Там, на юге, катилось к закату усталое солнце. Оно начало свой путь десять часов назад и продолжит его почти столько же, лишь сместится к северу, когда нужно будет пройти над океаном. Там, у полюса, оно исчезнет из виду, чтобы немного поспать, затем его упряжка вновь покажется на востоке, готовая к долгому низкому кругу. Дом, построенный в этих широтах, сквозь свои северные окна может наблюдать бодрые рассветные лучи, а позже сквозь те же окна – мрачные закатные стрелы. У верхушки склоненного глобуса рабочий день Аполлона и его команды, возделывающей эти летние поля, воистину долог.
С первыми утренними лучами город уже знал о прибытии прославленного режиссера и его яхты – парус был виден из любого окна. Все утро в доки тянулся равномерный поток граждан, желавших рассмотреть вблизи странное металлическое крыло, что вздымалось из замысловатого судна, словно лезвие меча из драгоценной рукоятки. Поглазев в почтительном молчании, они возвращались к своим столам для завтраков за новой порцией кофе. В каждом кафе, баре и просто кухне шли оживленные разговоры. Сколько эпизодов в грядущей эпопее? Каков бюджет? Будет ли работа для местных? И – это вскоре стало самым животрепещущим вопросом – как бы так извернуться, чтобы застолбить себе место в списке гостей на большом приеме, назначенном завтра вечером на яхте?
И не было в городе места, где разговоры велись оживленнее, а вопросы звучали острее, чем на переднем крыльце Дома Битых Псов. К полудню народ уже не помещался на этой небольшой деревянной платформе – почетные и простые члены клуба сползали по ступеням на тротуар и мостовую. Они путались среди машин, из-за чего одинаково рисковали попасть в аварию и водители, и Псы. Передняя дверь большого дома была открыта, но внутрь никто не входил. Старейший и строжайший закон организации провозглашал ясно: «В день воя никто не вступит в логово до темноты». В противном случае ленивые шавки болтались бы там целый день, по обыкновению почесываясь, попердывая и попивая пиво. Священная луна пропала бы впустую, а священное логово стало бы лишней крышей для очередного беспородного сборища, полностью растеряв то, что члены клуба называли песьей гордостью. Этот закон был даже прописан в контракте на совместное владение недвижимостью: в Доме Битых Псов, половина которого принадлежала «Морскому ворону», корпорация «Пра» могла устраивать вечера покера и блэкджека в любую ночь месяца, кроме одной – ночи полной луны. В полнолуние дом принадлежал Битым Псам.
Орден Битых Псов, при всей своей сомнительной репутации, обладал в регионе солидным авторитетом. Это был аляскинский эквивалент клуба «Фрайарз»[22], если кто-то в состоянии представить себе «Фрайарз», состоящий из отборной элиты рыбаков, разбойников, докеров, водил, пилотов-кукурузников, торговых матросов, хоккейных фанатов, тусовщиков, разуверившихся иисусиков и выбракованных ангелов ада. Сие августейшее содружество родилось на свет во время субботне-воскресного концерта «Мертвых Благодранцев»[23] на футбольном стадионе университета Вашингтона. Куинакских фанатов набралось столько, что они зафрахтовали паром до Сиэтла, захватив с собой в путь пива и джерки. А также спальных мешков, скута и палаток, чтобы спать прямо на палубе. И собак. Аляскинцы обожали собак. Больших собак. Больших собак было столько, что под трибунами для них построили специальный проволочный загон. Когда Грир узнал, что его Марли предстоит просидеть весь концерт в этом загоне, он перебрался туда вместе с ним. Когда же к ним присоединились Айк Саллас и его сука-сеттер Пенни, под трибуны проследовал весь куинакский контингент: палатки и кулеры, породистые и дворняги – все. Два дня они провели за проволокой.
После того как были улажены собачьи драки и усмирены буйные, вдруг оказалось, что куинакский контингент получил задешево лучшие места на стадионе. Эффект был тяжел в то лето, и ртутный столб поднимался в Сиэтле выше ста градусов. А посередине Эванс-Филд и того больше. Трибуны давали им милосердную тень – пыльно, зато прохладно. Приятная тяга с залива Пьюджет-саунд всасывала жар, поднимавшийся над синтетическим газоном, непереносимый грохот садистских динамиков приятно приглушен, и что с того, что не видна сцена, если можно наслаждаться развевающимися над головами юбками из варенки.
Куинакский контингент за эти два дня сроднился и сплотился настолько, что, вернувшись домой, основал клуб – Орден Битых Псов. Они разработали правила, ритуалы и логотип – полное имя клуба, изогнутое дугой над пожарным гидрантом так, что некоторые буквы вылетали из него, как из трубы – р-е-в.
Так они и ревели – отвязно и отчетливо. Следующей весной Битые Псы явились на парад по поводу открытия путины с собственной платформой – двадцатидвухфутовым старомодным пожарным гидрантом из папье-маше, скрывавшим в своей утробе четыре бочонка «Генри драфта». О стаканах, стеклянных или пластиковых, никто не позаботился. И это было к лучшему, указал потом Айк. Стаканы привлекли бы внимание парадного патруля, могло дойти до исключения. Закон открытой тары[24] в тот важный день соблюдался строго – отчет о событии мог транслироваться на всю страну.
Так что пиво пришлось сосать. Члены клуба стояли большим кругом у своего качающегося алтаря, обхватив друг друга за плечи, шатаясь и распевая песни в хриплоголосом товариществе, а четыре рукавных шланга незаметно передавались в это время из рук в руки. Приглашенный на праздник шведский антрополог, специалист по первобытным культурам, экстатически восклицал с бордюра, что подобной манифестации мужского братства невозможно найти нигде в современном мире! Пока кто-то понаблюдательнее не указал ему на девочек Босуэлл и на жену Херба Тома. Суки среди братьев?
Парад прошел через город четыре раза: на север по Главной, обратно на юг по Главной, на восток по Кук, обратно на запад по Кук, и наконец влился в карнавал на парковке перед верфью. К этому времени Братьев во Псах, безостановочно вывших собачьи гимны вроде «Старого собачьего лотка» или «Лай на всех, гав-тяв безумству», изрядно замучила жажда. За два первых прохода они умудрились осушить гидрант, а за два следующих – промочить его снаружи, три присоединенных брата-суки в этом тоже участвовали. Когда платформа довихляла до верфи, папье-маше уже вовсю расползалось, а сам гидрант клонился от ветра. Сильный порыв покатил его сначала на палатку, в которой средняя школа выставляла печеные булки, потом на дорожки с пони и, наконец, в залив.
Это лишь закрепило успех Ордена Битых Псов. Их стали приглашать на каждое местное мероприятие, а вскоре и в другие города. Зафрахтовав ролкер, они отправились в Скагуэй на Фестиваль Золотой Лихорадки, где повторили свой трюк с тающим гидрантом. Подходящий порыв ветра в финале репризы им обеспечить не удалось, и гидрант пришлось толкать вручную. Он повалился, как теплый тампон, прямо на оркестр «Большого Молотка» – строительной компании Скагуэя, – маршировавший за Псами. Последовал грандиозный кулачный бой. Оркестр скагуэйских хулиганов имел численный перевес над куинакскими гостями, но среди Битых Псов были и настоящие псы – огромные немецкие овчарки, маламуты и сибирские хаски, выкормленные станазоном и наученные таскать человека за сани, штанины, подолы – короче, за все, к чему можно прицепиться. После учиненного разгрома комитет скагуэйского парада специальным постановлением запретил участие в нем любому четвероногому существу, если его вес превышает пятьдесят фунтов; такое же правило Айк в конце концов убедил принять и самих Псов – «особенно это касается стераноидных ветеранов саночных марафонов, они же как спившиеся боксеры. Построим для них специальное место под крыльцом…».
После укрощения животного начала в Доме Псов взяли верх высшие силы. Было решено открыть Приют для Бездомных Щенков и организовать сбор средств силами авторитетного информационного бюллетеня, который выпускал Уэйн Альтенхоффен. Учредили стипендию в ветеринарный колледж Нормана, Оклахома, присуждавшуюся ежегодно самому одаренному из местных выпускников. При Доме сформировали музыкальную группу и назвали ее «Биглз»: Джон, Пол, Джордж и Фидо. Один из их хитов «Я хочу держать тебя за лапу»[25] даже попал в чарты и продержался там несколько недель. Фидо был Грир, который играл на бонгах и носовой флейте. Несколько лет ходили разговоры о том, чтобы снять мыльную оперу – низкобюджетный дневной сериал, в котором животные играли бы животных, разговаривая для минимального развития сюжета дублированными человеческими голосами. Сняли даже пилотную серию и показали ее нескольким производителям собачьего корма: «Программа для верных друзей, которые охраняют дом, пока хозяин на работе» – так это было представлено. Шоу должно было называться «Пес за псом». «Пурина» проявила интерес, но еще до того, как что-то прояснилось окончательно, главная сериальная леди, которую в пилоте сыграла рыжая красавица Пенни, сеттер Айка, умерла, отравившись лососем.
Айк Саллас после этого словно потерял интерес к Ордену. Он стал пропускать собрания. Все видели, как он переживает: рыжая Пенни была ему как родная. Много раз ему предлагали хорошеньких щенков-сучек, но он всех отвергал. Втайне он радовался поводу уйти от клубного президентства – не для того он поселился в этой рыбацкой дыре, чтобы становиться гражданским лидером. Для этого ему хватило штатов южнее. Он сложил с себя полномочия, и президентом избрали Эмиля Грира, который, будучи, несомненно, лучше среднего Битого Пса, тем не менее не обладал лидерским чутьем, а потому отказался от этой чести в пользу Билли Кальмара Беллизариуса, местного гения и скут-дилера. Сам же Грир скромно и признательно отступил до вице-президентства – этому посту его репутация и склонности соответствовали куда лучше.
Кальмар Билли был злым помпезным прохиндеем, однако оказался хорошим президентом. Он умудрялся вливать в любой проект галлоны творческой энергии, черпая ее из химикатов. Например, заставил город нанять настоящих экспертов для фейерверка в честь Четвертого июля. Билли устроил грандиозное пиротехническое чудо, сняв его на телескопическую камеру. С того дня все доходы клуба шли на пиротехнику. Бездомным щенкам пришлось искать поддержку в других местах.
Тем не менее посещаемость ежемесячных собраний стала снижаться. Дикий азарт явно шел на убыль. Даже предстоящий Летний Вой на Полную Луну уже не вызывал в глазах Псов былого волчьего блеска. Не планировалось ни празднеств, ни ярких событий. Президент Беллизариус отбыл на юг искать новую пиротехнику и заполнять клубные тайники скутом. До последнего дня члены клуба не знали и их не заботило, будет собрание в честь Полной Луны или нет.
Но тут всем на голову свалилась эта роскошная яхта, и электричество Битых Псов вдруг заискрило. Напряжение на крыльце деревянного строения поднималось с самого утра. А сразу после полудня явилась член клуба миссис Херб Том с новостями, распалившими всех в два раза сильнее. У ее мужа Херба взяли напрокат единственный в городе лимузин, каковой и циркулировал сейчас по улицам, развозя приглашения. Первым делом машина остановилась перед библиотекой, и из автомобиля вышла одна из киноцац, энергичная девица крепких славянских пропорций. Сверкая загорелыми ногами, она, сообщила миссис Херб, взбежала по ступеням библиотеки, держа в руках черный веер игральных карт. На одной стороне каждой карты вытиснена чернобурая лиса, на другой – выгравированы приглашения для городских прелатов: мэра, начальника полиции, школьного футбольного тренера и двух членов городского совета – мистера и миссис Хиро Вон. По утверждению миссис Херб, имена были выгравированы чистым золотом. Она видела карту футбольного тренера и успела переписать текст на копировальную доску. Эту доску она пустила по кругу.
Тренеру Джексону Адамсу
Студия «Чернобурая лиса»
хотела бы пригласить вас
на
воскресный торжественный прием,
который состоится на борту
яхты «Чернобурка»!
с 18:00 и до полуночи
подпись:
Герхардт Стюбинс
(предъявите, пожалуйста, это приглашение
береговой охране)
Братья поражались и возмущались. Из какой такой дикой преисподней Герхардт Стюбинс мог вытащить имя задрипанного футбольного тренера «Кижучей Куинака»? И что еще дичее – как он узнал, что тренер каждую пятницу ходит в библиотеку, где вкушает ланч с долбаным мэром, шефом полиции, библиотекарем и горсоветниками? Придется сидеть ровно и киснуть, пока несут приглашения, догадались братья.
Всю вторую половину дня лимузин блуждал по раздолбанным улицам города, развозя свои карты. Несмотря на тонированные стекла, люди видели, что за рулем не Херб Том. Херб Том был коротышкой и всегда привставал на сиденье, чтобы рассмотреть творящееся над щитком машины, как жокей в стременах. Сегодня за рулем маячил огромный силуэт с покатыми плечами и без бровей. Одни готовы были поклясться, что это тот самый гигант, который охранял сходню яхты, на что другие возражали не менее пылко, что были недавно в доках, где гигант так и стоит на своем посту. Должно быть, у них два гиганта-японца.
В кавернозных внутренностях автомобиля различались и другие силуэты – не то четыре, не то пять, – но, кроме длинноногой блондинки, никто из машины не выходил. Всю вторую половину дня она вручала эти драгоценные карты, эффектно сверкая ногами и зубами, и при этом ни слова по-английски – только хриплое и загадочное не то «danke schön», не то «auf Wiedersehen»[26], никто не знал точно, что именно.
Было, однако, одно обстоятельство, которое постепенно, но окончательно осознали все: ни одного приглашения не было вручено членам Ордена Битых Псов. Сначала Братья во Псах предположили, что их просто труднее вычислить, чем владельцев магазинов и городских управленцев. Еще и поэтому члены клуба расползались вокруг крыльца своего конференц-зала – обозначить цель для циркулирующего лимузина. Но после того, как он несколько раз проциркулировал мимо, даже не подумав притормозить, на крыльце стал нарастать рассерженный ропот. И нарастал вот уже несколько часов.
Айзек Саллас и Эмиль Грир были среди тех немногочисленных граждан, которых не затронуло это растущее возбуждение. Грир до сих пор не показался на палубе судна, поглотившего его прошлой ночью, Айк не появлялся в центре города. Сразу после ланча из яичницы с копченым лососем он отправился к эллингу с покалеченной «Колумбиной». Он с удовольствием отметил, что в эллинге никого нет и парковка тоже пуста – все машины стояли у другого края плавучих доков, там, где призывно блестел и качался крыльевой парус. Издалека они напоминали мошек, что лепятся к ночному фонарю. Один хотя бы плюс во всей этой фигне – меньше дураков будет путаться под ногами. Он был рад даже тому, что придется работать без Грира, каким бы тот ни был хорошим механиком. Пусть бедный потрепанный павлин поспит, ему полезно отдохнуть. А Айку полезно одиночество.
У «Колумбины», кроме того, что рассекся штырь карданного вала, еще и прогнулась лопасть – видимо, когда их вытаскивали из ила. Айк выяснил это, осмотрев днище лодки через волоконно-оптическую змею Вонов. Обычно для такой работы запускали под дно люльку на стальных тросах и поднимали лодку из воды, но для этого нужна лебедка, а братьев Вон, которые обычно распоряжались в эллинге, не было. Наверное, они где-то в городе вместе с третьим братом Нортоном, пьют сакэ из табачных баночек, нагревая его над бутановой горелкой. Никто из братьев не был азиатом по крови – азиатами были их приемные родители, которые и заразили всех троих особой чувствительностью ко всему восточному.
Оно и к лучшему, что их здесь не было. Айк никогда не любил поднимать лодки, особенно старые хрупкие деревянные ковчеги вроде «Колумбины». Он съездил к трейлеру за гидрокостюмом с гермошлемом и всего за три погружения открутил винт – быстрее, чем если бы стали устанавливать люльку.
На краю одной медной лопасти были глубокие зазубрины – старые раны, судя по тому, что уже проедены патиной. Вот из-за чего так дрожал мотор. Айк повез винт в сварочную мастерскую к Бобу Моубри, но Моубри тоже не было – наверное, стоял на задних лапках у Дома Псов. Боб был Перспективным Щенком и так хотел стать полноправным членом, что всякий раз, проходя мимо клуба, подобострастно съеживался. Тридцать четыре года, шесть футов шесть дюймов роста, но вид такой, будто в любой момент готов пригнуться и напустить лужу.
Сварочная у него, однако, была хорошая, и задняя дверь не заперта. Айк залепил щербину латунью, потом сжал винт тисками и загрунтовал до гладкости. Вернувшись в доки, он за одно погружение нацепил винт обратно на ось (потому что зачистил и смазал как следует), а за второе – прикрутил гайку и резной штифт. До того как снять костюм, он включил мотор и разогнал обороты. Винт крутился как по маслу – как в старые времена. Айк выключил мотор и нырнул снова с гаечным ключом. Гайка сидела плотно, штифт на месте. Когда он всплыл на поверхность, на грязном полу эллинга стоял Грир. Даже сквозь мутный щиток гермошлема и поднимавшийся от мотора пар было ясно видно, что отдыха бедному павлину не досталось совсем.
– Господи боже, откуда ты взялся? – Айзек протянул руку, чтобы Грир помог ему выбраться.
– С высокопарусной Лодки Любви, мон, откуда ж еще, – отвечал Грир.
Лицо его напоминало обмякшее видение. Он даже не попытался дотянуться до руки Айка, так что тот сам вскарабкался на док и стянул шлем. Глаза у Грира были такими красными и опухшими, что он, скорее всего, руку Айка не видел вообще. Лоскутные штаны выглядели уже не щегольскими, а просто рваными. Длинные руки и спутанные космы болтались грязными веревками.
– Черт возьми, Грир, – Айк покачал головой, – у тебя такой вид, словно тебя вытошнил в ущелье пьяный медведь.
– Возможно, мон ами. Но воа! Какое это было ущелье! Actuellement[27], два – прекрасных глубоких ущелья. Спасибо энтому медведю.
Айк сел на ящик с инструментами и принялся стаскивать костюм. Грир остался стоять, наполовину спрятанный в тени эллинга, шатаясь и улыбаясь.
– Это была ночь magnifique[28], мон, сейчас расскажу. – Он уже готов был приступить к влажному описанию ночных удовольствий, когда перед пирсом резко остановился пикап Кармоди и из него вышла Алиса. Она снова была в комбинезоне и черных резиновых сапогах. Она топала по деревянному трапу, и на шее у нее качался армейский бинокль Кармоди. Она угрюмо кивнула Айку и нахмурилась еще сильнее, посмотрев на лицо Грира:
– Эй ты, мистер вице-президент! Вздрогни и проснись. Там, у Дома, тебя уже всего облаяли.
Глаза снова плоские и закрыты веками, волосы закручены на затылке крепким узлом. Не успел Грир ответить, она протопала мимо него к краю мостков и подняла тяжелый бинокль.
Грир продолжал качаться, словно ничего не слышал. Айк стащил костюм и нырнул за корпус лебедки обтереться грязным полотенцем Вонов.
– От Майка так и ничего? – спросил он.
– Мистер Кармоди не из тех, кто посылает радиограммы. – Алиса все прочесывала биноклем море. – Я не волнуюсь – если бы что-то случилось, мы бы знали, – мне просто интересно, чем старый пират так занят все это время.
– Ты сказала «облаяли»? – Алисино заявление наконец-то проткнуло туманное блаженство Грира. – С чего бы им на меня лаять?
– Я не спрашивала. Но разговоры там крепкие. Саллас?.. – Она все осматривала горизонт. – Мне нужно, чтобы вы с Гриром задраили «Су-Зи». И «Колумбину» тоже. Закрепили и полностью задраили.
Айк нахмурился, натягивая «ливайсы».
– Какого черта? В понедельник мы их первым делом выведем для гиллнетов…
Алиса рывком повернула бинокль к самой южной оконечности мыса.
– Может быть, – сказала она. – А может и не быть. Кармоди наверняка будет завтра, в воскресенье так точно. И наверняка на своей новой игрушке он первым делом займется чем угодно, только не вшивым гиллнеттингом. Может, королевскими крабами. Или тунцом. Вам, наверное, нужно пойти с ним.
– Но ты же можешь сама пойти на «Су-Зи», – настаивал Айк. – Сегодня же ходила?
– Мне предложили работу в фильме, – объяснила она равнодушным тоном. – Я художник-постановщик.
До того как Айк успел что-то сказать, Грир вдруг хлопнул себя ладонями по впалым щекам:
– Господи боже ж мой, я знаю, что это, это ж полная луна! – Он схватил Айка за руку. – Сегодня ж Летний Вой, Айзек!
Айк резко выдернул руку.
– Ничего не понимаю, Алиса, – продолжал он. – В жизни бы не подумал, что ты пропустишь целый день сезона. Что ты вообще понимаешь в киносъемках?
Алиса резко отвернулась от моря:
– Я понимаю то, что заработаю на них в два раза больше, чем если буду возиться с кучей мальков. Они хотят, чтобы я оформила им длинный дом. И в этом я тоже кое-что понимаю.
Грир опять схватил Айка за руку:
– Пожалуйста. Раз Билли уехал, Вожак – я. Поехали со мной, комрад. Ты, я и старый Марли? Сегодня там придется разбираться с очень важным псовым делом.
– Какое еще важное псовое дело? История же про морского льва, если я правильно помню, а не про кучу беспородных дворняг.
– В любой истории про эскимосов будут собаки. Много дублей и массовок. Это дело профсоюза, мон ами, а беспородные дворняги – его уважаемые члены.
Это было правдой. В самом начале клубной работы Айк приложил немало усилий, создавая профсоюз рабочих собак. Сначала это делалось, чтобы защитить гонщиков «Айдитарода» от перспективы нищими доживать свой век в загонах, но идею подхватили, и вскоре она распространилась и на других животных – скаковых лошадей, цирковых львов и тигров, даже на бойцовых петухов. На хозяев животных давили, убеждая записывать своих кормильцев в профсоюз, несговорчивым «Звериная солидарность» устраивала пикеты, так что профсоюз победил. Из каждого доллара, заработанного животными, два с половиной цента уходило в пенсионный фонд.
– О’кей, это дело профсоюза, – согласился Айк. Ему не хотелось спорить на эти темы в пяти шагах от Алисы Кармоди. – Но вам с профсоюзом придется самим разбираться со своими важными делами. Мы со старым Марли сидим сегодня дома. Я почитаю ему «Зов предков»[29].
– Мусор в бумажной упаковке, – было мнение Грира.
– Да что это с тобой, Саллас? – Алиса опустила бинокль и облокотилась на перила. – Я же помню, как ты с пеной у рта рвался на такие акции.
– Я тоже помню. Потому и читаю мусор в бумажках. Насыщает и не пенится.
Грир умоляюще обернулся к Алисе:
– Айзек думает, что он нас перерос, Алиса. Скажи ему, а? Ради старого Марли? Бедный несчастный старик сидит целый день в трейлере один-одинешенек. Как ты думаешь, разве старому псу не полезно выйти в народ и потереться локтями с себе подобными?
– Невозможно быть вечным щенком, Грир, – сказала Алиса. – Но и правда, Саллас, какого черта? Может, ты подумаешь и все же пойдешь? Может, тебе тоже полезно потереться локтями?
– Спасибо, Алиса, – ответил Айк. – Я подумаю.
– Не то чтобы мне лично было до этого хоть какое-то дело, – добавила она. – Только вот что, Псы, куда бы вы там ни пошли, законопатьте сперва обе лодки. И освободите себе календарь на следующей неделе, если надо будет выйти в море.
– О-о-о, – простонал Грир, закатывая глаза.
– Я освобожу, – сказал Айк.
– Что ж, прошу прощения, джентльмены, но у меня работа. – Подняв воротник комбинезона, Алиса потопала туда же, откуда пришла, и деревянные доски плюхались по воде у нее за спиной. – Художественная, – резко добавила она, и слово тоже плюхнулось, как соленая вода.
– Шо ты на то скажешь? – посетовал Грир, когда пикап отъехал. – Первая настоящая акция в этой дыре за стока лет, а она хочет, штоб мы болтались в море?
– Я скажу… – что-то было не то в этом хлюпающем голосе, в поднятом воротнике, в надменном невзрачном узле волос, видневшемся сквозь заднее стекло пикапа, – что мы со старым Марли, пожалуй, сходим на это ваше проклятое собрание. Что смотришь, помоги мне вычистить это корыто…
Был уже десятый час вечера, когда они закрепили обе лодки в желобе около швартовки Кармоди. Назад добирались по земле, стараясь держаться кружных дорог, когда ехали через город. Грир еще не был готов к вою Битых Псов. Алиса сказала правду: ропот собравшейся вокруг крыльца толпы, похожий на предгрозовые раскаты, слышался уже за квартал. В этом звуке все же больше неопределенности, чем гнева, отметил Айк. Рассредоточенности. Похоже роптали толпы рабочих-мигрантов, собиравшихся на пыльных автобусных дорогах у овощных плантаций Фресно, когда ворчливо обсуждали друг с другом, стоит или нет выходить сегодня на работу… угроза есть, но она рассредоточена и присыпана пылью.
Друзья пересекли парковку, когда долгий день наконец-то угасал. В тишине они доехали до трейлера. С каждой минутой Грир становился все молчаливее, напряженнее, и Айк знал: лучше не делать ничего, чтобы не стало еще хуже. Пугливому ямайцу случалось сбегать от ответственности куда менее серьезной, чем нынешняя.
В маломощном бутановом водогрее хватало воды лишь на один теплый душ, и Айк уступил его Гриру:
– Это же тебе придется выступать на публике, а не мне.
Грир достал лаймовую полупрозрачную рубаху, которую надевал в Кингстоне на свою последнюю свадьбу. Рубаха до сих пор пахла темным ромом и марихуаной. Его длинные черные пальцы дрожали, когда он застегивал перламутровые пуговички.
– Спокойнее, – сказал Айк другу. – Тебе же не на ассамблее ООН председательствовать.
– Ага, блин, как же! Весь гребаный город желает знать, что получит клуб от этой гребенематографии. Не только Псы – все, блин, вообще. И если мы не откусим приличный кусок от их сладкого пирога, мон, старый вице-Пес Грир ошэнь дашэ мошэт остаться без зубов, а то и яиц.
Айк засмеялся, но он знал, что Грир в чем-то прав. Орден заработал свою репутацию, добиваясь лучших мест на любом мероприятии, достойном его присутствия, – на внутренних дорожках всех снегоходных гонок, у сцены всех рок-концертов от Анкориджа до Виктории. В Номе, на финальном забеге «Айдитарода», они даже получили ОФИЦИАЛЬНЫЕ бейджи и смогли проверить каждую лицензию у всех двадцати лучших команд. Они сличили отпечатки носов с теми, что хранились в профсоюзных каталогах, – для уверенности, что ни один член клуба не пролетел мимо призовых денег. Без малого десять лет Битые Псы умудрялись накладывать лапу на все выпекавшиеся в округе пироги – а то две или три лапы, если пирог был особенно сладким, – а сейчас готовился к раздаче самый большой и жирный пирог за всю историю города. Если Псы срочно не изобретут способ добыть себе почетный кусок, на статусе Ордена можно ставить крест.
Марли оказался достаточно крепок, чтобы самому дойти до фургона, но Айзеку пришлось подсаживать его за истощенные ноги, когда старый пес забирался в заднюю дверь. Благодарно рыкнув, тот залез в кузов фургона и просунул голову в окно.
– Смотри, старый хрен еще улыбается, – сказал Айк, надеясь отвлечь друга от тревог. – Прошел, наверное, год, а он понимает, что едет на Битый Вой. Надо было отправить в душ его, а не тебя, как считаешь?
Грир не ответил. Он устроился на пассажирском сиденье, поджав под себя пятки и обхватив колени руками. Все линии его крапчатого лица сложились в хмурую гримасу, а губы оттянулись от зубов так жестко, что, казалось, уже не смогут произнести ни слова. Многие излюбленные страхи и фобии Грира вгоняли его в такое состояние, но даже в этом состоянии он редко терял дар речи.
Они приехали в Дом Псов в начале двенадцатого. Толпа прекратила галдеж, и все теперь стояли молча, повернув лица точно на северо-запад. Они смотрели, как солнце выползает из живота затянувшей горизонт небольшой, но плотной черной тучи, словно яйцо из курицы. Лица повернулись, когда фургон остановился на президентской парковке рядом с запруженным крыльцом. Никто ничего не сказал, но, стоило выйти вице-президенту, послышался странный скулеж. Грир взял первый из протянутых ему стаканов и проглотил, не почувствовав, что в нем было. Размер толпы поразил Айка. Люди, не показывавшиеся в городе годами, теперь дергали Грира за рукав и подставляли для приветствия лапы. Кажется, на собрание явились все козлы и бараны, когда-либо случайно отслюнившие пятьдесят баксов за членскую карточку. Айк заметил даже членов далеких ячеек – от Анкориджа на востоке до Уналашки на западе.
Грир присоседился к Уэйну Альтенхоффену.
– От Билла так и ничего? – спросил он глухим шепотом.
– Хрен там, – прошептал в ответ Альтенхоффен. – Даже если Кальмар и слыхал про эти кинопляски, очень ему надо портить себе шопинг. Так что през сегодня ты, Эмиль. Ты человек с планом действий. Что Псам теперь делать?
Грир задрал костлявые плечи, неубедительно показывая, что ему все равно.
– С чем, Бедный Мозг?
– С тем, что об нас вытерли лапы! Ни один Пес не получил приглашения на этот их завтрашний яхтовый прием. Явная перчатка в нашу коллективную морду, ты так не считаешь? На кону честь Битых Псов, брат Грир, и судьба тебе быть главным. Так какой план?
Другие члены клуба жались поближе к шепчущейся паре.
– План, – Грир надел темные очки и повернулся к горизонту со всей церемонностью, на какую был способен, – дождаться, пока сядет солнце, и начать собрание. Как обычно.
Солнце приблизилось к горизонту, и толпа притихла. Умолкло даже бессмысленное хныканье – везде, кроме кучки почетных членов. Этих недовольных со всем почтением оттащили каждого к своему пикапу и привязали – сбитых с толку и пристыженных, но все же не способных прекратить нытье. Меньшие размером, но более цивилизованные псы сгрудились под крыльцом и выглядывали оттуда через решетку в подобающем молчании. Когда солнце коснулось далекой линии воды, умолкли даже нытики у пикапов. Когда же последняя красная капля расплылась и мигнула зеленым, возник отличный модулированный вой – четко, как по команде. Сначала он звучал как бурлеск, самопародия, мелкая поверхностная выходка, но вой нарастал, и из-под пародии все сильнее прорывались ноты истинного пафоса, честной боли и глубочайшего животного отчаяния, какое только можно выразить; бурлеск и неловкость таяли, а поверхностность растворялась в глубине. К хору присоединился сладкий тенор послушных и цивилизованных под крыльцом, затем душераздирающий баритон от пикапов. Ноты вращались, скручивались и сплетались в мелодию поразительной силы, в единый скорбный вой, в Зов Битых Псов. Стон длился, поднимаясь над городом, пока не отразился от небольшого ледника на той стороне бухты и не вернулся эхом назад, переплетясь сам с собой, подобно аккорду органной трубы в огромном соборе. Когда эхо стихло, люди потянулись в зал, оставляя банки, бутылки и стаканы в переполненных мусорных баках – еще одно правило, выработанное опытом.
В полном молчании убирались к стенам карточные столики. Из кладовок добыли складные деревянные стулья и расположили их неровными рядами на деревянном полу. Члены клуба встали каждый перед своим стулом, и Грир на негнущихся ногах пошел к трибуне – большому картонному лого-гидранту. Одной рукой он поднял полированную медвежью бедренную кость, служившую председательским молоточком, другой, выставив палец, указал на пол.
– Сидеть, – скомандовал он. Они сели. Он поднял руку ладонью к толпе и скомандовал снова: – Ждать. – Голос звучал спокойно. Они ждали. – Ночной Летний Вой на Полную Луну Ордена Битых Псов объявляю открытым. Следите за собой и ведите себя соответственно. Честный Писарь, Бедный Мозг? Есть старые вопросы?
Встал Уэйн Альтенхоффен с большим черным блокнотом и торжественно его раскрыл. Когда не надо было рыбачить, Альтенхоффен работал учителем на замену в старших классах, а также редактором «Маяка Куинакской бухты» – городской не то еженедельной, не то ежедвухнедельной, а иногда и ежедвухмесячной новостной газетки. Длинноносый и многословный, он тем не менее представлял немалую ценность как для города, так и для клуба, ибо голову этого разумного и энергичного гражданина настолько плотно заполняли планы общественного устройства и разных проектов, что почти все разговоры он начинал со слов: «Мой бедный мозг сейчас лопнет от этих всех возможностей».
– Предыдущее собрание Ордена закончилось на неожиданно драматической ноте, – прочел Альтенхоффен. – Дело в том, что членам Ордена было представлено постановление суда, обязывающее прекратить и воздерживаться впредь от практики проведения фейерверков в зале заседаний. В ответ на сообщение, что Томас Тугиак-старший и совет «Морского ворона» угрожают нашей организации выселением, президент Кальмар заявил, я цитирую: «В жопу Томми Тугиака вместе с его бандой пивных дикарей. Полезут поперек Псов, я устрою им чайную ломку. Мы будем стрелять хлопушками тогда, когда дух позовет нас». Конец цитаты. Члены клуба поддержали это заявление единодушным гавканьем, исключения составили Томми Тугиак-младший, призвавший не лаять на его отца, и Чарли Фишпул, возразивший против отдельных формулировок: «Пивные – ладно, но мы не дикари, мы потомки дикарей». На что Норман Вон ответил, я цитирую: «Сядь на свой стул, потомок, не то пиво расплещется», на что Чарли Фишпул ответил: «Я хоть чей-то потомок, Вон». В этот момент брат Норман Вон ударил Чарли по затылку скрученным в трубку журналом «Пипл», отчего вышеупомянутый Чарли упал на колени. Затем брат Клейтон Фишпул ударил брата Нормана Вона по затылку скрученным в трубку журналом «Атлантик мансли», опрокинув его тоже на колени. После этого собрание было прервано.
Он закрыл блокнот и поднял сияющее лицо. Грир одобрительно кивнул:
– Спасибо, писарь Альтенхоффен. Свора подтверждает то, что написано?
Зал ответил в унисон:
– Гав-гав!
Альтенхоффен сел:
– Протокол считается утвержденным. Другие нерешенные вопросы?
Грир с притворной уверенностью обвел всех свирепым взглядом. Чарли Фишпул поднял тощую руку:
– Я все-таки хотел бы получить извинения в протоколе, но, может, сейчас не время…
– Гав, гав, – согласились члены клуба, и Чарли опустил руку.
– Доклады комитетов?
Низкое отрицательное ворчание было ему ответом.
– Отлично. – Заключительным жестом Грир стукнул молотком по ребру трибуны: трам-бам! – Значит, новые вопросы? – Большая белая кость застыла в высшей точке. – А? – Никто, казалось, не мог придумать никаких новых вопросов.
В глубине зала у самых дверей Брат во Псах Айзек Саллас наклонил стул к стене, оторвав от пола передние ножки, и расслабился. Грир справится, он это видел, при всех трясучках и тревогах. В бито-псовых ритуалах таился один секрет: они удерживали членов клуба от того, чтобы отнестись слишком всерьез к любым вопросам, старым или новым. Ну наконец-то. Уэйн Альтенхоффен положил свой блокнот на пол и поднял руку. Грир тяжело вздохнул:
– Слово опять предоставляется писарю Альтенхоффену. Что у тебя на уме, Бедный Мозг?
Альтенхоффен встал под легкое рычание. Поднял палец.
– Я буду краток, – пообещал он и набрал воздуха. – Мистер вице-президент… Братья во Псах… Сограждане… Я хотел бы поставить на обсуждение вопрос, который с учетом участия Ордена в столь многих памятных событиях нашего славного прошлого…
– Р-р-р-р, – предупредили члены клуба. Они слишком хорошо знали, сколь многословны бывают преамбулы Бедного Мозга.
– …вопрос в следующем, – заторопился тот. – Как Битые Псы намерены получить причитающийся им кусок от будущих киносъемок?
– Гав-гав, – поддержали члены клуба.
Грир выпятил заросший подбородок:
– Очень интересный вопрос, писарь. Есть другие темы для обсуждения? Если нет…
– У меня вопрос еще интереснее! – перебил кто-то с другой стороны зала. – Как нам, простым Псам, получить приглашения на завтрашний прием, которые уже есть у некоторых жополизов?
– Вы нарушаете очередь, Брат Пес. – Грир стукнул молотком. Он не видел, кто говорит.
– И где же наша очередь, мистер вице-президент? – прорычал кто-то другой. – За луповским свинарником?
Грир попробовал обратить это в шутку и по-галльски пожал плечами:
– От такое ж вам кино… – но у членов клуба пропало настроение шутить.
Встала миссис Херб Том и, словно пистолетом, нацелилась на Грира ярко-красным ногтем:
– Грир, пока что на весь Куинак только у тебя хватило сосалки забраться на эту плавучую кормушку. Не вздумай спорить, весь город знает. А теперь весь город хочет знать, что ты сделал для того, чтобы мы, твои верные Братья во Псах, тоже получили свои объедки, черт бы побрал твою тощую черную жопу! У нас тут клуб первого класса или как? Я не для того плачу свои пять сотен, чтобы сидеть дома и смотреть, как весь мир катается в первом классе. Чем так, я бы лучше отдала эти деньги Хербу, купил бы себе новую тарелку. Так как… – схватив свою черную кожаную сумку, миссис Херб очень целенаправленно сунула в нее руку с красными ногтями, – насчет этого?
Грир немного разволновался:
– Миссис Херб… Братья Псы… Клянусь, я спрашивал о том, чтобы клуб получил приглашения на борт. Только пара, с которой я общался, ни слова не понимала по-английски – они то ли русские, то ли еще кто, – и я вообще не видел Стюбинса.
Миссис Херб это не удовлетворило.
– А как же твой приятель-альбинос? Толковый мужик – сперва посмотрел, как ты трахаешь его жену, потом привел тебе две штуки на замену.
– Провалился под палубу, Брат миссис Херб, сразу после того, как передал нас русским. Провалился под палубу. Я с тех пор его не видел. Клянусь Псовой честью. – Лоб Грира снова сморщился, руки задрожали. – По-любому я этого альбиноса почти не знаю. Послушайте все. Алиса Кармоди – вот кто вам нужен. Она его мать…
Это предложение не удостоилось даже слов, только рычания.
Айк опустил передние ножки стула на пол. Глупые детсадовские разборки – только нельзя забывать ни на минуту, что дети на этом собрании вполне взрослы, обычно пьяны, часто взвинчены и с большой вероятностью вооружены. В бытность свою президентом он не раз лицезрел во время таких вот детсадовских разборок наставленный на него пистолет. А в прошлом году маленький мирный Куинак занял третье место в стране по числу смертей от стрелкового оружия на душу населения – вслед за Хьюстоном, Техас, и Вашингтоном, округ Колумбия.
– Тогда вам надо к Айку Салласу. – Грир в отчаянии наставил на него свою кость. – Айк сидел с этим сукиным сыном в тюрьме, а я только с его женой…
Головы повернулись – лица горят и дергаются. Первый признак послескутного похмелья. Даже женские. Айк сразу вспомнил, почему перестал ходить на эти полные веселья ежемесячные собрания.
– Что скажешь, Саллас? – грозно спросила миссис Херб Том.
– Не надо на меня смотреть. Никакая славянская цаца не притаскивала серебряных карточек с моим именем.
– И с моим тоже, – закричал Грир. – Нет у меня этой вонючей карточки.
Псов это не умиротворило. Одни продолжали таращиться на Айзека, другие – на Грира. Ропот все усиливался. В третий раз за два дня Айк пожалел, что оставил Тедди дома; в тот же миг, словно сама эта мысль спустила курок, в зале раздался громкий выстрел. Норман Вон размахивал над головой револьвером системы «кольт» сорок четвертого калибра, из четырнадцатидюймового ствола поднимался дымок. Это был антиквариат времен Гражданской войны, собственность Ордена. Кольт вручался начальнику службы безопасности на инаугурации и должен был передаваться из рук в руки. И пост, и антиквариат принадлежали Норману со дня основания клуба. К счастью, этот самый хладнокровный из всех Вонов брат прибегал к нему, только если этого требовала процедура.
– Порядок в логове, – заговорил Норман, когда все ошеломленно притихли. Это был приказ. Хлопушки или там «узи» – одно дело, а большой сорок четвертый калибр – исторический авторитет. – Это официальное собрание. Следите за собой и ведите себя соответственно!
Толпа с ворчанием расселась по деревянным стульям, повернувшись обратно к трибуне. Грир показал зубы и попытался выгнуть дугой брови, изображая ямайскую невозмутимость.
– Через два дня вернется Кальмар, о Братья, – заверил он всех. – Уж он-то о нас позаботится.
Утихший было ропот поднялся вновь.
– У Кальмара Билли нет друзей на этом корыте, мистер вице-президент, – отметила миссис Херб. – У тебя есть.
– Гав-гав-вх.
Айк слушал поднимающийся ропот: вопросы, требования, обвинения. Он опять вспомнил звук, слышанный от полевых рабочих и во многих других местах: в бараках Эль-Торо, в камерах шерифского лагеря, полных бессонных мужчин. Рожденный болью звук обычен настолько, что произвести его может любая низкоранговая группа, на дне любой социальной лестницы. То был не мелодичный вой блюзового хора Битых Псов; то была темная и опасная жалоба злой избитой собаки – брошенной, обманутой, зубастой и голодной. Универсальный ропот парней, у которых есть журнальный разворот с девушкой, но нет просто девушки; домохозяек, купившихся на пузыри мыльных опер и не заметивших, как их жизнь стала еще грязнее, – звук обманутых надежд и неудовлетворенных желез. Что будет делать толпа, если этот ропот дорастет до не отмеченного на графике финала, можно только догадываться.
Запертый в передней части зала Грир, запинаясь, все сыпал остротами и заверениями, но ропот нарастал. К пронзительной назойливости миссис Херб добавились голоса сестер Босуэлл. Начальник безопасности Вон помахал большим пистолетом, снова призывая к порядку, но это уже не действовало. Все новые члены клуба, выпучив глаза, вскакивали со стульев. Норман Вон грозил пистолетом; Грир стучал костяным молотком; ропот уже переходил в грозовые перекаты. Как вдруг на пике смятения лампочки в зале вспыхнули и резко погасли – словно по сигналу, – а оглушительный грохот настоящего метеорологического грома заглушил песье рычание.
Должно быть, та маленькая тучка, разобравшись с солнцем, доползла наконец до города посмотреть, что происходит. Несколько минут она размышляла над суматохой у Битых Псов, но потом ее внимание привлекла расположенная в двух кварталах городская электростанция. Ах эти провода, изоляторы и дизельные генераторы! Свою единственную стрелу она швырнула в месиво машинерии с такой страстью, что вздрогнула земля, а ручная тележка приварилась к металлическому штабелю. Удовлетворившись содеянным и освобождаясь на ходу от небольшого дождевого груза, тучка повернула назад к морю.
Разумеется, члены клуба немедленно успокоились, и наступила полная почтительная тишина. Урок, который выучивают все, живущие внизу: почитай манифестации, что приходят сверху, от того, кто над лестницей, – например, от погоды. Высокоранговые могут позволить себе игнорировать такие неприятности, низкоранговые – никогда. Они зависят от милости этих тайн.
И были они тихи и неподвижны, пока барабанил дождь, да выли под крыльцом настоящие псы, проникаясь моментом мистики. Затем включился резервный генератор, и укрощенное электричество вернулось в лампочки. Пауза длилась не больше минуты, но воздействие ее на собрание Битых Псов было огромным. Напряжение в зале мгновенно изменилось, словно кто-то переключил тумблер с минуса на плюс. Никто ни о чем не спрашивал. Все повскакали на ноги, стали смеяться, толкаться, хватать друг друга за плечи и хлопать лапами. Айк чувствовал, как его вместе со всеми подхватывает волна облегчения.
Грир бросил молоток на трибуну, спрыгнул со сцены и направился к дверям. По мнению председательствующего преза, собрание закончилось. Он застыл на полушаге за миг до того, как его ладонь коснулась дверной ручки. С той стороны шершавого стекла кто-то был. Грир стоял так неподвижно, с таким встревоженным, приниженно-удивленным и испуганным лицом, что члены клуба заметили, и веселье стало стихать. Когда все умолкли окончательно, из-за стекла раздалось дружеское мурлыканье:
– Привет, ребята. Можно чужаку в священное логово?
В другое время ответом на такой вопрос стал бы Предупреждающий Рык Битых Псов, но сейчас члены клуба слишком устали – они только и могли таращиться на силуэт за стеклом. Наконец Грир встряхнулся, выводя себя из транса.
– Конечно, почему нет? Собрание закончено, мон. Заходи. – Он щелкнул засовом и распахнул дверь. – Братья во Псах, это Николас Левертов.
Николас шагнул вперед под взгляды удивленных глаз. Он был одет в кремовые брюки и рубашку, с плеч, словно мантия, свисал бледно-персиковый плащ. Специальные очки закрывали глаза, на шее – тонкая цепь с золотым распятием. Он оделся, чтобы подходить под стереотип итальянского киномагната, догадался Айк, вплоть до фетровой шляпы Феллини.
– Джентльмены, надеюсь, вы простите мне столь неуместное вторжение – привет, Айзек, как я тебе? – но я не мог придумать другого способа застать вас всех вместе.
– Ну, застал, – сказал Норман Вон. – Дальше что?
Норману не понравилось, что Грир так быстро отодвинул засов: решать, когда логово открыто для публики, – обязанность начальника службы безопасности.
– Ну, я просто скинуть, Большой Друг, – белые пальцы щелкнули, и в них появилась черная карта, – вот это. – Он сунул ее Норману в кобуру к сорок четвертому калибру. – И вот это. – Веер других карт раскрылся в каждой руке. – Будьте так добры.
Карты выглядели одинаково, все с надписью «Благородный Битый Пес», но тем не менее это были официальные приглашения, и притом для всех. Последняя карта в веере была широким жестом вручена Айку Салласу. Когда тот запротестовал – мол, разлюбил сборища, – гость наклонился и что-то коротко сказал Айку в ухо, после чего вихрем вылетел за дверь – туда же, откуда пришел. Сгрудившиеся на крыльце Братья во Псах смотрели, как лимузин прыгает по ухабам грязной от дождя улицы.
– Что это за мистер Икс? – первым заговорил писарь Альтенхоффен. – Одинокий рейнджер или Зубная фея?
– Наверное, Зубная фея, – рассудила миссис Херб Том. – Одинокий рейнджер не стал бы целовать Айка Салласа в щечку.
– Это был не поцелуй, – возразил Айк. Клуб притих. – Скорее приказ царствующей особы, – продолжил он, неодобрительно поведя плечами. – Ник сказал, что Его Величество мистер Стюбинс желают меня видеть. Лично. Поехали домой, Грир. Я считаю, старый Марли уже достаточно потерся локтями и готов лечь в люльку. Я так точно.