – Я поднял голову и посмотрел на отца.
– Он наблюдает за тобой и рассказывает о твоих делах.
Наблюдает? Рассказывает о моих делах? Гедеон? Слишком много вопросов, от которых голова кругом.
Я чувствовал, что отец смягчился, поэтому решил осторожно вернуться к исходной теме. Первая моя речь вышла никудышной. Теперь я решил пойти другим путём. Всё ещё было страшно с ним спорить, но то, как смущённо, с лёгкой долей растерянности он смотрел, придало сил. Значит, не мне одному тяжело давался этот разговор.
– Отец, я понимаю ваши опасения по поводу, – я решил, что будет разумно тоже не произносить имя Скэриэла, – моих друзей. Но я взрослею и хочу сам узнать, кто мне друг, а кто нет. Методом проб и ошибок, – я молниеносно подбирал слова, вспоминая статью на тему отношений, которую прочитал час назад. – Я готов набивать шишки, но это будут мои шишки, – выделив голосом «мои», я серьёзно продолжил: – Обещаю, что буду очень осторожен и если что-то пойдёт не так, то сразу вам всё расскажу.
Он смотрел долго, изучающе, словно пытался запомнить мое лицо до мельчайших деталей. Я выдержал его взгляд. Я готовился во что бы то ни стало идти до конца, понимая: если не сейчас, то больше никогда у меня не получится поговорить с ним по душам. Возможно, впервые мы говорим как отец и сын – как близкие люди.
Внезапно он кивнул.
– Хорошо, – чуть жёстче произнёс отец, видимо, не уверенный в своём решении, – ты можешь с ним видеться, – эта фраза далась ему тяжелее всего, – но взамен я тоже попрошу тебя кое о чём.
Я, потрясённый этой внезапной щедростью, не успел ответить. Он продолжил:
– Есть хороший психолог, мне посоветовали. Ты не против походить к ней?
– Психолог? – Меня передёрнуло, эйфория немного прошла, я даже начал злиться. – Зачем? Вы думаете, у меня крыша поехала?
– Не неси ерунды, Готье, – недовольно одёрнул меня отец. – Психолог тебе нужен для экзамена по тёмной материи. Я знаю, что практика сложно тебе даётся, но ты силён, – он усмехнулся, будто напоминая, как я недавно сбил его в холле, – значит, дело не в самой материи. Пара сеансов, ничего серьёзного. Попробуете разобраться, что тебе мешает.
Я нахмурился: ожидал чего угодно, но не такого предложения. Он что… действительно хотел помочь?
– Тогда вы разрешите дружить, с кем я хочу?
– Я разрешаю тебе общаться и видеться со… – Помедлив, он выплюнул: – Со Скэриэлом. Но если я узнаю, что он тебя использует, пеняй на себя.
Отец точно подбирал слова, как будто словосочетание «дружить со Скэриэлом» звучало оскорбительно.
– Согласен. Пара сеансов с психологом, – кивнул я в ответ.
Неужели мы пришли к компромиссу… Выходил я из кабинета отца так, словно голыми руками поборол самого яростного льва на свете. И только оказавшись в своей комнате, понял, что забыл спросить про Кевина.