Каждый вечер город приглашал меня на беседу. Мы разговаривали друг с другом образами. Темное небо с далекими бликами говорило со мной тихо, почти молча, неразличимо бессвязно. Желтые огни в вертикальном порядке несли к моему сознанию скрытую мысль. Каждый вечер случался этот таинственный разговор с вечным, многолетнестоящим мерцающим великолепием. И был он в содержании своем скорее бессмысленным, но направленчески подталкивающим к внутреннему ответу или даже решению.
Каждый вечер огни зажигались в одно и тоже время, в одинаковом порядке, с одинаковой яркостью, и в этой симфонии света и теней я находил неповторимое очарование, не способное увидеть прошлой ночью. Синий цвет неба был настолько глубоким, будто бы способен взять тебя мягкой ладонью за руку и увести в глубокое себя к бесконечно далеко светящим звездам. Они готовы были открыть мне тайну. Каждый вечер я доходил до предела, за которым вот-вот она должна была открыться, но ускользала от меня, заставляя с постоянной периодичностью возвращаться к ним своим взором. Как контрастом им на земле теплым желтым светом наполнялся город. Фонари и окна заполняли его. Эти огни были ярче, чем одинокие звезды, поэтому город на их фоне казался пестрым в пламени искусственного света. Они начинались высоко в горах на уровне глаз, и созерцая их с высокого балкона, казалось, что они создают собой черту, грань между необъятной глубиной и осязаемой близостью, и заканчивались прямо у моих ног, даже за мной, в моей комнате, я был в них, я был частью этой фантасмагории огней. Они стелились по всему городу, заполняли его улицы, укромные подвалы, просторные набережные, мостовые, проспекты, одевали своими красками деревья и многовековые соборы, придавая их стенам еще больше величия, вечности, прятались в придорожных палисадниках и появлялись вновь, одевая невесомым покрывалом все, что в состоянии окинуть был мой взор. Город стоял, мерцая будто живой в своей непоколебимой недвижимости, ведя со мной молчаливый диалог.
Каждый вечер я был у него на исповеди. Пытался найти ответы вместе с ним на вопросы, буравящие меня изнутри мелкими сверлами, пытаясь пробиться единственно правильным решением. Я стоял, будто Александр на персидском балконе, и окидывал взглядом завоеванный новый мир, принадлежавший ему одному, любовался чужой культурой, нашедшей отражение в каждой арке внутренних двориков, в каждом портике маленьких церквей, крестах на соборах, резных перил на балконах домов, в каждой узкой улице этого города. И также как и он, я был тогда одинок в окружении людей, сколько бы их не было. Они ничего, безвоздушное пространство меня окружающее – дотронься и ничего не почувствуешь, ни мягкости, ни теплоты, ни формы, ни очертания – бессвязная субстанция, не выраженная ничем для чувственного восприятия. Со временем она как будто проникала во внутрь заполняя все, делая меня похожим на нее, наполняя страхом однажды меня растворить в себе.
На протяжении последней недели я вел параллельный диалог, вернее мое тело вело диалог еще с одним. Роза выходила за мной на балкон после телесной дискуссии в спальне, в порывах доказать зачем-то кто лучше и выносливее из нас в сладострастных самоистязаниях, прижималась своей полной, увесистой грудью к моей спине, передавая мне часть тепла, рассылая его по всем концам моего наэлектризованного городом и произошедшим действом тела. Стоя так, она наблюдала за моим взглядом устремленным к каждому зажегшемуся этой ночью огню, всегда говоря как ей нравиться мой прямой профиль. Так мы стояли часами, наблюдая – она за мной, я за городом в ее объятьях – два неразделимых тела. Так мы наслаждались друг другом, она – мной, я – ей с благодарностью за то, что дает возможность наслаждаться городом. У меня был помимо романа с ней еще один – с эти каменным величием, одетым в мерцающие гирлянды. Город обнимал меня, как и Роза, будучи с противоположной стороны, глядя мне в глаза. Этот любовный треугольник создавал вокруг меня кокон тепла из телесных объятий женщины и теплого дыхания южной ночи.
В последний вечер моего свидания в теплом сумраке, когда я мог насладится моим любимым спутником, меня больше не обнимали бронзовые руки Розы, обычно скрепленные у меня чуть ниже живота. Город тогда окутала мелкая водяная пыль так, что было видно не дальше соседнего квартала. Редко трескалось небо, издавая резкий звук грома в нем, порождая в своей глубине будто взрыв звезды. Вместо света, как обычно бывало, в этот вечер меня опутывал звук. Налив в бокал горули мцване и взяв сигарету в зубы, я как и прежде вышел на балкон. Горько затянув дым с тяжелым влажным воздухом, глубоко ложащимся где-то в легких и оставшимся там после выдоха, ощутив вместе с ним тоску по ушедшему отпуску и ласкам молодой девушки из чужой страны, я думал, что предстоит долгий перелет обратно в обыденность с повторяющимися посторонними рыбьими взглядами повседневности. Если бы можно было не только запечатлеть этот треугольник в памяти, но и остаться в нем.