Прошло несколько недель обучения, и вскоре я навострился часами удерживать в сознании безупречный огонек свечи, плавающий на черном фоне. С таким же успехом во мне мог жить и настоящий огонь. Оранжевый язычок колебался, словно живой, и я был способен предсказать, как он себя поведет в следующий миг.
Будет преувеличением говорить, что я его постиг, однако для столь юного ученика от полного понимания находился в опасной близости.
Халим и Маграб проводили вместе все больше времени, хотя разговаривали всегда за дверями комнаты хозяина театра. Я несколько раз пытался их подслушать, только то и дело попадался на глаза кому-нибудь из лицедеев. Меня шугали, но Халиму не докладывали.
Таким образом, наказаний и занудных нотаций я избежал, а вот мое самолюбие пострадало здорово. Любой самоуверенный мальчишка расстроится из-за того, что шпион из него получается никудышный.
Тогда я решил тратить все свободное время на осмысление каждого слова Маграба о плетениях. Пытался разобраться самостоятельно.
Как-то раз в трюм заглянул один из лицедеев. Я практиковался со свечой, когда меня встряхнули за плечи с такой силой, что я вышел из транса и едва не выругался. Хорошо, сумел вовремя себя остановить, увидев, кто пожаловал.
Витуму только-только исполнилось двадцать. Худощавый жилистый парень телосложением походил на танцора или последователя духовных практик, но уж никак не на фехтовальщика. Оттенок его глаз напоминал мне воду в стоячей луже – холодную и тускло-серую, а зрачки как будто скрывала вечная пелена тумана. Один из лицедеев обронил, что в глаза Витуму плюнула змея, после чего тот едва не ослеп. Зрение в итоге сохранилось, а вот цвет радужки померк навсегда.
Я не знал, стоит ли верить подобным сказкам, однако если присмотреться – то поверишь и не в такое.
Я молча ждал, гадая, чего от меня хочет наш постановщик батальных сцен. Витум всегда был добр, хотя держался наособицу – знай работал да вострил свои клинки. По-моему, больше ни на что он время и не тратил. При разговорах всегда был точен и говорил только по делу.
– Ари-ча, ты ведь не хочешь, чтобы Махам застал тебя здесь во сне? – В голосе Витума звучали нотки заботы о бедном мальчике, хотя холодные глаза и неподвижное лицо невольно заставляли сомневаться в его искренности. – Я пришел за тобой.
Я медленно выдохнул и откашлялся:
– Кто меня зовет?
Витум улыбнулся, и его белоснежные зубы сверкнули на фоне смуглого лица. Проведи он весь день на солнце, загар к цвету его кожи не добавил бы ни грамма.
– Я тебя зову, Ари-ча. Халим теперь прислушивается к твоему новому приятелю, ятху, который держит огонь в ладонях. Не знаю, что он там нашептал, но Халим вбил себе в голову, что твое место – на подмостках. Еще твердит – театру нужна помощь. – Он нахмурился. – Деньги – зло, Ари-ча.
Я подскочил на месте и, задыхаясь от волнения, засыпал фехтовальщика вопросами:
– Серьезно? А кого я буду играть? Когда? Почему именно сегодня? Маграб рассказал Халиму, что у меня есть талант? Я ведь сыграл перед ним несколько сценок! Прямо здесь, в трюме. Знаешь, один отрывок про Ядира, и…
– Ой-ой-ой, Ари-ча! – Останавливая мое словоизвержение, Витум поднял руку, положил ее мне на грудь и дважды хлопнул по тому месту, где находится сердце. Потом похлопал и себя тоже. – Ого, тум-тум-тум! – Он покусал губы, вновь нахмурился и добавил: – Слишком много… э-э-э… уурх – вредно, Ари. Как будет уурх на языке торговцев?
Язык торговцев был универсальным наречием, которым пользовались на Золотом Пути, проходившем через все крупные страны. Этой дорогой обычно шли торговые караваны со всяким добром. Империя Мутри находилась в самом его центре. Именно отсюда уходила львиная доля товаров – от пряностей до драгоценных металлов, – потому язык торговцев здесь и прижился довольно быстро, во всяком случае, среди тех, кто был обучен грамоте. Все остальные пользовались древним наречием брамти. Специально изучали его богатеи, представители высших каст и убежденные сторонники классических языков.
– Волнение? Возбуждение?
Вроде бы подходило и то и другое.
Витум изобразил презрительный плевок:
– Грубый язык! Ужасно звучит! – Он пожевал губами, проговаривая оба слова. – Ну да. Сердце должно биться ровно. – Погладив висящий на поясе изогнутый деревянный меч, Витум снова хлопнул меня по груди и пояснил: – Представь себе воду. Она спокойна, но всегда готова перейти в другое состояние. – Он ударил кулаком в открытую ладонь.
Я сделал несколько размеренных вдохов и сказал:
– Да, Витум. Однако… что все-таки происходит? Чего точно хочет от меня Халим?
– Приказал, чтобы ты со мной… э-э-э… дакха, Ари-ча.
Дакха… Бандиты, кочующие по диким территориям вокруг Золотого Пути. Кого там только не было: воинственные всадники, головорезы, мародеры, наемные убийцы… Каждый мальчишка в детстве мечтал примкнуть к их когорте или, на худой конец, встать в ряды блюстителей Правосудия, ловивших бандитов.
– Будем тебя тренировать. Потом покажем Махаму, почем фунт лиха. Он ведь заслужил взбучку, а? – Ухмыляясь во весь рот, Витум несколько раз шлепнул себя по заднице с воодушевлением, которое я вполне разделял. – Пошли!
– А кто же будет управляться с этим хозяйством? – Я вскочил с пола и обвел рукой разнообразные механизмы.
– У Халима сейчас нет ни пьес, ни историй, – отмахнулся Витум.
– Что, ни одной?
– Коли посадил его на голодный паек, – покачал головой фехтовальщик. – Так что пока учеба, репетиции… и никаких представлений. – Он нахмурился и плюнул на пол. На пол моего трюма…
Я взглянул на него с безмолвным упреком. Может, здесь и грязная нора, однако я тут жил, работал и спал. Скорее Брам начнет испражняться огнем, чем я позволю сорить в том месте, где ем и сплю.
Витум виновато на меня покосился и пробормотал:
– Извини, Ари-ча. Знаешь, сердце Коли испорчено. Он – не человек. Что-то иное… Его матери следовало удавить тварь еще в утробе.
Я не совсем понял, о чем пытался сказать Витум, но ненависть его разделял. Если в человеке есть что-то нехорошее – ощущаешь это шестым чувством.
– Ну ладно, побежали!
Теперь послеобеденные часы я проводил с Витумом, изучая технику владения мечом. Когда-то слышал, что мой наставник охранял торговые караваны и вроде бы там обучился своему искусству. Кто-то говорил, что Витум одно время состоял в армии Абхара и даже дослужился до офицерского чина, а потом переспал с женой слишком могущественного человека. Я не верил ни в одну из этих историй, хотя, с другой стороны, это обычное прошлое для парня из касты Оскверненных.
Абхар – не то место, где царит справедливость, и мне еще предстояло узнать об этом лично.
Мои легкие превратились в мятые тряпки, вывешенные для сушки на палящее солнце. Мало того – их еще и выжали. Внутри все болело. Пришлось выбирать – либо упрямо держать позицию, либо сесть и отдышаться. Я остановился на промежуточном решении: сесть не сел, зато повис на бочке с водой.
– Ай-ай-ай, Ари! Слишком быстро устаешь, – пощелкал языком Витум.
Он стоял передо мной без рубахи, и его кожа, обтягивающая длинные эластичные мышцы, блестела от пота.
Слишком быстро? Я уже со счета сбился, сколько чертовых часов мы занимаемся. Лучше бы не вспоминал – стало еще тяжелее. Зачерпнув полную пригоршню воды, я плеснул ее себе в лицо, на грудь – и на мгновение ощутил прохладу. Но лишь на мгновение… Ладно, уже что-то. Я напился и пробормотал:
– Ох, похоже, на сегодня хватит, а?
Фехтовальщик нахмурился и скомканной рубахой вытер пот с мускулистого живота.
– Практики с мечом никогда не бывает слишком много, Ари-ча. Никогда.
Впрочем, тему он развивать не стал и, уважительно кивнув, оставил меня в покое. Уже отвернувшись, Витум вдруг задвигался со змеиной грацией. Его деревянный клинок расплылся в воздухе, и я, наблюдая за ним, едва не впал в состояние транса – в точности как при упражнении со свечой.
Через некоторое время я отдышался и только тогда понял, насколько устал, однако жизнь, независимо от моего состояния, шла своим чередом. Не успел я расслабиться на прохладной каменной плите, как в трюм заглянул Маграб и ткнул меня моим же самодельным мечом:
– Послеобеденный сон, а?
Я приподнялся на локтях, но вставать не стал:
– Вовсе нет.
– О! – с насмешливым удивлением воскликнул наставник. – Так, значит, ты погрузился в глубокий транс? Осмысливаешь наши уроки, повторяешь усвоенное? Или нашел собственный способ свернуть разум и потерялся в его гранях? Нет, должно быть, мой Ари обнаружил утерянное плетение и теперь тайком его репетирует. А учителю ничего не сказал… Ах, бедный Маграб…
– Хорошо, хорошо. – Я поднял руки вверх, умоляя его остановиться. – Да, я отдыхал. С этим Витумом вымотался сильнее, чем Атвун, когда отбивался от проклятых Сура.
Лицо Маграба вдруг окаменело. Честное слово, в плите под моей задницей и то больше человеческих чувств, чем на физиономии наставника.
– Что тебе известно об Атвуне, Ари? Что ты знаешь о Сура?
– То же самое, что и всем, – пожал плечами я. – Халим мне кое-что рассказывал, но в подробности не вдавался. Сура – демоны, Атвун вроде бы с ними бился. Кажется, их создал Сайтан, чтобы отомстить Браму за то, что тот сотворил людей. Сура напоминают Азир, только они – темная сторона. Атвун в итоге победил.
– Точно? – по-прежнему холодно спросил Маграб.
Я ни капли не преувеличил, когда рассказывал, как утомил меня Витум, так что игра в вопросы-ответы мне бодрости не добавила. Я сердито уставился на Маграба:
– Разве нет?
Если мой взгляд и смутил наставника, он ничем этого не показал.
– Спорный вопрос, однако я здесь не для того, чтобы его обсуждать. Поднимайся.
Удивленный его тоном, я вскочил на ноги, словно меня хлестнули плетью из колючих побегов ежевики.
– Итак, ты устал?
Я решил, что чем меньше буду говорить, тем лучше, и ограничился кивком. Только бы язык не подвел.
– Прекрасно. Тогда сейчас лучшее время, чтобы попрактиковать создание граней восприятия.
Усталость словно рукой сняло. Нет, тело продолжало ныть, желудок, требуя еды, прилип к спине, однако я воспрянул духом:
– Покажешь, как они действуют?
Я попытался выдержать бесстрастный тон, однако утомление не позволило сыграть как следует.
– Да, – наконец смягчившись, ответил Маграб и, дернув подбородком, указал на плиту, с которой я поднялся: – Присядь.
Я насупился. Похоже, он заставил меня встать только для того, чтобы удостовериться, способен ли еще ученик подчиняться приказам. А впрочем, плевать. Грани восприятия… Я сел.
Маграб кинул на пол кожаную сумку, порылся в ней и вытащил свернутый в трубочку лист пергамента. Расстелил его на камне и достал бутылочку с чернилами. Открыв ее, осторожно наклонил над пергаментом и уронил на него маленькую черную каплю, затем закупорил флакон и убрал в сумку.
– Что видишь?
Я ответил.
– Верно. Пергамент и чернила. Пока все не так сложно, да?
Я кивнул.
– Такому способному мальчику, как ты, не составит труда удержать в уме этот образ.
Я вновь согласился.
– Прекрасно. Что же дальше?
Он свернул лист пополам, и клякса пропала. Прошло несколько секунд; капля чернил просочилась на вторую половину пергамента. Маграб развернул листок и показал два свежих чернильных пятна:
– Сможешь удержать в уме образы двух пятен, если мысленно разделишь свой мозг на две части?
Детская забава… Я мотнул головой.
Маграб торжественно воздел палец вверх и снова сложил пергамент, только на этот раз иначе. Через пару секунд я смотрел уже на четыре кляксы. Не дав мне опомниться, наставник снова свернул лист, а потом еще раз. Двенадцать пятен… Так можно продолжать до бесконечности.
– А теперь, Ари?
Я уставился на кляксы. Казалось бы, очень просто… Всего лишь капля чернил, однако как создать точную картинку чертовой уймы отпечатков? У меня заболела голова.
– Что ты хочешь сказать?
– Вот так, Ари, мы и работаем с плетениями. Сложенный лист пергамента – основа основ. Считай, что перед тобой грани восприятия. Однако создать в уме идеальный образ – это еще не все. Недостаточно иметь понимание природы сущности, как в случае с огнем. Плетущий должен обладать способностью многократно воспроизвести в уме один и тот же объект. Чем меньше граней восприятия тебе удастся задействовать, тем сложнее будет создать плетение. Грани восприятия – нечто большее, чем внимание и сосредоточенность. Грани – это отражение твоей веры. Ты обязан верить в возможность конкретного плетения, и ничто не должно поколебать твою убежденность. Ничто!
Последнее слово упало, словно капля свинца. Казалось, сам воздух в трюме сгустился после речи Маграба.
– Вот эта уверенность и есть Атир. Вера плетущего – краеугольный камень магии. Чем больше раз тебе удастся сложить разум, тем меньше сомнений в том, что ты навяжешь свою волю окружающему миру. Чем больше граней восприятия, удерживающих форму сущности, тем грандиознее плетение, тем шире возможности. Для того чтобы уметь использовать хотя бы одну формулу, плетущий среднего уровня должен удерживать четыре грани.
– Звучит вполне реально.
Маграб обжег меня сердитым взглядом и покачал палкой:
– На протяжении всего дня, Ари.
Его слова прозвучали отрезвляюще, и я уже открыл было рот для нового вопроса, однако шестое чувство заставило меня взмахнуть рукой. Мои пальцы сомкнулись на палке, которой Маграб попытался нанести мне удар, и ладонь обожгло огнем. Все же уроки Витума не прошли даром. Я улыбнулся, удерживая самодельный меч, и боль уступила место удовлетворению.
Маграб тоже ухмыльнулся:
– Твое тело учится. Не следует забывать и про ум. – Он ткнул палочкой в лист пергамента. – Я хочу, чтобы ты удержал образы этих клякс в голове.
Усталость вернулась, и я вздохнул. Доказывать, что мне требуется отдых? Нет смысла.
– Четыре кляксы? – Я скрестил ноги и, чуть наклонившись вперед, уселся перед пергаментом.
– Не четыре, а все, Ари.
Из меня словно вышибло дух. Пожалуй, сегодня вечером мне и фокус со свечкой не удался бы.
– Что? Ты ведь говорил, плетущий должен удерживать четыре образа?
– Говорил. Но… разве ты не желаешь стать настоящим мастером плетения? Какой же тогда смысл отправлять тебя в Ашрам? Хочешь освоить одну-единственную формулу? – Маграб потянул себя за рукав хламиды, на плече которого висели три связанных в кольца разноцветных шнура. – Я не намерен попусту тратить время, если ты собираешься стать плетущим среднего уровня, Ари. Когда-нибудь, если интуиция меня не подводит, ты овладеешь всеми десятью формулами.
Десятью формулами… Этак я стану героем легенд наравне с Брамом, Атвуном и другими известными миру героями. Я всегда был мечтателем и сейчас воспрянул духом. Если поставлю перед собой подобную цель – наверняка попаду в знаменитый Ашрам и забуду о местах, где тебя судят по принадлежности к касте или ремеслу. Там меня будут ценить за живость ума и искреннее рвение, с которым я обычно берусь за дело. Передо мной откроется сказочный мир…
Я перевел взгляд на кусок пергамента. Больше двадцати сгибов… Двадцать клякс – каждую нужно запечатлеть по отдельности и так ясно, словно у меня двадцать голов. Запечатлеть и удержать. Интересно, сколько часов Маграб прикажет сидеть в подобном состоянии?
– Хорошо, – ответил я, выдохнул и закрыл глаза.
Начал с двух клякс – так же, как и с камнями. Голос Маграба звучал будто издалека, а я трудился, пытаясь образовать в мозгу четыре грани.
Лишь через несколько часов мое сознание отразило двадцать клякс. Врать не буду – удержать их не удалось. Чувство голода победило, усталость дала о себе знать, и я рухнул на пол.
На верхнюю губу упала уже знакомая соленая капля, и Маграб протянул мне чистую тряпку:
– Быстро вытирайся!
Его голос прозвучал неожиданно резко. Я тотчас вынырнул из навеянного усталостью дурмана и стер с губы кровь.
Маграб, что-то бормоча себе под нос, забрал тряпицу, и она вспыхнула в его руках. Учитель швырнул пылающий кусок материи на грязный пол, где тот и догорел, выбрасывая клубы едкого черного дыма.
– Никогда не позволяй себе проливать кровь там, где ею может воспользоваться недруг. Ты меня понял, Ари?
– А что?..
– Ответь: ты меня понял?
– Да, Маграб. Клянусь! Прости, я не хотел…
Он прервал меня нетерпеливым жестом:
– Это ты меня прости. Я был слишком груб, Ари. Тебе предстоит освоить множество плетений, в том числе давно забытых… но найденных вновь. Существует плетение крови. В давние времена, когда не было Ашрама, еще до принятия законов Ядума, плетущие творили друг против друга ужасные вещи.
Маграб уставился в пол и долго не поднимал глаз. Я даже забеспокоился, как бы он не проделал там дырку.
Наконец с его губ слетел раздраженный вздох:
– Ашрам сделал для плетущих многое: например, подарил десять плетений, которые должен знать каждый. Что-то мы со временем потеряли, что-то забыли… – Похоже, Маграб разговаривал сам с собой. – В школу магии допускают не более пятидесяти человек в год, Ари. Догадываешься почему?
Я покачал головой, зная за собой способность забегать вперед, и Маграб вновь глубоко вздохнул:
– Время – опасная штука. Любой человек со временем приобретает либо положительные, либо отрицательные качества. А если человек обладает силой? Что происходит с плетущим в течение его жизни? Когда именно мы убеждаем себя в способности изменить суть вещей? Многие из нас оступаются на тернистом пути, а страдает от ошибок наш мир. Более того, мир нам за это отплатит. – На лице Маграба застыла напряженная улыбка. – Ребенок с палкой опасен для своего безоружного сверстника. Знаешь почему? – Ответа Маграб ждать не стал. – Он может выбить приятелю глаз. Или себе. Вооруженная глупость всегда страшна, Ари. Что произойдет, если ребенок подберет горящую ветку?
– Наверное, это зависит от ребенка, – неуверенно ответил я.
– Твой ответ звучит разумно, – терпеливо посмотрел на меня Маграб. – Например, не сомневаюсь, что ты ничего такого не натворил бы. Но что случится, если ты передашь пылающую палку безответственному идиоту?
– Он может устроить пожар, – моргнул я.
– А что будет, если пожар он устроит в деревне, где дома крыты соломой?
– Полностью спалит деревню. Много народа пострадает или погибнет. Самое малое – пожар уничтожит все припасы. Я тебя понял, Маграб. Плетения – забава рискованная. И цели, на которые они направлены, – тоже опасны. Откуда мне было знать? Я буду осторожен и осмотрителен. Клянусь, моя кровь не достанется никому.
Маграб положил руки мне на плечи и на несколько мгновений сжал меня в объятиях.
– Не сомневаюсь, Ари. Старикам свойственно беспокоиться, так что сильно не ругайся. Пока мы с тобой занимаемся гранями восприятия, а к плетениям еще и близко не подошли, и все же я осознаю, какому риску тебя подвергаю. Так что не суди меня строго – я переживаю.
Что ему сказать? Настроение Маграба менялось, словно весеннее море – то оно гневается, то катит мелкие волны под ласковым бризом. Наконец я кивнул, понимая, что любой ответ лишь продлит нелегкий разговор.
– Спасибо, Ари.
Маграб прикрыл глаза и, медленно выдохнув, достал из сумки книгу в кожаном переплете, накрепко перевязанную многочисленными шнурами. Так просто не откроешь. Интересно, зачем это…
Учитель осторожно ощупал обложку, как будто видел книгу первый раз, и подтолкнул ее ко мне.
Я поддел пальцем один из шнуров:
– Что в ней?
– Истории, Ари. Давно забытые нашим миром истории. Те, которые тебе не желал рассказывать Халим, а я-то их давно собираю.
Я немного помолчал, перестав ковырять обложку.
– О чем ты говоришь?
Маграб положил ладонь на книгу и побарабанил по ней пальцами:
– О том, что здесь скрыта правда и о твоем происхождении. Ну, не то чтобы прямо о тебе, но когда будешь готов ознакомиться с содержанием – поймешь, что я имел в виду.
Значит, в книге рассказывается о моей семье? О моей крови? Я бешено задергал кожаные шнуры, однако те не поддались, словно их удерживала сверхъестественная сила.
– Ее связали? – наконец сообразил я.
– А разве не видно? – закатил глаза учитель.
– Я не то имел в виду. Ты запечатал книгу плетением?
– Ах да. Молодец, что заметил, – заулыбался Маграб.
Я нахмурился, мысленно повторив его слова:
– Когда я буду готов… Ты хотел сказать – когда ты сочтешь, что мне пора прочесть эту книгу? То есть когда я наберусь опыта, чтобы распустить плетение?
– Именно, – ответил Маграб, и его глаза засияли. Похлопав меня по руке, он продолжил: – Учитывая твои темпы, это время наступит довольно скоро. Только не разочаруй, Ари. Надеюсь, что в один прекрасный день ты сможешь распустить не только это плетение.
Он поднялся и пошел к выходу.
– Погоди! Мы разве закончили? Я ведь только начал заниматься гранями восприятия…
– И ты проделал отличную работу, – не оборачиваясь, бросил Маграб. – Пытайся сохранять грани в сознании до самого вечера. Если захочешь меня удивить, можешь удерживать их и во сне. Спокойной ночи!
Я остался сидеть, посматривая на пергамент и обдумывая наш разговор. К концу дня обнаружил, что могу удерживать в голове уже более двадцати граней. Задание выполнено, хотя, может, и без особого блеска.
Решив, что в состоянии обойтись без сна, я вновь свернул ткань разума. В конце концов, я был молод и нетерпелив.