Через месяц после тетушкиной свадьбы, мы получили письмо от капитана Дельмара, который, приехав в Спитгед, просил матушку как можно скорее прислать меня в Портсмут и не беспокоиться об издержках на обмундировку, которые он хотел взять на себя.
Это было печальное известие для матери, но делать было нечего; она отвечала, что через три дня я приеду.
Она тотчас взяла меня из школы, чтобы наглядеться на меня до отъезда, и хотя не старалась меня удерживать, но я часто замечал, как слезы катились по ее щекам.
Бабушка сочла за нужное в продолжение нескольких часов говорить мне длинные речи, сущность которых можно передать в немногих словах: что я был негодный мальчик и теперь стал немного лучше; что меня избаловали, и что к счастью моему тетушка Милли уже не так часто со мною видится; что на военном корабле нельзя так шалить, как дома; что капитан Дельмар важный человек, и что я должен уважать его; что рано или поздно я буду благодарить ее за ее доброту ко мне, что она надеется, что я буду хорошо вести себя, а в противном случае уверена, что меня часто будут наказывать.
Наконец, мне надоела одна и та же песня, и на третий вечер я прервал ее, сказав: «Фу, бабушка, какая вы болтунья!» На это почтенная старушка назвала меня негодяем и сказала, что мне не миновать виселицы. Вследствие этого мы не совсем дружелюбно расстались с бабушкою, и уезжая, я искренне желал, чтобы к моему возвращению она отправилась к предкам.
На следующее утро я простился с дорогою тетушкою Милли и с капитаном Бриджменом; получил сухой поцелуй от бабушки, которая целуя меня как будто думала, что ее губы прикасаются к чему-нибудь ядовитому, и отправился с матушкою в Портсмут.
Прибыв благополучно в Портсмут, мы остановились в гостинице. На другой день, одевшись с большим вкусом и спустив черную вуаль, матушка пошла со мною к капитану Дельмару.
Матушка послала свою карточку, и нас тотчас впустили. Войдя в комнату, мы нашли капитана Дельмара в полной форме, сидевшего у стола за бумагами. По одну сторону стола стоял лейтенант со шляпою в руке; по другую капитанский писарь с бумагами. Приятель мой Дотт стоял у окна и от нечего делать ловил мух; метрдотель стоял за стулом, ожидая приказаний.
Матушка, опустив вуаль, чтобы не видно было ее лица, поклонилась капитану Дельмару, который встал и учтиво просил ее садиться и немного подождать.
Мне казалось, что благородный капитан хотел показать матушке всю власть и достоинство капитана флота его королевского величества.
На меня он не обращал внимания. Томушка Дотт мигнул мне одним глазом, а я высунул ему язык; но все были слишком заняты, чтобы заметить наше дружеское приветствие. Капитан Дельмар отдал несколько приказаний и потом отпустил офицеров.
Едва мы остались одни, капитан обратился к матушке и стал говорить высоким слогом, противоречившим его прежней учтивости пред другими. Он сказал ей, что берет меня под свое покровительство, платит за все мои издержки и будет стараться о моем повышении.
Матушка не находила слов благодарить капитана и сквозь слезы сказала, что мальчик будет почитать его, как родного. На это капитан Дельмар не отвечал ни слова, но, переменив разговор, сказал, что он через три или четыре дня уходит в море и что должно скорее обмундировать меня; он советовал матушке возвратиться в Чатам и оставить меня у него.
При мысли, что должно расстаться со мною, матушка горько заплакала. Капитан Дельмар встал со стула и, взяв ее за руку, старался утешить. Матушка отняла платок от глаз и, тяжело вздохнув, сказала капитану Дельмару, устремляя на него умоляющий взгляд:
«О, капитан Дельмар, смотря на этого мальчика, который для меня так дорог, помните, сколько жертв я принесла для вас».
– Я не оставлю его, – отвечал капитан, несколько смутившись, – но с вашей стороны я требую молчания; вы должны обещать мне, что никакие обстоятельства…
– Я тринадцать лет повиновалась вам, – сказала матушка, – и теперь не забуду своего обещания; мне тяжело расстаться с ним, но я оставлю его на руках…
– Вы забываете, что мальчик здесь, – прервал капитан Дельмар. – Теперь возьмите его с собою, завтра поутру я пришлю за ним моего урядника, а вы поезжайте в Чатам.
– Благодарю вас, – сказала матушка плача, и простясь с капитаном, мы вышли из комнаты.
Дорогою я спросил у матушки:
– Какая у вас тайна с капитаном Дельмаром?
– Тайна! О, это об одном происшествии, которое случилось в то время, когда я жила у его тетки, и о котором он не хочет рассказывать; тебе незачем об этом спрашивать.
Возвратясь домой, матушка дала мне множество советов. Она сказала, что, потеряв отца в Бене, я должен смотреть на капитана Дельмара как на отца; что Бен был верным слугою капитана, а она всем обязана его тетке, миссис Дельмар, и что поэтому капитан Дельмар принимал во мне такое участие и обещал столько для меня сделать; просила меня уважать его и никогда не играть с ним штук, говоря, что иначе он отошлет меня домой, и я никогда не буду офицером.
Признаюсь, советы эти не были выслушаны с должным вниманием, потому что мне ни с кем так не хотелось сыграть какую-нибудь штуку, как с благородным капитаном; однако я обещал выполнить советы матушки и взамен просил ее беречь мою собаку Боба.
Матушка много плакала ночью. На другое утро она дала мне пять гиней и сказала, чтобы я обращался к капитану Дельмару, если буду иметь в чем-нибудь нужду. Она завязала мое белье в платок, и вскоре урядник явился, требуя меня на службу его величества.
– Я пришел за ними, сударыня, – сказал урядник, высокий, красивый моряк, чисто и опрятно одетый. Матушка обняла меня и залилась слезами.
– Извините, сударыня, – сказал он, помолчав с минуту, – неужели вы не можете наплакаться, когда он уйдет? Если я долго останусь здесь, то мне не миновать линьков, и это так же верно, как то, что мое имя Боб Кросс.
– Я недолго задержу тебя, – отвечала матушка. – Быть может, я никогда более его не увижу.
– Конечно, это правда; моя бедная мать никогда меня более не видела, – отвечал урядник.
Это замечание не очень утешило матушку. Снова наступило молчание; урядник опять подошел.
– Извините, сударыня, но если вы слышали что-нибудь о капитане Дельмаре, то, верно, знаете, что с ним нельзя шутить, и не захотите наделать мне беды. Тяжело расставаться с сыном, я сам знаю, но ваши слезы меня не оправдают.
– Возьми же его, – отвечала матушка, судорожно прижимая меня к сердцу, – возьми его. Бог да благословит тебя, Персиваль.
Я снова поцеловал мою бедную матушку; она передала меня уряднику и, взяв со стола несколько серебряных монет, положила ему в руку.
– Благодарю вас, сударыня. Великодушно думать о других, когда сами расстроены, и я никогда этого не забуду. Я буду немного присматривать за вашим сыном, и это так же верно, как мое имя Боб Кросс.
Матушка упала на софу и закрыла лицо платком.
Боб Кросс взял узелок и увел меня. Я был грустен, потому что любил матушку, и несколько времени мы шли, не говоря ни слова.
Урядник первый прервал молчание:
– Как ваше имя, малютка? – сказал он.
– Персиваль Кин.
– А я думал, по вашему кливеру, не родня ли вы нашему капитану. Как бы то ни было, умное дитя то, которое знает своего отца.
– Отец мой умер, – отвечал я.
– Умер? Что ж! Отцы часто умирают; должно уметь жить без отца. Мой отец ничего для меня не сделал, а только помогал матушке сечь меня, когда я шалил.
Читатель из того, что он знает о Бене, легко может отгадать, что я был одного мнения с Бобом Кроссом.
– Я думаю, вы никого не знаете на фрегате?
– Я знаю мичмана Дотта; я знал его, когда фрегат стоял в Чатаме.
– О, вас парочка с мистером Доттом. Он, как говорят, великий человек на малые дела; в нем одном больше хитрости, чем в двух женских головах. Ну, вот мы и пришли, и я доложу о вашем приходе.
Боб Кросс послал вестового к капитанскому камердинеру, который доложил капитану Дельмару. Меня позвали, и я опять очутился в присутствии благородного капитана и еще какого-то старика в белокуром парике.
– Вот мальчик, – сказал капитан Дельмар, когда я вошел в комнату. – Вы знаете, что ему нужно; прошу вас хорошенько обмундировать его и потом прислать ко мне счет.
– Ваши приказания будут исполнены, капитан, – сказал старичок, низко кланяясь.
– Вы лучше немного для него шейте, он скоро растет.
– Ваши приказания будут в точности исполнены, капитан, – отвечал старичок с новым поклоном.
– Я не знаю, что мне делать с ним сегодня и завтра, пока не готов его мундир, – продолжал капитан. – Я думаю отослать его на фрегат.
– Если позволите, капитан Дельмар, – сказал старичок, опять кланяясь, – то я уверен, что жена моя за счастье почтет позаботиться о вашем protege. Молодой джентльмен может остаться у нас, пока не будет готов его мундир.
– Пусть так, мистер Кольпеппер; ваша супруга возьмет его на свое попечение. Вы обяжете меня также, если позаботитесь о его столе.
– Ваши желания будут строжайше исполнены, капитан Дельмар, – отвечал мистер Кольпеппер, опять кланяясь, между тем как я едва удерживался от смеха.
– Если вам не угодно будет отдать более никаких приказаний, капитан, то я возьму теперь маленького джентльмена с собою.
– Никаких более, мистер Кольпеппер, прощайте, – отвечал капитан Дельмар, не сказав мне ни «здравствуй», когда я пришел, ни «прощай», когда я уходил с мистером Кольпеппером.
Я сошел вниз за мистером Кольпеппером, который оставил меня с урядником, а сам стал разговаривать с капитанским камердинером.
– Ну, – сказал Боб Кросс, – вы едете со мною на фрегат?
– Нет, – отвечал я, – я остаюсь на берегу с этим, старым филином, который умеет только качать головою вверх и вниз. Кто он?
– Это наша фрегатская мышь.
– Как мышь? – спросил я.
– Да, мышь значит корабельный комиссар; вы все это со временем узнаете; постарайтесь с ним поладить, потому что он порядком подъехал к капитану.
Видя, что я не понимаю его. Боб Кросс продолжал:
– Я хочу сказать вам, что капитан наш очень любит, чтобы офицеры оказывали ему больше уважения, и, любит все, что кланяется и ползает.
Мистер Кольпеппер подошел к нам, и, взяв меня за руку, повел к своему дому. Он не сказал ни слова во всю дорогу, но казалось, о чем-то думал. Наконец, мы пришли к дверям.