Мне снилось, что Рейчел Элизабет Дэр играет в дартс, используя в качестве мишени мой портрет.
Она стояла в своей комнате… Ну ладно, это я загнул. Надо признать, обычной комнаты у Рейчел нет, она живет в Бруклине, на верхнем этаже принадлежащего ее семье большого многоквартирного дома – реконструированного здания из бурого песчаника. Вместо комнаты у нее огромный чердак с промышленными лампами под потолком и окнами во всю стену, он раз в двадцать больше квартиры моей мамы.
Из акустической системы «Босс» грохотал какой-то альтернативный рок. Насколько я знаю, в своих музыкальных предпочтениях Рейчел руководствуется простым правилом: все песни в ее айподе должны звучать по-разному, и они непременно должны быть необычными.
На Рейчел было надето кимоно, волосы взлохмачены, как будто она только что проснулась. Кровать была в беспорядке, несколько мольбертов стояли, закрытые тканью, на полу валялась грязная одежда и обертки от шоколадных батончиков (впрочем, когда комната настолько велика, беспорядок не так бросается в глаза). За окнами раскинулся ночной Манхэттен.
Картина, в которую Рейчел бросала дротики, изображала меня, стоящего над гигантом Антеем. Рейчел ее написала пару месяцев назад. На картине у меня было пугающе зверское выражение лица, поэтому было не понятно, хороший я герой или плохой. Впрочем, Рейчел сказала, что после сражения я именно так и выглядел.
– Полубоги, – бормотала Рейчел, бросая в полотно очередной дротик. – И их глупые задания.
Большинство дротиков отлетали от картины, но некоторые попадали, а один торчал у меня из подбородка, как козлиная бороденка.
Кто-то постучал в дверь спальни.
– Рейчел! – прокричал мужской голос. – Что, скажи на милость, ты устроила? Выруби эту…
Рейчел подобрала пульт дистанционного управления и выключила музыку.
– Заходи!
Вошел ее отец, хмурясь и моргая от яркого света. У него были рыжеватые волосы, немного светлее, чем у Рейчел, смятые с одной стороны, очевидно, он проиграл сражение с подушкой. Его шелковую синюю пижаму украшала вышитая монограмма «ВД». Нет, вы только подумайте: кто в наше время носит пижамы с монограммами?
– Что происходит? – требовательно спросил он. – Сейчас три часа ночи.
– Не могла уснуть, – ответила Рейчел.
Один из торчащих в моем лице дротиков отвалился от полотна. Рейчел спрятала оставшиеся за спиной, но мистер Дэр их заметил.
– Значит… Я так понимаю, твой приятель не поедет на Сент-Томас?
Мистер Дэр всегда так меня называл. Никогда не говорил «Перси», просто «твой приятель» или «молодой человек», если обращался ко мне – а делал он это не часто.
Рейчел сдвинула брови.
– Не знаю.
– Мы уезжаем утром, – сказал ее отец. – Если он до сих пор не решил…
– Вероятно, он не поедет, – с несчастным видом перебила Рейчел. – Ты доволен?
Мистер Дэр заложил руки за спину и прошелся по комнате, мрачно поглядывая по сторонам. Я представил, как он с таким же лицом расхаживает по залу заседаний совета директоров своей строительной компании, нервируя сотрудников.
– Тебе по-прежнему снятся кошмары? – спросил он. – Мучают головные боли?
Рейчел швырнула дротики на пол.
– Не стоило рассказывать тебе об этом.
– Я твой отец, – возразил мистер Дэр, – и беспокоюсь о тебе.
– Точнее, о репутации семьи, – пробормотала Рейчел.
Отец никак не отреагировал, видимо, уже привык выслушивать подобные обвинения, а может, так оно и было.
– Мы могли бы позвонить доктору Аркрайту, – предложил он. – Он помог бы тебе пережить смерть твоего хомяка.
– Мне тогда было шесть лет, – возразила девушка. – Нет, папа, мне не нужен врач. Мне просто… – она беспомощно покачала головой.
Ее отец остановился у окна, оглядывая Нью-Йорк, как будто это его собственность (на самом деле он владел только частью города).
– Тебе стоит сменить обстановку, – решил он. – Ты подверглась нездоровому влиянию.
– Я не поеду в женскую академию Кларион, – отрезала Рейчел. – А с кем я дружу, тебя не касается.
Мистер Дэр улыбнулся, но его улыбке очень не хватало доброты, она словно говорила: «Однажды ты поймешь, как глупо себя вела».
– Постарайся поспать, – с нажимом сказал он. – Завтра к вечеру мы будем на пляже, будет весело.
– Весело, – повторила Рейчел. – Море веселья.
Отец вышел из комнаты, не закрыв за собой дверь.
Рейчел уставилась на мой портрет, потом подошла к одному из закрытых полотнищем мольбертов.
– Надеюсь, это только сны, – проговорила она, снимая покрывало.
На полотне был сделан простой набросок углем, но Рейчел – отличная художница. С холста на меня смотрел Лука, совсем еще маленький мальчик лет девяти, со зловещей усмешкой и без шрама. Не представляю, откуда Рейчел узнала, как Кастеллан тогда выглядел, но портрет получился потрясающий, поэтому мне показалось, что рисовали его с натуры. Из того, что я знал о жизни Луки (а знал я очень мало), следовало, что на картине он был изображен незадолго до того, как узнал, что он – полукровка, то есть незадолго до побега из дома.
Рейчел пристально посмотрела на портрет, потом открыла другое полотно, еще более пугающее.
На нем она нарисовала небоскреб Эмпайр-стейт-билдинг, весь освещенный огнями, а на заднем плане бушевал шторм, из облаков тянулась огромная рука. У подножия здания собралась толпа… но не туристов и пешеходов. Я разглядел копья, дротики и знамена – все признаки того, что на улице стояла армия.
– Перси, – прошептала Рейчел, как будто знала, что я слушаю, – что же происходит?
Сон оборвался, последнее, что я запомнил – как собирался ответить на ее вопрос.
На следующее утро я хотел позвонить Рейчел, но в лагере нет телефонов. Дионису с Хироном наземная линия связи ни к чему, если им зачем-то нужно выйти на контакт с Олимпом, они просто отправляют радужные сообщения богини Ириды. Когда полубоги пользуются мобильными телефонами, чудовища улавливают такой сигнал за сотни миль и приходят по нашу душу. С таким же успехом можно вопить: «Вот он я! Пожалуйста, сделайте мне пластику лица!» Конечно, лагерь защищают волшебные границы, но все же не стоит так сильно привлекать к себе внимание.
У большинства полубогов (кроме Аннабет и еще пары человек) вообще нет мобильников, а я никак не мог подойти к дочери Афины и брякнуть: «Эй, одолжи-ка мне телефон, хочу звякнуть Рейчел!» Для того чтобы сделать звонок, мне пришлось бы покинуть лагерь и идти пешком несколько миль до ближайшего круглосуточного магазина. Даже если бы Хирон меня отпустил, к тому времени, как я туда добреду, Рейчел уже будет сидеть в самолете, летящем на Сент-Томас.
В мрачном одиночестве я позавтракал за столом Посейдона, не сводя глаз с трещины в мраморном полу (на этом месте два года назад Нико изгнал в царство мертвых кучку кровожадных скелетов). Не могу сказать, что воспоминание улучшило мой аппетит.
После завтрака мы с Аннабет спустились вниз с холма, провести осмотр домиков. Вообще-то, согласно очередности, дежурить полагалось Аннабет, а мне предстояло разобрать присланные Хирону отчеты, но, поскольку нам обоим ужасно не хотелось заниматься этой рутиной, мы решили разделить наши тяготы, чтобы никому не было обидно.
Мы начали с домика Посейдона, в котором я жил один. Этим утром я заправил свою кровать (ну, вроде того) и поправил рог Минотавра, чтобы ровно висел на стене, так что, как мне казалось, заслужил «четверку» по пятибалльной системе.
Аннабет состроила гримасу.
– Вещей у тебя много, – она подцепила кончиком карандаша валявшиеся на полу спортивные шорты.
Я рывком вырвал их у нее.
– Эй, не наседай. С прошлого лета прибираться некому, с тех пор как Тайсон уехал.
– Три из пяти, – резюмировала Аннабет. Я почел за благо не спорить, и мы двинулись дальше.
На ходу я бегло просматривал пачку отчетов для Хирона. Тут были письма от полубогов, духов природы и сатиров со всей страны, и все они сообщали, что в последнее время чудовища активизировались. В основном эти послания были выдержаны в удрученном тоне, а мой мозг, отягченный СДВГ[5], ужасно не любит концентрироваться на всяких мрачных вещах.
Повсюду вспыхивали небольшие сражения. Лагерь практически не пополнялся новыми обитателями, потому что сатиры не могли найти новых полубогов и доставить их на холм Полукровок – мешали наводнившие страну чудовища. От нашей подруги Талии, возглавлявшей охотниц Артемиды, уже несколько месяцев не было ни слуху ни духу. Возможно, Артемида и знала, что с ними случилось, но нам не сообщала.
Мы зашли в домик Афродиты, разумеется, получивший «пятерку». Кровати заправлены идеально, одежда в сундуках разложена по цветам, на подоконниках благоухают свежие цветы. Я хотел снять один балл из-за того, что весь домик провонял дорогущими духами, но Аннабет проигнорировала мое замечание.
– На высшем уровне, как и всегда, Селена, – похвалила она.
Селена безжизненно кивнула. На стене над ее кроватью висели фотографии Бекендорфа. Девушка сидела на постели с коробкой шоколадных конфет на коленях, и я вспомнил, что ее отец владеет шоколадной фабрикой в Виллидже, благодаря чему и привлек в свое время внимание Афродиты.
– Хочешь конфету? – спросила Селена. – Отец прислал, он думал… думал, они поднимут мне настроение.
– И как, помогает? – спросил я.
Девушка покачала головой.
– На вкус как картон.
Я ничего не имел против картона, поэтому попробовал одну. Аннабет направилась к выходу. Мы пообещали зайти к Селене позже и двинулись дальше.
Пока мы шли через площадку для собраний, разгорелась потасовка между обитателями домиков Ареса и Аполлона. Какие-то отпрыски Аполлона, вооруженные зажигательными бомбами, подлетели к домику Ареса на колеснице, запряженной двумя пегасами. Я никогда раньше не видел эту колесницу, выглядела она как легкая прогулочная коляска. Вскоре крыша домика уже полыхала, и наяды с озера помчались заливать ее водой.
Потом обитатели домика Ареса сотворили проклятье, и стрелы нападающих превратились в резину. Это не остановило стрелков, вот только стрелы теперь от детей Ареса отскакивали.
Двое лучников пустились наутек, за ними гнались дети бога войны, выкрикивая стишок: «Будете знать, как нас проклинать! Надоело рифмовать!»
Аннабет вздохнула.
– Неужели опять? В последний раз, когда ребята Аполлона прокляли домик рифмующим проклятьем, оно выветривалось почти неделю.
Я пожал плечами. Аполлон – бог поэзии, покровитель лучников, я лично слышал, как он декламирует стихи. Уж лучше получить стрелу в спину.
– Что они не поделили на этот раз? – спросил я.
Аннабет не ответила, что-то быстро черкая в свитке, в который заносила результаты инспекции, наверное, поставила каждому домику «единицу».
Я вдруг осознал, что пялюсь на нее – довольно глупое поведение, учитывая, что я ее видел изо дня в день уже не первый год. Этим летом мы с ней сравнялись в росте – какое облегчение! И все же она казалась намного старше, это несколько пугало. То есть, конечно, она всегда была очень симпатичной, но в последнее время вообще превратилась в красавицу.
Наконец она сказала:
– Эту летающую колесницу.
– Что?
– Ты спрашивал, что они не поделили.
– А. Точно.
– Они захватили ее на прошлой неделе во время рейда в Филадельфию. Она принадлежала каким-то полубогам, принявшим сторону Луки. Во время битвы дети Аполлона ее отбили, но операцию возглавляли ребята Ареса, поэтому с тех пор они постоянно сталкиваются лбами: кому ею владеть.
Тут нам пришлось резко пригнуться, потому что колесница спикировала с неба, и Майкл Ю закидал бомбами какого-то обитателя домика Ареса. Тот попытался отбиться холодным оружием, попутно выкрикивая такие витиеватые оскорбления в стихах, что уши в трубочку сворачивались.
– На кону стоят наши жизни, – сказал я, – а они дерутся из-за какой-то глупой колесницы.
– Скоро они об этом забудут, – заверила меня Аннабет. – Кларисса призовет их к порядку.
Мне бы ее уверенность. Я знал Клариссу давно, миротворец из нее никудышный.
Я просматривал отчеты, мы переходили из одного домика в другой. Дети Деметры получили «четверку», ребята Гефеста – «тройку», а заслуживали, пожалуй, и того меньше, но в связи со смертью Бекендорфа могли рассчитывать на послабление.
Обитателям домика Гермеса пришлось поставить «двойку» – вот уж неудивительно. В домике Гермеса жила куча ребят, божественные родители которых так и не признали своих отпрысков, а поскольку боги вообще довольно забывчивы, домик постоянно был переполнен.
Наконец мы добрались до домика Афины, в котором, как обычно, поддерживались чистота и порядок. Оружие отполировано, по стенам развешаны тактические карты и планы. Только на кровати Аннабет царил беспорядок: на ней лежало множество бумаг, поверх которых стоял включенный серебристый ноутбук Дедала.
– Vlacas, – пробормотала Аннабет, очевидно обозвав себя по-гречески идиоткой.
Ее заместитель Малькольм подавил улыбку.
– Ага, м-м-м… все остальное мы убрали. Не знали, безопасно ли трогать твои записи.
Полагаю, это было довольно умно, учитывая, что у Аннабет есть бронзовый нож, который она приберегает исключительно для чудовищ и людей, которые роются в ее вещах.
Малькольм хитро мне улыбнулся.
– Мы подождем снаружи, пока вы заканчиваете проверку.
Обитатели домика потянулись к двери, а Аннабет принялась расчищать свою кровать.
Я неловко переминался с ноги на ногу, делая вид, что изучаю отчеты. Формально двум обитателям лагеря нельзя оставаться в домике… наедине, даже если они проводят инспекцию.
Об этом правиле постоянно вспоминали, когда Селена и Бекендорф начали встречаться. Знаю, некоторые из вас, наверное, думают: «Разве все полубоги не родственники по «божественной» линии? Ведь тогда они не смогут ходить друг с другом на свидания?» Дело в том, что это не важно, так как у богов нет ДНК. К тому же ни одному полубогу и в голову не придет встречаться с девушкой или парнем, если у них общий божественный родитель.
Например, двое ребят из домика Афины никогда не станут парой, зато дочь Афродиты и сын Гефеста вообще не родственники, так что это не проблема.
В любом случае по какой-то непонятной причине я размышлял об этом, глядя, как Аннабет распрямляет спину, закрывает ноутбук, который ей подарил прошлым летом изобретатель Дедал.
Я кашлянул.
– Итак… нашла что-нибудь интересное в этой штуке?
– Даже слишком многое, – ответила девушка. – Дедал напридумывал кучу всякой всячины. Мне и за пятьдесят лет всего не осмыслить.
– Ага, – промямлил я, – это было бы забавно.
Аннабет отложила стопку бумажных листов (в основном с чертежами зданий и множеством рукописных заметок). Я знал, что она мечтает стать архитектором, и на собственном горьком опыте научился не отвлекать приятельницу вопросами, пока она работает, иначе она начинала толковать об углах и несущих нагрузку сочленениях, пока у меня не стекленели глаза.
– Знаешь… – она заправила волосы за уши – верный признак того, что она нервничает. – Насчет Бекендорфа и Селены. Все это заставляет задуматься о… важных вещах. О потере дорогих тебе людей.
Я кивнул. Мой мозг выхватывал какие-то случайные детали, отметил, что Аннабет по-прежнему носит сережки в виде сов – подарок ее отца, невероятно мозговитого преподавателя военной истории из Сан-Франциско.
– Э-э-э, ага, – проговорил я, запинаясь. – Вроде того… с твоей семьей все в порядке?
Ладно, знаю, вопрос дурацкий, но я нервничал, так что не придирайтесь.
Аннабет озадаченно нахмурилась, потом кивнула и с воодушевлением сказала:
– Этим летом отец хотел свозить меня в Грецию. Всегда хотела увидеть…
– Парфенон, – вспомнил я.
Она смущенно улыбнулась.
– Ага.
– Не переживай, это лето не последнее, верно?
Не успел я договорить, как сообразил, что замечание на редкость тупое.
В самом ближайшем будущем мои дни «пресекутся», меньше чем через неделю Олимп может пасть. Если эре богов придет конец, мир, который мы знали, погрузится в хаос, на полубогов станут охотиться, пока не истребят, и следующее лето просто не наступит.
Аннабет уставилась на свой листок с отчетностью и пробормотала:
– «Тройка» из-за старосты-неряхи. Давай закончим обход и пойдем обратно к Хирону.
По дороге к Большому дому мы дочитали последний отчет, накорябанный от руки на кленовом листе. Эта записка испортила мне настроение еще больше (хотя куда уж больше?).
– «Дорогой Гроувер, – прочитал я вслух. – Леса под Торонто атакованы гигантским злобным барсуком. Пытались последовать твоему совету и призвать силу Пана. Безрезультатно. Многие деревья наяд погибли. Отступаем к Оттаве. Пожалуйста, посоветуй что-нибудь. Где ты?» Подпись: «Глисон Хедж, протектор».
Аннабет поморщилась.
– От него нет совсем никаких вестей? Он даже по вашей мысленной связи ничего не передает?
Я уныло покачал головой.
С прошлого лета, после того как погиб бог Пан, наш друг Гроувер все больше и больше от нас отдалялся. Совет козлоногих старейшин относился к нему как к изгою, но Гроувер все равно путешествовал вдоль всего Восточного побережья, чтобы нести всем слово Пана и убеждать духов природы защищать их собственные маленькие островки дикой чащи. Он возвращался в лагерь всего пару раз, повидать свою подружку Можжевелу.
В последний раз я получил он него известие, когда он в Центральном парке пытался объединить дриад, но вот уже два месяца как от него не было никаких вестей, они не доходили. У нас с Гроувером была мысленная связь, поэтому я надеялся, что узнаю, если с ним что-то случится. Гроувер однажды мне сказал, что, если он умрет, эта мысленная связь может убить и меня тоже, правда, я сомневался в том, что так оно и есть.
Интересно, он по-прежнему в Манхэттене? Потом я вспомнил про свой сон и рисунок Рейчел, на котором над городом собирались темные тучи, а у Эмпайр-стейт-билдинг стояли армии.
– Аннабет, – я остановился у площадки для тетербола[6]. Знаю, я напрашивался на неприятности, но кому еще я мог доверять? К тому же я всегда полагался на советы Аннабет. – Слушай, мне тут приснился сон про, хм, Рейчел…
Я пересказал свой сон, упомянул даже о странном детском портрете Луки.
Какое-то время Аннабет молчала, потом так сильно скрутила свой свиток с результатами инспекции, что он порвался.
– Что ты хочешь от меня услышать?
– Не уверен. Ты – лучший стратег из всех, кого я знаю. Если бы ты была на месте Кроноса и планировала свои дальнейшие действия в этой войне, что бы ты стала делать дальше?
– Использовала бы Тифона как отвлекающий маневр, а потом, пока боги на Западе, ударила бы прямо по Олимпу.
– Именно это нарисовано на картине Рейчел.
– Перси, – голос Аннабет напряженно зазвенел, – Рейчел – всего лишь смертная.
– Но что, если ее сон вещий? Те два титана говорили, что разрушение Олимпа – вопрос нескольких дней. Один из них сказал, что у них в запасе еще много сюрпризов. А что касается этой картины, на которой Лука изображен ребенком…
– Нам просто нужно быть наготове.
– Как? – спросил я. – Взгляни на наш лагерь, мы даже между собой не можем договориться. А мою глупую душу вообще скоро «пожнут».
Аннабет швырнула свиток на землю.
– Я знала, что нельзя показывать тебе пророчество, – в ее голосе звучали злость и боль. – Теперь ты просто напуган, а когда ты чего-то боишься, то бежишь от этого.
Я изумленно уставился на нее.
– Я? Бегу?
Девушка шагнула ко мне, так что теперь мы стояли нос к носу.
– Да, ты. Ты трус, Перси Джексон!
У нее покраснели глаза, и я вдруг понял, что, называя меня трусом, она говорила не о пророчестве.
– Если ты считаешь, что у нас нет шансов, может, тебе стоило отправиться в путешествие с Рейчел, – выпалила она.
– Аннабет…
– Раз тебе не нравится наша компания.
– Это несправедливо!
Аннабет оттолкнула меня и помчалась через клубничные поля, походя так наподдав по мячу для тетербола, что он бешено закрутился вокруг столба.
Хотелось бы мне сказать, что на этом мои неприятности закончились, но, разумеется, это не так.
В тот день мы собрались у лагерного костра, чтобы сжечь похоронный саван Бекендорфа и попрощаться с ним. Даже обитатели домиков Ареса и Аполлона заключили ради этого временное перемирие.
Саван для Бекендорфа сделали из металлических звеньев, наподобие кольчуги. Я не понимал, каким образом она загорится, но, очевидно, мойры нас выручили. Металл растаял в огне, превратился в золотистый дым и поднялся в небо. Языки костра всегда отражали настроение обитателей лагеря, сегодня огонь горел черным.
Надеюсь, дух Бекендорфа попадет в Элизиум. Может, он даже решит снова родиться и достигнуть Элизиума спустя три земные жизни, чтобы попасть на Острова Блаженных, самый радостный уголок царства мертвых.
Уж Бекендорф точно это заслуживал.
Аннабет ушла, не сказав мне ни слова. Большинство ребят вернулись к своим обычным занятиям. Я стоял там, глядя на похоронный костер. Рядом, рыдая, сидела Селена, а Кларисса и ее бойфренд, Крис Родригес, пытались ее утешить.
Наконец я собрался с духом и заговорил:
– Слушай, Селена, мне очень жаль.
Девушка хлюпнула носом. Кларисса гневно зыркнула на меня, но она вечно на всех зыркала. Крис едва на меня взглянул.
До того как прошлым летом Кларисса спасла его из Лабиринта, он был последователем Луки и, думаю, все еще винил себя за это.
Я откашлялся.
– Селена, знаешь, Бекендорф носил с собой твое фото. Смотрел на него прямо перед всей этой заварухой. Ты очень много для него значила, благодаря тебе прошлый год стал лучшим в его жизни.
Селена зарыдала.
– Ну, молодец, Перси, – проворчала Кларисса.
– Нет, все в порядке, – пробормотала Селена. – Спасибо… спасибо, Перси. Я лучше пойду.
– Составить тебе компанию? – предложила Кларисса.
Селена покачала головой и убежала.
– Она сильнее, чем кажется, – пробормотала дочь Ареса, обращаясь скорее к самой себе. – Она справится.
– Ты могла бы ей в этом помочь, – заметил я. – Могла бы почтить память Бекендорфа, сражаясь вместе с нами.
Кларисса потянулась за ножом, забыв, что бросила его на стол для пинг-понга в комнате отдыха Большого дома.
– Это не моя проблема, – прорычала она. – Пока моему домику не воздадут должного уважения, сражаться не буду.
Я заметил, что она говорит не в рифму, вероятно, ее не было в домике, когда ее братьев и сестер настигло рифмующее проклятие, а может, она нашла способ разрушить чары. Я с содроганием подумал: а что, если шпион Кроноса – это Кларисса? Может, поэтому ее не было в домике во время драки? Но, при всей моей нелюбви к Клариссе, приходилось признать, что шпионить для Кроноса несколько не в ее стиле.
– Ладно, – сказал я ей. – Не хотел поднимать эту тему, но ты мне должна. Если бы не я, ты бы сейчас гнила в пещере циклопа, на острове в море Чудовищ.
Кларисса стиснула челюсти.
– Проси о любой услуге, Перси, только не об этом. Детей Ареса слишком часто оскорбляли, и не думай, будто я не знаю, что люди болтают у меня за спиной.
Я чуть было не ляпнул: «Ну, так это же правда!», но вовремя прикусил язык.
– Так что, ты просто будешь смотреть, как Кронос нас раздавит? – поинтересовался я.
– Если вам настолько нужна наша помощь, скажите детям Аполлона, пусть вернут нам колесницу.
– Ты ведешь себя, как ребенок.
Дочь Ареса кинулась было на меня, но Крис поспешно встал между нами.
– Тихо-тихо, ребята, – проговорил он. – Кларисса, знаешь, возможно, он в чем-то прав.
Дочь Ареса презрительно улыбнулась.
– И ты туда же.
Она устало пошла прочь, Крис бросился за ней следом, бормоча:
– Эй, подожди! Я только имел в виду… Кларисса, погоди!
Я смотрел, как последние искры над костром Бекендорфа, кружась, улетают в небо, потом направился на арену для фехтования: мне требовался перерыв, и хотелось повидать старого друга.