4

Сегодня утром я съел прядь волос Лайлы.

В голове вертится мысль – вдруг такой дикий поступок, как поедание волос своей девушки, всего лишь первый звонок, а затем я начну вести себя еще более странно? Вдруг это предвестник каннибализма – наподобие того, как человек, который в детстве мучил животных, порой становится серийным убийцей?

Однако поедание волос было не чем иным, как последним и отчаянным усилием с моей стороны попытаться снять с себя вину. Я возомнил, будто бы этот обряд каким-то образом соединит нас крепкими узами, избавит от страха, что из-за случившегося в тот злосчастный вечер мы однажды можем расстаться. Проснувшись, я вырвал у Лайлы несколько волосков и…

Это было восемь часов назад. Теперь кажется, что волоски каким-то образом сумели обвиться вокруг моего сердца и перекрывают подачу крови.

Мое сердце задыхается.

Кстати, неплохая стихотворная строка.

Мы стоим в очереди на посадку. Я извлекаю из кармана телефон, открываю приложение «заметки», куда заношу случайные мысли, и добавляю к ним очередную мрачную сентенцию: «Сердце задыхается от чувства вины».

В последнее время моя лирика приобрела реально депрессивный оттенок.

– Лидс…

Лайла осторожно подталкивает меня сзади – я задерживаю очередь. Я опускаю телефон в карман и высматриваю наши места.

Я не стал брать в дорогу много вещей. Две пары джинсов, несколько шорт и футболок, а еще обручальное кольцо.

Кольцо я упрятал в носок, а носок запихнул в кроссовки. У Лайлы отдельный чемодан; копаться в моем ей ни к чему. Однако все же не хочется, чтобы она его нашла. Я купил кольцо, когда она еще лежала в больнице. Конечно, это было преждевременно, однако меня мучил страх перед неизвестностью. И я решил, что покупка кольца направит во вселенную дополнительный импульс и Лайла скорее поправится.

Выздоровление и правда шло быстрее, чем ожидалось, тем не менее предложения я пока не сделал. Лайла еще не знает о кольце. Я до сих пор не решил, когда отважусь на этот шаг, – хочу, чтобы все вышло идеально. Может, во время поездки случай и не представится; однако лучше иметь кольцо при себе и не воспользоваться им, чем наоборот.

Я решил отправиться в эту поездку, потому что последние полгода стали настоящим кошмаром. Они опустошили нас эмоционально и физически. Надеюсь, возвращение в те места, где мы с Лайлой познакомились, поспособствует своего рода перезагрузке. Меня преследует навязчивая идея: если мы вернемся на старт, значит, никогда не пересечем финишную черту.

Вот и еще одна тема для стихотворения.

Мужчина впереди меня с усилием пытается впихнуть свой раздутый чемодан на полку для ручной клади, так что я останавливаюсь и, пользуясь случаем, сохраняю в телефоне слегка видоизмененную версию фразы: «Я снова возвращаюсь на старт, потому что не хочу, чтобы мы с тобой добрались до финиша».

Лайле пришлось пройти намного более интенсивный курс лечения, чем мне. Целую неделю она была на волосок от смерти. И даже после того, как состояние наконец стабилизировалось, провела в больнице еще месяц.

Я каждый день казню себя за то, что не принял достаточных мер безопасности против «чокнутой Сэйбл». Казню себя, что счел хорошей идеей выложить в соцсетях фото Лайлы и не подумал об определенного рода последствиях. Чертов интернет! Я должен был предвидеть, что каждый пост провоцирует на ответную реакцию.

Мы отчаянно нуждаемся в этой поездке. Мы жаждем уединения. Никаких связей с внешним миром. Я хочу начать все заново. Только мы вдвоем; дверь спальни заперта на замок; лежим и болтаем обо всем на свете, отдыхая после упоительного секса.

Я устраиваю вещи Лайлы на полку для ручной клади. У нас места 4А и 4Б, последний ряд в первом классе. Лайла садится у окна. Она против обыкновения молчалива. А значит, испытывает тревожность.

Я до сих пор не сказал ей, куда мы летим. Решил сделать сюрприз. Хотя и неизвестность вполне может стать причиной тревоги. Эх, что ж я раньше не подумал?

Сажусь и пристегиваю ремень. Лайла закрывает шторку.

– Как думаешь, куда мы направляемся? У тебя есть догадки?

– Мы летим в Небраску. А вот что там в Небраске, мне неизвестно.

– Собственно в Небраске мы не останемся. Это всего лишь ближайший аэропорт от того места, куда мы едем.

Намек вполне прозрачный, вот только Лайла, похоже, на него не купилась. Она берет одну из бутылочек с водой, стоящих между нашими сиденьями, и открывает ее.

– Надеюсь, там можно расслабиться. Меня сейчас совсем не тянет на приключения.

Я стараюсь не рассмеяться. Чего она ожидала? Что я потащу ее лазить по скалам или сплавляться по реке – после полугода лечения?

Лайле пришлось перенести слишком много. Я окружил ее сверхзаботой, и наша жизнь, хотя и медленно, входит в привычную колею. Любому человеку трудно восстановиться после подобных событий и немедленно обрести прежнего себя, бодрого и счастливого. Есть еще много проблем, но я уверен – постепенно все наладится.

Лайла ставит сумочку под сиденье, предварительно достав из нее телефон.

– Надо запостить твое фото на борту.

Я приклеиваю на лицо улыбку, однако Лайла мотает головой. Ладно, улыбку уберем. Лайла делает снимок и открывает его для редактирования.

После всего, что мы пережили, трудно не относиться к самой мысли о славе с некоторой горечью. Если бы не соцсети, Лайла не пострадала бы.

Она заканчивает редактирование, показывает мне результат, и я, как всегда, соглашаюсь. Честно говоря, меня не заботит, что она выкладывает. Поэтому, взглянув на фото, я киваю, но когда вижу хештеги, издаю стон. #Исполнитель #Композитор #ЛидсГэбриел #ЛидерМнений.

– Лидер мнений? Лайла, ты серьезно? Я пытаюсь добиться славы как музыкант или как инфлюенсер?

– В наше время первое невозможно без второго. – Она отправляет фото в Сеть. Вместе с хештегами.

– Раньше говорили, что смерть для несчастных музыкантов – Эм-ти-ви, – бормочу я. – Но до инстаграма им далеко. Вот кто теперь приходит в образе девушки с косой.

– Радуйся, что у тебя внешность привлекательная. – Лайла целует меня и убирает телефон в сумочку.

Я перевожу сотовый в полетный режим и пристраиваю его впереди, в кармашек сиденья. Страшно подумать, сколько еще снимков сделает сегодня Лайла, прежде чем моя голова коснется подушки! Знаю, я должен быть благодарен – она хочет, чтобы я добился успеха. Только боюсь, что успеха я добиваюсь грязными методами. Наша история попала на первые страницы газет, и в Нэшвилле о ней не говорил только ленивый, что привело к некоторому увеличению продаж моей музыки и значительному увеличению числа подписчиков – теперь их более десяти тысяч. Однако я не могу отделаться от ощущения, что делаю бизнес на крови Лайлы.

Самолет разгоняется, и Лайла начинает нервно теребить подол платья. Обе бутылочки воды она уже прикончила.

Тот выстрел сильно ее изменил. Да и меня тоже.

И в том, что у нее отобрали месяцы жизни и оставили с тревожностью, зависимостью от лекарств, ночными кошмарами, паническими атаками и провалами в памяти, виноват я. Той беззаботной и жизнерадостной Лайлы, в которую я влюбился, больше нет. Рядом со мной сидит девушка, которая изо всех сил старается не сорваться в безумие.

Словно вся ее жизнестойкость похоронена под оставшимися после ранения шрамами.

Может, именно по этой причине, пока Лайла выздоравливала, я фактически назначил ее на должность своего менеджера. И я выполняю все, что она требует, потому что моя карьера является для нее целью в жизни и вытесняет из головы мысли о случившейся трагедии.

У Лайлы неплохо получается: она направляет причину наших бед в позитивное русло. Ведь пострадало все, что не касается моей карьеры. Лайла говорит, хорошо, что у нас есть хоть немного позитива – есть за что держаться. Не хочется ее разубеждать, однако я в некотором смысле скучаю по тем дням, когда она не относилась серьезно к моей карьере. По тем дням, когда она уговаривала меня покинуть группу ради своего собственного счастья. Когда вырывала из рук гитару, чтобы залезть на меня, и когда ее совсем не заботило, что я выкладываю в инстаграм.

Однако больше всего мне не хватает того ощущения, что рядом с Лайлой я был собой. Кажется, в последнее время я начинаю удаляться от того, каким я был, – ради того, чтобы стать человеком, который ей сейчас нужен.

– Табло «Пристегните ремни» еще не выключили? – спрашивает Лайла. Она зарылась лицом в рукав моей рубашки и накрепко вцепилась в плечо. Честно говоря, я и не заметил, как мы взлетели. Живу своими мыслями больше, чем реальностью.

– Пока нет.

Похоже, Лайла сильно нервничает – даже не в состоянии поднять глаза и посмотреть на табло. Я провожу ладонью по ее голове и касаюсь губами волос. Скрыть тревожность нелегко, как бы Лайла ни старалась. Это сразу становится заметно по ее поведению: как она теребит край платья, как напряжена ее нижняя челюсть, даже как озирается по сторонам, когда мы находимся на людях, – словно ожидает, что кто-то выскочит из-за угла и набросится.

Табло отключилось, по салону можно передвигаться. Лайла наконец отлипает от меня, поднимает шторку и смотрит на облака, рассеянно подносит руку к шраму на голове. Она постоянно его трогает. Тот вечер не сохранился у нее в памяти. Она знает лишь то, что я рассказывал ей, но сама расспрашивает редко. Если быть точнее, никогда не расспрашивает.

Лайла подергивает коленями. Ерзает на сиденье и бросает взгляд назад, в экономический класс. Глаза как блюдца. Кажется, она на грани.

Только за последний месяц Лайла пережила две полноценные панические атаки. Обе начинались так же: рука тянется к шраму, пальцы дрожат, в глазах ужас, дыхание прерывистое.

– Ты справляешься?

Кивает, однако зрительный контакт со мной не поддерживает. Делает несколько медленных, бесшумных выдохов, словно стараясь не показывать, чего ей стоит сохранять спокойствие.

Закрывает глаза и откидывается назад.

– Мне нужны таблетки, – шепчет она.

Так и есть – начинается приступ. Нашариваю на полу ее сумочку, ищу таблетки от тревожности, однако не нахожу. Только кошелек, жвачка, рулончик бинта.

– Может, ты их в багаж положила?

– Черт, – бормочет она, не разжимая век. Вцепляется в подлокотники, морщась, как от боли. Я раньше не представлял, что значит испытать приступ тревожности. На прошлой неделе Лайла пыталась объяснить: «Кажется, что кровь во всем теле начинает вибрировать».

До того момента я всегда считал тревожность лишь крайней степенью беспокойства. Но она описала это как подлинное физическое ощущение – словно все тело пронизывает электрический разряд. Тогда я сжал Лайлу в объятиях, осознавая свою беспомощность. И с тех пор, когда у нее случается приступ, чувствую себя бесполезным. Вот почему я готов из кожи вылезти, чтобы ей стало лучше.

А сейчас ей плохо.

– Хочешь, пройдем в туалет и там переждем?

Лайла кивает. Я беру ее за руку и помогаю встать. У двери туалета поворачиваюсь к стюардессе:

– У девушки паническая атака. Я должен зайти с ней вместе.

Стюардесса бросает сочувственный взгляд на Лайлу и задергивает занавес, чтобы туалет не был виден из салона первого класса.

В туалете настолько тесно, что нам двоим не повернуться. Я обнимаю Лайлу за талию и прижимаю ее лицо к своей груди. Свободной рукой отрываю бумажное полотенце и, намочив его под раковиной, прикладываю к затылку Лайлы.

На прошлой неделе она призналась, что мои руки для нее лучше любого теплого одеяла. Не знаю, как к этому и отнестись. Выходит, кроме меня, никто и ничто не может облегчить ее состояния? Лучше бы она научилась справляться сама. Я не могу всегда быть рядом и переживаю – вдруг случится приступ, а она одна?

Удерживаю Лайлу еще несколько секунд, ощущая, как дрожит ее тело.

– Сказать, куда мы едем? Может, твоя тревожность от неизвестности?

Она качает головой.

– Не хочу испортить твой сюрприз.

– Я все равно собирался сознаться после взлета. – Отрываю лицо девушки от своей груди, чтобы видеть ее реакцию. – Мы направляемся в «Корасон дель Пайс». Я забронировал гостиницу на две недели.

Никакой реакции. Лишь спустя несколько секунд Лайла смущенно переспрашивает:

– Куда?

Пытаюсь скрыть замешательство. Однако это далеко не впервые. Лайла с трудом извлекает из памяти вещи, которые должна вспоминать с лету, не задумываясь! Хотя врач говорил, что после травмы головы это обычное дело, я всякий раз испытываю потрясение. Как же много она потеряла!

Увы, у Лайлы поврежден мозг.

Пусть незначительно, но этого нельзя не заметить. Особенно когда ей требуется несколько минут, чтобы вспомнить то, что для меня – и для нас обоих – имело огромное значение. Я не принимаю это на свой счет, однако до сих пор чувствую острую боль.

– Гостиница. Номер плюс завтрак.

По лицу пробегает тень узнавания.

– Ах да! Свадьба Аспен. Жуткий «Гарретт-бэнд». – В ее глазах мелькает искра. – Завтрак.

– Собственно говоря, это уже не гостиница. Три месяца назад ее закрыли и выставили на продажу. Я написал риелтору по электронной почте и спросил, можно ли снять дом на пару недель.

– Весь дом будет в нашем распоряжении?

– Да, – киваю я. – Только ты и я.

– А как насчет готовки и уборки?

– Услуги больше не предоставляются, так что готовить будем сами. Я уже заказал доставку продуктов. – Вижу, что приступ несильный и Лайла старается справиться с ним, поэтому продолжаю ее отвлекать. – Аспен и Чед хотят приехать в гости с ночевкой, скорее всего в пятницу. От Уичито всего пара часов езды.

Она кивает и прижимается щекой к моей рубашке.

– Будет чудесно.

Я не отпускаю ее еще несколько минут. Постепенно дрожь прекращается.

– Тебе лучше?

– Да.

– Отлично. – Я приглаживаю ей волосы и целую в макушку. – Нужно вернуться на свои места. А то все подумают – вот еще одна парочка вступила в «Клуб на высоте в милю».

Лайла не отпускает меня. Наоборот, запрокидывает голову. Ее ладонь сползает вниз по моей груди, к застежке джинсов.

– Давай не обманем их ожидания.

Она встает на цыпочки, чтобы дотянуться до моих губ.

Понимаю, она думает, у меня разыгралась фантазия – и я солгу, если буду отрицать это, – но нет, не сейчас. Не сразу после того, как она перенесла паническую атаку.

Я беру ее лицо в руки.

– Не здесь. Ладно?

– Мы по-быстрому! – несколько разочарованно настаивает она.

– Вечером.

Делаю шаг в сторону и открываю дверь.

– Я сначала в туалет схожу, – слабым голосом говорит Лайла, глядя на меня с немым упреком. Я возвращаюсь на место. Отказал ей и теперь чувствую себя полным негодяем.

Но я не хочу быть пластырем для ее ран. Я должен стать тем, кто помогает им затянуться.


– Долго еще? – спрашивает Лайла. Это ее первые слова после того, как мы сели в арендованную машину. Заснула, едва выехали из терминала аэропорта.

– Минут двадцать.

Она потягивается и издает стон, который заставляет меня заерзать на сиденье. С той самой минуты, когда я вышел из туалета самолета, сожалею, что не нагнул девушку над раковиной. Прежний Лидс обязательно принял бы ее предложение. Причем лучше дважды.

Порой кажется, что я изменился сильнее, чем Лайла. После ранения моя любовь к ней превратилась в гиперопеку. И сейчас я слишком осторожно с ней обращаюсь. Осторожно разговариваю, осторожно обнимаю, осторожно целую, осторожно занимаюсь любовью.

Я включаю поворотник и сворачиваю с трассы.

– Нам нужен бензин. Это последняя заправка. В туалет пойдешь?

– Нет, все в порядке, – качает головой Лайла.

Мы подъезжаем к колонке. Я вставляю пистолет в бак и открываю пассажирскую дверь. Лайла смотрит на меня, прикрывая глаза от закатного солнца. Хватаю ее за руку и вытаскиваю наружу.

Прислонив девушку к машине, заключаю в объятия и поглаживаю по голове.

– Прости.

Сказать мне больше нечего. Не знаю, огорчил ли ее мой отказ или она даже не понимает, за что я извиняюсь, но она прижимается ко мне сильнее.

– Все нормально. Ты не обязан хотеть меня ежесекундно.

Ветер бросает волосы ей в лицо, я отвожу их назад, и в этот момент пальцы чувствуют, что пряди как-то странно слиплись. Наклоняюсь и изучаю голову, хотя Лайла и пытается выскользнуть. В темных волосах трудно разглядеть кровь, однако кончики моих пальцев покраснели.

– У тебя идет кровь.

– Да ты что? – Она прижимает ладонь к голове, прямо над ранкой.

Пистолет щелкает, я отпускаю Лайлу и вынимаю его из бака.

– Иди к туалету и жди меня. Отгоню машину и приду.

Припарковавшись, я исследую полки с товарами и нахожу небольшую аптечку. Мы с Лайлой встречаемся у женского туалета. Там всего одна кабинка, так что я захожу вместе с Лайлой и запираю дверь. Лайла склоняется над раковиной. Я достаю из аптечки ватную подушечку и перекись водорода. Сначала очищаю волосы от засохшей крови, затем обрабатываю ранку.

– Ты обо что-то ударилась?

– Нет.

– Тогда дело плохо. – Надо принимать меры. Уже полгода прошло, но раз в несколько недель рана открывается. – Пожалуй, следует показаться врачу.

– Мне не больно, – возражает она. – Все заживет. Я в порядке.

Я заканчиваю очищать ранку и наношу антисептическую мазь. Не стоит допытываться, почему так происходит. Лайла все равно не сознается, хотя я и видел, как она расковыривает рану.

Лайла идет в кабинку; я тем временем выбрасываю мусор и закрываю аптечку. Затем она возвращается и моет руки. Я прислоняюсь к двери и наблюдаю за Лайлой в зеркале.

А что, если именно я часть проблемы? Ведь я обращаюсь с ней не так, как прежде. Вдруг моя нерешительность отбрасывает ее назад?

Мы много занимаемся любовью, но совсем по-другому. В первые месяцы мы испробовали все, что делает секс великолепным. Я был нежен и ласков, случалось, становился грубым и необузданным, а порой и все сразу. Я не обращался с ней как с хрупкой статуэткой. Я обращался с ней как будто она сделана из закаленной стали.

Может, нужно вести себя как с прежней Лайлой, которой она вновь стремится стать? Та Лайла была сильной и незакомплексованной – пока у нее все это жестоко не отобрали.

Она наблюдает в зеркале, как я ставлю аптечку на раковину. Наши глаза смотрят на отражения друг друга, а я тем временем задираю подол платья и медленно просовываю руку между ее бедер. Затем подцепляю пальцем трусики и рывком сдергиваю их вниз. Отражение Лайлы сглатывает комок в горле.

Правую руку я кладу девушке на затылок и наклоняю ее вперед, а сам расстегиваю джинсы.

Впервые за полгода я с ней не церемонюсь.

Загрузка...