«Лавка зелий мадам Курт» – медленно прочитал я надпись на вывеске.
Передо мной стоял небольшой магазинчик с огромным количеством разных пузырьков на витрине. От самых крохотных, в которых с трудом поместилась бы чайная ложка жидкости, до больших, объёмом более литра. Материал и форма пузырьков также были чрезвычайно разнообразными. Чёрное непрозрачное стекло, яркие зелёные, жёлтые, синие, красные, всех цветов радуги. От классических форм, словно маленькие бутылочки, до пузырьков в форме различных животных, строений, вещей и людей, стоящих в разных позах.
Я простоял перед витриной около десяти минут и просто таращился на всё это великолепие форм и красок. Всё это время я, словно в музее, смотрел на чью-то прекрасную коллекцию. Особенно моё внимание привлекали надписи на пузырьках. «Эликсир удачи первого уровня», «Зелье освобождения от проклятий», «Святая вода», «Зелье ночного зрения», и всё в таком духе. Были даже лекарства от рака, СПИДа и других неизлечимых болезней.
– Денежное зелье. Прям какой-то магазин алхимика! Откуда он тут такой взялся? – прошептал я, читая очередную этикетку.
Самое интересное в этом магазине было то, что ещё восемь часов назад его тут не было. Я это могу утверждать со стопроцентной уверенностью, так как проходил тут утром по пути на работу. Я всегда сокращал путь до работы через этот небольшой лес и сколько себя помню, тут всегда был только лес, и ничего больше, никаких строений. Магазинчик выглядел довольно старым, будто его вырвали из какой-то детской сказки о ведьме, и поместили сюда. Покрытые мхом брёвна, соломенная крыша и потрёпанная временем железная вывеска, безвольно болтающаяся на цепях над дверью.
– А почему бы и нет. Мало ли, вдруг что и для меня найдётся, – подумал я и открыл дверь.
Подумал я так не на пустом месте, на то была причина. Причина под названием – Депрессия. По крайней мере, то, что это именно она, мне сказали врачи. Я всю жизнь думал, что депрессия – это нечто такое, с чем имеют дело только рок-звёзды, известные актёры и другие люди, получающие от жизни всё. Думал, что она возникает только где-то в промежутках между получением чека на огромную сумму и очередной кокаиновой дорожкой. Оказалось, что ей подвержены и некурящие, непьющие пятидесятилетние токари шестого разряда.
Уже более полугода я сижу на антидепрессантах и сеансах с психотерапевтом. Каждый раз, как я принимаю таблетки или оплачиваю очередной счёт от психотерапевта, я ощущаю, как медицинские корпорации всё глубже и глубже засаживают мне свой медикаментозный болт. Полгода всех этих мучений, а прогресс нулевой.
Раздражительность, отсутствие всякой радости, смысла жизни, грёбаная бессонница, нарушение аппетита и ненавязчивые мысли о самоубийстве. Для меня сейчас это всё не пустые слова, а суровая, жестокая реальность, с которой приходиться иметь дело каждый божий день. А может и не божий, я уже стал сомневаться в его наличии во Вселенной. Есть ли место среди всемогущих существ для такого ленивого бога? Депрессия началась спустя пару месяцев после смерти моей жены от рака, также допущенной Всемогущим. Возможно, стоило выбирать другого, более расторопного покровителя.
– Добрый вечер, мой друг, – услышал я приятный женский голос откуда-то из глубины шкафов, полок и стеллажей с пузырьками.
– Приветствую. Вечер не такой уж и добрый, каким мог бы быть, – ответил я и подошёл к столу с очень странным кассовым аппаратом, стоящим на нём.
На кассовом аппарате не было ни единой кнопки и выдвигающегося отсека для денег. То, что это был именно кассовый аппарат, я понял по надписи «Кассовый аппарат» на нём.
– Хорошо, что вы ко мне зашли. Возможно, я смогу вам помочь, – услышал я тот же голос, прямо у себя за спиной.
От неожиданности я быстро обернулся и опёрся руками на стоящий позади стол, чтобы не потерять равновесие.
Передо мной стояла женщина, возрастом немного за сорок. Очень, очень сильно похожая на мою умершую жену. Я даже стал вспоминать, не забыл ли я про какую-то её сестру.
– Что вас волнует? Ко мне в магазин не попадают люди без проблем. В основном это отчаянные, разочаровавшиеся во всём люди, – сказала она мне и пошла за кассовый аппарат, слегка задев меня плечом.
От неё даже пахло точно так же как от моей жены. Но было в ней нечто, чему я никак не мог найти объяснение, как ни старался. Она двигалась окружённая столпом красного света, исходящим то ли от потолка, то ли от пола. Но ни там, ни там я не увидел никаких источников света.
– Да, свет красный, – прервала она мои наблюдения, – белый свет уже был занят, сами знаете кем. Выбор цвета своего света одна из привилегий создателя. Но меня полностью устраивает и красный, подчёркивает цвет моих глаз, – сказала она и уголки её губ растянулись в странной ехидной улыбке.
Ситуация становилась всё страннее с каждой секундой.
– Депрессия… – начал было я, но был прерван.
– Можете не продолжать, я всё поняла. Вам нужен вот этот пузырёк, – она достала из-под прилавка небольшой жёлтый пузырёк и положила передо мной, – выпить всё содержимое – и всего через час вы будете полны желанием жить. Вы навсегда забудете любые ваши мелкие проблемы. Они вам покажутся настолько ничтожными, что просто исчезнут из вашей повседневной жизни.
Я взял пузырёк, покрутил его в руках. Очень красивая, тонкая, изящная работа. Круглый, слегка приплюснутый пузырёк, объёмом не более двадцати миллилитров. Надпись на этикетке гласила «Сильнейший антидепрессант». Я открутил колпачок и понюхал содержимое. В нос ударил какой-то колючий, резкий запах.
– Вы знаете, если есть хотя бы мизерный шанс того, что мне это поможет, я готов его у вас приобрести, – сказал я и полез в нагрудный карман за бумажником.
Женщина, увидев это, положила мне свою руку на бумажник, тем самым помешав его извлечь.
– У нас безналичный расчёт, – сказала она и показала рукой на кассовый аппарат.
– Но банковские карты у меня тоже в бумажнике, – ответил я.
– Ещё не изобрели той карты, которой можно расплатиться в этом магазине, – сказала она и, задумчиво, подняла глаза к потолку, – хотя, если подумать, это просто прекрасная идея. Надо будет это хорошенько обдумать.
– Как же тогда люди оплачивают здесь нужные им товары? – спросил я, отбросив всякие попытки достать бумажник.
– Вы у нас впервые, как я поняла, – она открыла какой-то старинный на вид журнал, принялась его листать и водить по нему пальцем, – да, да, вот. За это зелье с вас всего пять процентов вашей души. Ничтожно малая цена за такой чудесный и редкий товар. Ничтожно малая цена за решение вашей довольно серьёзной проблемы.
Она дёрнула за какой-то рычажок на кассовом аппарате, и из него выдвинулся в мою сторону некий металлический диск. Я присмотрелся и увидел в самом центре диска небольшого размера иголку.
На мгновение я потерял дар речи. Стоял перед ней, шевеля губами, не издавая ни звука. Выглядело это всё, наверное, не очень, как инсульт или что-то в этом духе. Но и её слова о душе тоже совсем не красили сегодняшний день.
– Вы сказали душа? Первый раз слышу, чтобы просили процент от души, а не просто душу, – я улыбнулся и покрутил пузырёк в руках, – если вы говорите, что содержимое этого пузырька решит мою проблему, то пять процентов от ничего, не такая уж это и высокая цена.
– Ну почему ничего? Я вижу, что у вас в наличии сейчас ровно сто процентов души. С подробными условиями сделки, возможными побочными эффектами, сертификатами и другой информацией можете ознакомиться на информационной стойке, расположенной на стене позади вас.
Она показала рукой на стену, увешанную какими-то древними свитками и кусками пергамента. Но тратить время на чтение какой-то мистической белиберды мне не хотелось.
– Сто процентов? Звучит не плохо. Может ли кто-то иметь больше ста процентов души? – спросил я.
– Это возможно, хоть и труднодостижимо. Обычные люди не могут заключать контракты на души. Нужно найти сертифицированного демона или ещё кого, и с его помощью заключить сделку. Отвечу заранее на ваш следующий вопрос. Проценты выше сотни дают человеку некоторые привилегии при жизни.
– Ну, хорошо, уговорили. Как произвести оплату? – спросил я и уставился на выдвинутый диск с иглой.
– Нет ничего проще, прислоните палец к игле. Одна капля крови и контракт будет заключён.
Я прислонил большой палец, несколько капель крови остались на диске. Как ни странно, боли я не почувствовал, и когда убрал палец, на нём не было ни следа от иглы.
Я положил пузырёк с зельем в карман и пошёл к выходу.
– С вами приятно иметь дело, заходите ещё в мой скромный магазинчик, буду рада вас видеть вновь, – сказала она мне вслед.
– Вы сказали, что нужно найти сертифицированного демона или кого-то ещё? Получается вы, возможно, и есть сертифицированный демон? – спросил я.
– Я та, кто выдаёт сертификаты.
Я улыбнулся ей, попрощался и открыл дверь.
На выходе я столкнулся с входящим в магазин парнем азиатской внешности, лет двадцати. Городок у нас не большой, и его я никогда не встречал. Одет он был очень легко, как будто на улице была не поздняя осень, а жаркое лето.
Перед тем как выйти из магазина я ещё раз обернулся на продавщицу. Там стояла женщина лет пятидесяти азиатской внешности.
– Ну и денёк, – подумал я, стоя в лесу, глядя на пузырёк в своей руке, – теперь у меня девяносто пять процентов души и пузырёк с противно пахнущей жидкостью.
Вся эта ситуация сильно веселила меня. То ли это был какой-то хитрый розыгрыш, снятый на кучу скрытых камер, то ли это была какая-то сумасшедшая цыганка, хорошо разбирающаяся в людях и световых эффектах.
От этого места до моего дома, было десять минут неспешного пути. Дома вроде была какая-то еда, так что своего обычного крюка в магазин за полуфабрикатами мне не надо было делать.
Домой я шёл гораздо легче, чем обычно. Возможно, потеря пары процентов души полезна для здоровья не меньше, чем потеря пары процентов крови. Душепускание, некий, менее кровавый аналог кровопускания. На место старой, испорченной, загрязнённой души придёт новая и чистая.
Спустя десять минут я уже сидел у себя на диване с чашкой чая, и бесцельно перепрыгивал с одного телевизионного канала на другой. Купленный пузырёк красовался на столе, перед моими глазами.
– Неплохо было бы пойти в больницу и сдать анализ крови, мало ли чем я мог заразиться от этой иголки, – пробормотал я. Хотя точно знал, что ничего подобного не сделаю.
Где-то в глубине моей девяностопятипроцентной души я был рад приветствовать всё, что способно сократить или прервать мою бессмысленную жизнь. Самое время было выпить странную мешанину, выменянную у какой-то сумасшедшей на укол в палец. Я открыл пузырёк и ещё раз понюхал содержимое. Пахло всё так же отвратительно, запах бил в нос, словно нашатырный спирт.
– В любом случае хуже уже не будет, – прошептал я и залпом осушил содержимое склянки.
Пару минут совершенно ничего не происходило. Я сидел, уставившись на экран телевизора, показывающий очередную чушь. Через пару минут мне очень захотелось спать, и я потерял всякую надежду держать глаза открытыми. Удобно устроился на подушке и закрыл глаза. Давно уже мне не удавалось хорошо выспаться.
От тепла подушки меня оторвала резкая боль в ногах, горячий воздух, обжигающий моё горло и рёв толпы. Я открыл глаза, передо мной была огромная беснующаяся толпа, одетая в лохмотья. Они гримасничали, махали топорами и вилами, кидали в меня камни и плевали в мою сторону. Я снова ощутил сильную боль в ногах, как от ожогов, подо мной точно что-то горело. Я смотрел на всё чужими глазами, чувствовал всё, что чувствовал этот человек, но не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Я словно смотрел чьи-то воспоминания, с эффектом полного погружения.
Я опустил глаза вниз, сразу попалась на глаза моя грудь, я определённо был женщиной. Так же оказалось, что я был на костре. Всякие попытки вырваться и убежать сразу провалилась. Ноги и руки не двигались, я был привязан к дереву или столбу. Меня сжигали на костре, по обвинению в порче урожая города. Я точно знал, что ничем не заслужил это наказание. Метрах в трёх от меня стоял какой-то вычурно одетый хрен с самодовольной улыбкой на лице. Его одежда сильно контрастировала с серыми, грязными лохмотьями толпы позади него.
Двое детей выбежали из толпы к костру и стали, плача и крича, голыми руками разбрасывать горящие ветки и поленья. Несколько, вооруженных копьями, людей силой оттащили их от костра и прижали коленями к земле. Я хорошо знал этих детей, это были мои дети. Восьмилетний Руди и шестилетняя Эли. К тому моменту боль стала нестерпимой. Хотелось кричать, но желание не показаться слабой оказалось сильнее физической боли. Терпеть боль долго не пришлось. Менее чем через минуту дышать из-за дыма стало невозможно, и женщина задохнулась, погрузившись в темноту.
Холод и страшное чувство голода заставили меня снова открыть глаза. Я шёл босыми ногами по холодной земле, был сильный снегопад. Вокруг меня было несколько десятков таких же людей как я. Все мы были одеты в какие-то грязные, рваные, длинные рубахи. Никогда не встречал столь худых людей. Скелеты, обтянутые кожей, я мог видеть каждую кость в их телах. Человек, глазами которого я всё это видел, снял очки, выглядящие как какой-то хлам, протёр их от снега полами своей рубахи и подгоняемые криками людей в форме, побрёл дальше. Мы все зашли в помещение с бетонными стенами, полом и потолком. Помещение было размером примерно десять на пять метров, без окон и дверей. В него с трудом все поместились. Под потолком была пара лампочек, свет которых был очень слаб, и точно не предназначался для чтения.
Я прекрасно понимал, куда нас всех привели, и тот человек в чьём теле я был, определённо тоже это понимал. За последними вошедшими людьми, улыбающийся солдат, с грохотом закрыл стальную дверь. Человек достал из рваной пародии на карман обшарпанную чёрно-белую фотографию. На ней были мужчина с женщиной и три ребёнка, две девочки и мальчик. Я увидел на его пальце след от обручального кольца. Скорее всего, оно было золотое и было снято немцами.
Он подошёл к стене, опёрся об неё спиной и сполз на пол. Затем я услышал скрипящий звук, доносящийся из вентиляционных отверстий под потолком. Я понимал, что это был звук открывающихся газовых форсунок и в помещение стал поступать отравляющий газ. В одно мгновение всё самое важное, что было у этого человека в жизни, сжалось до размера одной потрёпанной черно-белой фотографии. Он хотел заплакать, но организм уже не был на это способен. Он не ощущал никакого запаха и не видел никаких клубов газа. Он видел лишь то, как потоки невидимого газа поднимают пыль с пола камеры и шевелят обрывки паутины под потолком. Менее чем через минуту люди в камере стали падать на пол один за другим. Вскоре человек в последний раз закрыл глаза.
Сразу после смерти в газовой камере я услышал звук сирены и компьютерный голос, монотонно говорящий о самоуничтожении. В растерянности я открыл глаза. Я был внутри какого-то космического корабля. Мой корабль с большой скоростью приближался к огромному кораблю. Я знал, что минуту назад направил свой межпланетный истребитель на флагманский корабль вражеского флота. Его уничтожение поставит точку во вторжении враждебной расы на людей. Любое ручное и иное управление было заблокировано, дабы исключить перехват управления кораблём. Термоядерное устройство активировано и меньше, чем через минуту должно будет взорваться. Я посмотрел на свои руки, это были руки молодого юноши, от силы лет шестнадцати. Я точно знал, кем был этот парень. Младшим сержантом третьего космического флота земли, Джоном Бикни. У него вся жизнь была ещё впереди, но через пару десятков секунд он должен будет умереть.
Он думал о том, как много он не успел сделать и никогда уже не сможет. Завести семью, купить дом, написать картину или книгу. Несмотря ни на что, чувству отчаяния не было место в его разуме. Его истребитель был всё ближе и ближе к флагманскому кораблю. Изменить уже ничего было нельзя, свой выбор он сделал ещё месяц назад, когда среди пилотов искали одноразовых желающих на эту миссию.
Я умирал, умирал, и не было видно смертям ни конца, ни края.
Я был советским солдатом, бросающимся на амбразуру немецкого дота, и закрывающего её своим телом.
Я был молодым человеком, идущим вдоль озера, с учёбы в университете к своей невесте. Он увидел, как двое детей провалились в проталину, и бросился на их спасение. Вытащил детей на лёд, но самому выбраться уже не хватило сил.
Я был пожарником, погибающим под завалами, в попытках спасения чужих для него людей. И ещё много и много кем.
Каждый раз я чувствовал, как физическую боль, так и душевные переживания людей.
Я не знаю, как, и, скорее всего, никогда уже не узнаю, но все эти смерти с корнем, с мясом, выдрали из меня всякие мысли о самоубийстве. Во мне появилось огромное желание жить. Демон сдержала своё обещание.
Но, как и водится, у всякого договора с демоном есть свои подводные камни. И мои камни – несправедливые, нескончаемые смерти.