Маркел никогда там раньше не бывал. Да это и неудивительно, потому что и самой Самары ещё совсем недавно и в помине не было. А потом, шесть лет тому назад, царь-государь велел – и воевода Засекин Григорий Осипович, князь, природный Рюрикович, взял с собой триста стрельцов, да ещё сорок пять плотов отборного строительного леса под Казанью, и мастеровых тоже набрал, конечно, и пошёл вниз по Волге, дошёл до этих мест, и там, где речка Самара впадает в Волгу, поставил крепость на восемь башен и шестнадцать пушек. А теперь день был погожий, солнечный, Маркел смотрел из-под руки туда, где на холме, в полуверсте от волжского берега, виднелся крепкий частокол, а за ним кресты на куполах. Потом послышались колокола.
– Далековато же они построились, – сказал Маркел.
– Зато надёжно, – ответил Кирюхин.
И повернувшись к гребцам, приказал подналечь. Крепость быстро приближалась. Потом, было видно, открылись въездные ворота, народ стал выходить из крепости, и там, на волжском берегу, на пристани, зажгли дымы. Дымов вначале было три, но потом два огня погасили, остался один, с белым дымом. Это означало, что плывут свои. Народ от крепости шёл к берегу. Потом стало видно, это не народ, а ярославские, как их назвал Кирюхин. То есть, продолжал Кирюхин, здесь стрельцы не местные, а, как и в Казани, годовальщики, они приезжают сюда на год, а после съезжают обратно.
– Здешние ещё не наросли, – сказал Кирюхин, – но бабы стараются. – И улыбаясь, прибавил: – А мы им для старания чего только не везём. Восемнадцать кораблей разных разностей! Ну и заповедных товаров, конечно. Если бы Яшка всё это увидел, подавился бы слюной, скотина!
Маркел весело заусмехался. Кирюхин приказал гребцам, гребцы стали поворачивать струг влево, к пристани. Там сошлось уже достаточно народа, но больше всех было стрельцов, на всякий случай. Маркел оглянулся. Караван шёл плотно и не отставал. Кирюхин показал рукой причаливать. Бросили верёвки, с пристани их подхватили. Кирюхин, обернувшись к Маркелу, сказал, что это и в самом деле ярославские, сотня Третьяка Субботина. Субботин был тут же, на пристани, и он спросил, как дела. На что Кирюхин ответил, что дела плывут, взошёл на пристань и, повернувшись к Маркелу, представил ему Субботина. Субботин поклонился на полголовы и сказал, что воевода приказал вести гостей сразу к столу, потому что стол уже накрыт.
И так и было сделано, то есть Смыков остался при караване, а Маркел и Кирюхин пошли в крепость, Субботин их сопровождал.
До крепости идти было недалеко, и это всё лугом. Трава на лугу была высоченная, в пояс, густая и сочная. Маркел, глядя на неё, невольно подумал, что здесь даже слону будет раздолье.
Крепость стояла на широкой горке, с одной стороны от неё текла река Самара, даже, прямо сказать, речка, а с другой стояло уже наполовину высохшее болото. Но, как сказал Субботин, это место даже в самую жару до конца не пересыхает, и тут немало всякого незваного народу утопилось. Это хорошо, сказал Маркел. На что Субботин утвердительно кивнул.
Когда они повернули к крепостным воротам, опять зазвонили колокола. А когда вошли в крепость, то увидели попа с кадилом, а за ним стрельцов с пищалями «к плечу». И колокола звенели. А вот воеводы пока видно не было.
Воевода, дворянин московский Вельяминов Игнатий Григорьевич, стоял на крыльце воеводских хором и улыбался, хотя сразу было видно, что дорогие гости, как он их назвал, были ему совсем не в радость. Но Вельяминов всё равно продолжил:
– К столу, гости дорогие! Небось соскучились по горячей ушице? Или она вам уже колом в глотке?
Маркел, ничего не говоря, только развёл руками. Вельяминов громко рассмеялся, как будто ему и в самом деле было смешно, и пригласил гостей идти за ним. Они вошли в хоромы, поднялись на второй этаж и вошли в трапезную. Стол и в самом деле был уже накрыт, правда, был он не ахти какой, но Маркел, конечно, промолчал. Да у него никто ничего и не спрашивал. И даже больше того – Вельяминов его будто бы не замечал, а, остановившись посреди трапезной, вначале поздравил Кирюхина с возвращением, а после сразу же спросил, что он им привёз на этот раз и сколько. Кирюхин начал отвечать и называть, сколько чего, Вельяминов слушал и кивал, нахваливал. Вот только котлов и топоров, сказал, больше не надо, а лучше бы ещё с десяток плотов леса, и леса покрепче.
– Ну и про то, что я тебе в прошло году говорил, не забывай, – закончил Вельяминов. – Этих, – он сказал, – чем больше привезёшь, тем лучше.
И только теперь Вельяминов наконец повернулся к Маркелу, посмотрел на него так, как будто в первый раз видит, притворно улыбнулся и спросил:
– Ну а тебя, государь мой, какая кручина сюда занесла?
Маркел подал ему подорожную. Вельяминов прочитал её, задумался, после ещё раз прочитал и уже осторожно спросил:
– Так ты сперва до Астрахани едешь, а потом ещё куда-то?
Маркел утвердительно кивнул. Вельяминов глянул на Кирюхина. Кирюхин усмехнулся, но смолчал. Тогда Вельяминов опять посмотрел на Маркела. А тот забрал у него подорожную и неспешным голосом ответил:
– Это дело государево, и не сейчас о нём рассказывать.
– Это конечно! – сказал Вельяминов. – Это даже объяснять не надо. Да и я вас не затем призвал. А вот зачем, – и указал на стол.
Они прошли к столу, расселись: Вельяминов на хозяйском месте, Маркел по правую от него руку, Кирюхин по левую. Первым делом выпили за государя, после за знакомство, после за хозяина, а там и за гостей поочерёдно, и так далее. Ну и, конечно же, закусывали – сперва постным, после начали грешить. И так же разговор был всякий. Кирюхин сказал, что восемнадцать кораблей здесь остаётся, все с товарами, надо будет расписать на всех, кто будет что брать, и Кирюхин на обратном пути заберёт эти расписки. Так же было сказано про пять новоприбывших семейств, в них семеро работников, их надо где-то расселить. Вельяминов сказал: это просто, пустых изб в крепости достаточно. Это очень хорошо, сказал Кирюхин, он это тоже на обратном пути проверит.
Ну и так далее. Под этот разговор тоже немного выпили и закусили. Время перевалило за полдень. В хоромах становилось жарко. Вельяминов приказал открыть окно. Пришёл человек и выставил окно совсем. Также Вельяминов приказал, и из подвала принесли холодного свежего кваса. И мёда! Кирюхин расшпилился и сказал, что хорошо здесь, так бы и сидел до завтрева.
Но не успел он рот закрыть, как пришёл посыльный и сказал, что он от Смыкова и тот зовёт Кирюхина к себе на пристань, потому что люди расшумелись и их надо унимать. Кирюхин тяжело вздохнул, поправил шапку и вышел.
Когда Маркел и Вельяминов остались вдвоём, Вельяминов вначале молчал, а потом ещё раз спросил у Маркела подорожную. Маркел дал. Вельяминов поставил в ней перстневую печать, ещё раз перечитал, потом спросил:
– Так ты в кызылбаши едешь?
– Ну, туда, – сказал Маркел, подумавши.
– Опять, что ли, за слоном? – Маркел молчал. Тогда Вельяминов прибавил: – Дался же вам этот слон. В прошлом году Федька Ряпунин за ним ездил. И тоже молчал! Я у него спрашивал, а он как не слышал. А сам смотрел в пустое место и подмигивал. Вот так!
И тут Вельяминов в самом деле показал, как моргал Ряпунин. Маркел настороженно спросил:
– Как это?
– А вот так! – ответил Вельяминов и ещё раз показал. Потом прибавил: – Ему говоришь: Феодор! А он не отзывается.
– А слон что?
– А слон ничего! Слона же тогда уже не было! Слон ещё под Саратовом сдох! Федьку привели сюда уже тогда, когда его наши подобрали. Он же в кустах валялся, как собака. И уже чуть дышал, между прочим. И как только его лихие люди не убили, не ограбили?! Тут же у нас злодеев знаешь сколько? Да их тут кишмя кишит, они под каждой корягой! И мне с ними бейся! А как биться? И чем? Ты сюда приехал и уехал, а я здесь сколько уже сижу? У меня сто пятьдесят стрельцов, а у него пятьсот!
– Как это пятьсот? – сказал Маркел. – Да говорили, сто!
– Кто говорил? – гневно спросил Вельяминов.
– Ну, говорили люди, – уже со смущением сказал Маркел.
– Да если бы сто! – сказал Вельяминов, криво усмехаясь. – Да я бы давно их всех передушил! А так пятьсот, и то это уже зимой. То есть пятьсот – это тех, кому зимой деваться некуда, вот они и сидят здесь по норам, а остальные кто куда расходятся, зимуют. Зимой на такого глянешь и не скажешь, кто это. Холоп холопом! А летом ему только попадись! И вот летом их на той, на горной стороне так и кишит. Их там сейчас, может, три тысячи! А у нас с тобой сколько? У меня сто пятьдесят. А у тебя?
Маркел ничего не ответил.
– Вот то-то и оно, – сказал, усмехаясь, Вельяминов. – И как мне с ними жить, соседствовать? А вы мне из Москвы бумаги шлёте! Вельяминов, устраши! Вельяминов, наведи порядок! Вельяминов, на дыбу их всех! А когда я прошу ещё хотя бы сотенку стрельцов, вы что мне на это отвечаете?
Маркел опять молчал. Вельяминов взял бутыль, налил по чаркам, выпил. Маркел выпил следом. Вельяминов утёрся, продолжил:
– Вот так и живём. Эта сторона Волги моя, а та злодейская. Я к ним не лезу, и они ко мне не лезут. Хотя как сказать! Вот даже на эту Пасху. Уже после крестного хода ко мне вдруг бегут, говорят: государь Игнат Григорьевич, как быть, эти приехали! Кто, спрашиваю. Да как кто, отвечают, эти и приехали, две лодки, лодки внизу оставили, а сами идут к крепости, ворота закрывать? Я спрашиваю: с саблями? Нет, отвечают, без сабель, так закрывать или нет? И я подумал, говорю, нет, это будет грех, не закрывайте. И они пришли. Вошли в церковь, поснимали шапки, поклонились. Отец Емельян глянул на них и как служил, так и служит. Как будто ему такие гости каждый день! А они постояли, послушали, перекрестились, поставили по свечке и ушли. И никого не тронули! Вот так.
– Свечки большие ставили? – спросил Маркел.
Вельяминов утвердительно кивнул.
– И Яшка с ними был?
Вельяминов ещё раз кивнул.
– Какой он из себя?
– Темно было, я не рассмотрел, – ответил Вельяминов.
Маркел понимающе вздохнул, но вслух ничего не сказал. А Вельяминов продолжил:
– Вот такая наша жизнь. Вот так приходится вертеться, и это не только на Пасху. Так что если хочешь мне добра, то скажи Щелкалову, что пусть возьмёт у государя ещё хотя бы три сотни стрельцов и даст мне сюда. А то вон на Терек дали же, а где тот Терек, а где я? А так было бы у меня своих сто пятьдесят да ещё триста щелкаловских, я тогда бы Яшке показал, куда Макар телят гоняет! И ты бы у меня не спрашивал, каков он из себя, а я бы привёз его в Москву в железах и сказал бы: вот он из себя каков, этот злодей Иаков Семиглазый!
– А Семиглазый почему? – спросил Маркел.
– Потому что он всё видит! – сказал Вельяминов. – Но только и это враньё! Ничего он не видит! Видит его бабка, зловредная Фёкла, вот эта в самом деле видит всё и всё чует, Яшка с ней всегда советуется, и как она скажет, так он и делает. Вот кого нужно на дыбу поднимать, а потом на колесо её, гадюку Жигулиху!
– Кого-кого? – переспросил Маркел.
– Жигулиху, – сказал Вельяминов. – Это так все её зовут: Жигулиха, и все тамошние горы называют Жигулихино ведьмино царство.
– А Ведьмина коса – это тогда что такое? – спросил Маркел.
– Какая у неё коса, – насмешливо ответил Вельяминов. – Она лысая! – И тут Вельяминов даже засмеялся, но почти сразу же опомнился, опять стал серьёзным и спросил: – А где ты слышал про Ведьмину косу?
– Ну, – нехотя сказал Маркел, – было одно такое дело этой весной в Казани. Объявился там один человек, покупал некий товар и обещал за него щедро расплатиться, но уже не в Казани, а где-то здесь, в этих местах, на Самарской луке, на Ведьминой, он так сказал, косе.
– А, – подумав, сказал Вельяминов, – понятно. И где сейчас тот человек?
– Пропал, – сказал Маркел.
– А те, у кого он покупал, они где?
– Одного той же ночью зарезали, – сказал Маркел, – а второй как сквозь землю провалился.
Вельяминов нахмурился, подумал и сказал:
– Я думаю, что это Яшкины дела. И Яшкины же люди. А что был за товар?
– Заповедный.
– И это порох! – сказал Вельяминов. – У Яшки недостача пороха. Да и кто ещё на Ведьминой косе хозяин, как не он! Да и во всех других местах! Никого он нигде не боится! Ну, только если Порфирия Павловича.
– А кто такой Порфирий Павлович? – спросил Маркел.
– О, до него отсюда ещё очень далеко, – весело ответил Вельяминов. – Это нужно, уже за Саратовом, слоновью могилу миновать, и вот уже тогда начнутся Порфирия Павловича места. А места какие, прости господи, голодные! Один ковыль! Вот и лютует Порфирий Павлович, обирает проезжих людей дочиста! А кто не обирается, тех режет под корень! Ну, да и вы не с пустыми руками, – тут же прибавил Вельяминов, – у вас же четыре пушки, а пушек Порфирий Павлович ох как не любит! Так что вы про пушки не забудьте!
Маркел сказал, что не забудут. И тут Вельяминов только открыл рот, чтобы ещё что-то сказать, как вдруг за окном закричали, а потом как будто успокоились.
– О! – сразу сказал Вельяминов. – И верно! Чего мы здесь сидим? Пойдём, а то люди уже расшумелись.
И он первым встал из-за стола. Маркел встал за ним, и они пошли из трапезной.
Когда они вышли на крыльцо, то увидели, что на крепостном дворе полно народу и этот народ таскает грузы и товары. Но таскает он их не через главные, так называемые Большие Волжские ворота, а через вторые, малые, так называемые Ближние Самарские. Вот Вельяминов туда и пошёл, на ходу покрикивая, что не так несут и не туда. А Маркел, сойдя с крыльца, остановился, посмотрел на всю эту толкотню и суету, подумал, что теперь здесь и без него легко обойдутся, развернулся и пошёл к Волжским воротам. Никто его не останавливал и ни о чём не спрашивал.
Выйдя из крепости, Маркел пошёл обратно полем. Теперь, когда он осматривался, ему хорошо были видны обе пристани, Волжская и Самарская, и что их караван теперь стоит, разделившись надвое. То есть те корабли, которым надо будет идти дальше, остались на Волжской пристани, а корабли с самарскими товарами поднялись вверх по Самаре и теперь стоят на ближней к городу Самарской пристани, возле них толпится и шумит народ, и где-то там, среди них, покрикивает Вельяминов.
А на Волжской пристани было затишье. Подойдя к ней ещё ближе, Маркел увидел, что народ там сошёл с кораблей на берег, учредил табор и развёл костры. А Кирюхина нигде у костров видно не было. Маркел сразу пошёл к стругу.
И он не ошибся. Кирюхин лежал у себя в чердаке. Увидев заглянувшего к нему Маркела, Кирюхин спросил, как в крепости дела. Маркел залез в чердак, сел на свободную лавку и ответил, что дела делаются, Вельяминов всем доволен и можно плыть дальше. На что Кирюхин сказал, что надо дать людям отдохнуть хотя бы один день, потому что дальше, до самого Саратова, отдыхать будет негде.
– А кто такой Порфирий Павлович? – спросил Маркел.
– Я о таких не слыхивал, – строгим голосом сказал Кирюхин.
Маркел усмехнулся. Тогда Кирюхин разозлился и спросил:
– Может, ты ещё про ведьму Фёклу Жигулиху спросишь?
– А что? – спросил Маркел. – Про неё тоже одна брехня?
– Вот когда я её увижу, тогда и поверю, а так нет! – сказал Кирюхин. – Так что давай лучше в тавлеи срежемся!
– Девять рублей моих! – сразу сказал Маркел.
– Даже хоть девять с полтиной! Неси доску!
Маркел принёс, они сели и играли до самого темна. Маркел вначале выиграл ещё рубль с полтиной, но Кирюхин сильно разозлился, стал ругаться, и Маркел поддался на рубль, а потом ещё на два. Кирюхин как дитя обрадовался, начал выхваляться, и Маркел опять взялся играть всерьёз, но время было уже позднее, на доске ничего видно не было, и пришлось согласиться на мировую.
Ночью Маркел спал неважно, ворочался, ему снилась всякая дрянь, то есть он плыл по Волге, сапоги на нём были тяжёлые и так и тянули ко дну, а до берега было ещё очень далеко, и с берега выл слон, хотя самого его видно не было, но кому другому было ещё так реветь, как гром? Утром Маркел проснулся злой, невыспавшийся, от города слышался колокольный звон, а вот сам Вельяминов провожать их не пришёл. Пришёл только тамошний государев дьяк, Степан Филонович Тюхин, и сказал, чтобы они были настороже, потому что знающие люди им сказали, что здесь, где-то здесь рядом, ходит Яшка.
– Какой Яшка? – спросил Маркел. – Внук ведьмы Жигулихи, что ли?
На что Тюхин разозлился и ответил, что он не знает, чей внук Яшка, а он только знает то, что им лучше близко к берегу не подплывать, а держаться стрежня. После чего Тюхин сошёл со струга, тюхинские, правильней, конечно, вельяминовские стрельцы оттолкнули их струг от причала, кирюхинские стрельцы одни сели к вёслам, другие поставили мачту и парус, и струг поплыл вниз по Волге, а за ним поплыли купеческие корабли, их теперь оставалось восемьдесят два, сказал Кирюхин, а за купцами плыл струг подъесаула Елизара Смыкова.
И так они плыли полдня. Волга опять стала поворачивать направо, течение убыстрилось и сбилось к горному берегу, про который Тюхин говорил, чтобы они его опасались. Но сколько Маркел ни смотрел на тот берег, ничего опасного он в нём не видел. Берег был как берег, зелёный, заросший, и никого там, конечно, не было, думал Маркел, потому что там же сколько ни смотри, нигде листик не дрогнет, паутинка не шевельнётся, ветерок не дунет…
И вдруг в чаще что-то сверкнуло, как пищальный ствол, Маркел пригнулся, грохнул одиночный выстрел, с Маркела сбило шапку, он упал, Кирюхин заорал: «Право греби, отходим!», а Маркелу приказал лежать.
И Маркел ещё долго лежал, пока они как следует не отошли от берега. Только тогда Маркел поднялся, поднял шапку, засмеялся и сказал:
– Чуть не попали!
И уже хотел было надеть шапку обратно, как вдруг Кирюхин сказал:
– А дай мне!
Маркел протянул ему шапку. Кирюхин рассмотрел её и так и сяк, а после усмехнулся и сказал:
– Это тебе, Маркел Петрович, Яшка Семиглазый поклон прислал.
– Как это так? – спросил Маркел.
– А вот смотри! – сказал Кирюхин.
И показал Маркелу его шапку. В шапке было две дыры: одна прямо на лбу, вторая на затылке. Так что это, подумал Маркел, пуля через голову прошла, так, что ли? И он посмотрел на Кирюхина. Кирюхин молчал. Маркела взяла злость, и он сказал:
– Да это ведьмовство какое-то!
– Похоже, так оно и есть, – сказал Кирюхин.
– Так что мне теперь, – в сердцах сказал Маркел, – ходить простоволосым, как холоп?
И надел шапку, поправил её, посмотрел на берег и подумал, что целили в шапку – и в шапку попали, а будут целить в лоб – и наклониться не успеешь! И перекрестился.