Немногие из нынешних знакомых Николая Кураева, спроси их об этом, могли бы назвать его имя, а уж тем более фамилию. Блатной мир, живущий по своим законам, презрительно относится к таким условностям.
Да и в самом деле, какое значение имеет имя, данное человеку родителями после рождения – Коля, Миша, Саша, – не все ли равно? Теория о том, что имя определяет черты характера, способности, образ жизни человека, среди братвы популярностью не пользуется.
В соответствии с этой теорией имя Николай ничего не означает.
Зато запрудненские «синие» хорошо знали пацана с погонялой Долбан – чуть кургузого, плечистого парнишку с напарафиненными кулаками, которого выбрал своим отбойщиком Саша Порожняк.
Даже среди своих эта известность, однако, вовсе не означала уважение. Да и за что, собственно, уважать? Ничего героического в биографии Николая Кураева не было.
После школы-восьмилетки он поступил в ПТУ на самую что ни на есть рабочую специальность – слесаря. Но ни учиться, ни работать ему никогда не нравилось.
Правда, в ПТУ был хороший спортзал с тренажерами, и Николай принялся с похвальным упорством качать железо. Силу, приобретенную после таких занятий, он стал успешно пробовать на ближних.
Несколько раз ему все это сходило с рук. Но однажды крупно не повезло. На дискотеке в городском парке он основательно отмесил какого-то мажора. Тот оказался, на беду Николая, сыном зампреда горсовета.
На следующий же день после того, как отпрыск высокопоставленного папаши угодил в больницу со сломанной челюстью, множественными ушибами и переломами ребер, Николая повязали прямо в качалке.
Следственно-судебный механизм, запущенный под давлением власти на полную катушку, с готовностью принял в свои жернова очередную жертву, после чего Кураев получил три года за хулиганство и отправился в колонию.
Там он заимел свою первую роспись на плече – девичью головку. Это означало, что свое семнадцатилетие он встретил в воспитательно-трудовой колонии.
Бакланский перстень на пальце ему выкололи сразу же после прибытия в зону.
Там же Николай получил свою погонялу. Вообще-то на фене «долбан» означает «окурок». Но Кураева окрестили так по другой причине.
Даром словесного убеждения он не обладал и потому в щекотливых ситуациях говорил просто: «Щас как долбану». Внушительная фигура и увесистые кулаки заставляли соглашаться даже самых несговорчивых.
Долбан быстро завоевал авторитет среди пацанвы, признанием чего явился еще один комбинированный перстень с черными мастями и тремя церковными куполами.
Год из отмеренного ему срока Долбан провел уже во взрослой колонии. Нравы там были построже, но Долбан за свою физическую силу и уже приобретенный авторитет был признан своим среди блатных.
Это прибавило ему проблем с администрацией зоны, но дало возможность избавиться от скуки трудовых будней – пахоты на «промке».
На волю Долбан вышел по звонку, полностью отсидев положенный срок. Без дела мыкался недолго. Еще с несколькими такими же бывшими пэтэушниками был принят запрудненской братвой и стал выполнять разнообразные мелкие поручения.
Обычно дальше мордобоя дело не заходило. Но Долбан выполнял свою работу прилежно и эффективно. За это был рекомендован не кому-нибудь, а самому Саше Порожняку, когда запрудненский авторитет решил обзавестись «кожаным затылком».
Выбор Порожняка пал на Долбана еще и потому, что он ни на что не претендовал, мыслительными способностями не отличался, перед шефом благоговел.
Накануне Долбан, конечно, провинился. Не надо было ему трогать эту сучку Катьку. Ну, затащил бы как-нибудь в лайбу, запихнул на заднее сиденье, и все. Так нет же, не смог сдержаться, треснул ей по репе. У нее, конечно, фара под глазом сразу вспыхнула, истерика началась, визги, угрозы.
Но хорошо все, что хорошо кончается. К тому моменту, когда Долбан привез Катьку домой к шефу, Порожняк уже успел обкуриться, был добрым и особенно не ругался. То есть он даже вообще не ругался, так, лениво расспрашивал, а потом отослал своего отбойщика. Значит, Катьку проехали. Ну и ладненько.
О том, что тогда же, накануне, в кабаке Долбан начистил рыло какому-то козлу по имени Ленчик, телохранитель Саши Порожняка даже не вспоминал.
Мало ли их было, таких засранцев. Да, еще после Ленчика к Катьке лез какой-то азер. Но это для Долбана тоже ничего не значило. Хрен с ними, с этими черножопыми.
Правда, Порожняк пригрозил, что отмазывать Долбана в случае чего не станет. То есть в случае разборок с черными. Да кто там за этого шашлычника заступаться станет?
В общем, вечером Долбан вернулся домой в хорошем настроении. Жил он один в съемной однокомнатной квартире обычной хрущобы. Заглотив полбутылки водяры, залег спать.
Утром проснулся, как огурчик, с аппетитом слопал большой кусок ветчины из холодильника, запил тремя сырыми яйцами и вышел из дому.
Он направлялся к Саше Порожняку. Но особенно не торопился. Шеф сегодня наверняка будет дрыхнуть до полудня, а если, паче чаяния, проснется раньше, позвонит. Для этого Порожняк самолично выдал Долбану пару недель назад сотовый телефон и объяснил, как им пользоваться.
Теперь мобильник всегда лежал в нагрудном кармане кожаной куртки Долбана, с которой он не расставался никогда, даже в самую жаркую, как, например, сейчас, погоду. Пару раз, когда Порожняк выезжал на серьезные стрелки, он на всякий случай выдавал своему отбойщику пистолет «ТТ» с полной обоймой.
Но стрелок из Долбана был никудышный. Причина проста – толстенный указательный палец правой руки с огромным трудом протискивался в пистолетную скобу. Так что наличие волыны было скорее мерой профилактической.
Ко всему прочему, Порожняк заставил Долбана написать какое-то дурацкое заявление о том, что пистолет якобы только что найден под кустом и предназначен для сдачи в отделение милиции.
Эта липовая ксива находилась теперь в том же нагрудном кармане рядом с мобильником, хотя никакой волыны при себе у Долбана не было.
Едва выйдя из подъезда, Долбан почувствовал, как его накрыло горячей удушливой волной. Солнце пекло нещадно. Долбан испытал острое желание накатить бокальчик холодного пивка. Насколько ему позволяли умственные способности, Долбан принялся размышлять над этой перспективой.
Пиво – это, конечно, по кайфу в такую жару. Но после него же несет как из бочки, а Порожняк ох как этого не любит. Но, с другой стороны, от запаха можно избавиться, засунув в рот пачку мятной жевательной резинки.
После недолгих колебаний Долбан направился к ближайшему киоску, торгующему среди прочей сигаретно-шоколадной дребедени холодным пивом. Перейдя на тенистую сторону улицы, он подошел к ларьку и сунул голову в окошко.
– Пивняк из холодильника?
Обомлевшая от жары тетка-продавщица успокаивающим голосом сказала:
– Из холодильника.
– Давай пару пузырей.
Долбан положил на прилавок измятую купюру.
– Какое?
– А че – типа, разное есть?
– Конечно, разное, – буркнула продавщица. – Не при социализме, чай, живем. «Жигулевское», «Балтика», «Бадаевское».
– Давай «Бадаевское». Еще пачку жвачки, которая, ну, это… посильней.
– Чтобы запаха не было? – уточнила продавщица.
– Ага. А на остальное – гондонов.
– Много получится, – не удивляясь такой просьбе клиента, ответила продавщица.
– А мне по хрену, карманы есть.
Рассовав по карманам два с лишним десятка презервативов в ярких лакированных упаковках, Долбан нетерпеливо сказал:
– Ну где там пиво? Трубы, бля, сохнут.
В ожидании спасительного напитка Долбан оперся локтями на прилавок. Перстни на его распухших от парафина пальцах расплылись и больше напоминали полустертые кляксы на руках у нерадивого ученика.
Получив наконец желанное пиво, Долбан высоко задрал голову и опрокинул бутылку горлышком вниз. Занятый поглощением «Бадаевского», он не услышал, как за его спиной, урча мотором, остановился милицейский «воронок».
Опустошив первую бутылку, Долбан принялся за вторую.
Сине-желтый «уазик» постоял немного, потом въехал на тротуар и остановился рядом с ларьком. Щелкнул замок открывающейся двери. Из машины, разминая руки и ноги, неторопливо вышли два гренадерского роста и телосложения милиционера в пятнистом камуфляже.
Увидев ментов, Долбан демонстративно повернулся к ним спиной. Милиционеров это, казалось, ничуть не смутило.
– Мужик, как пиво?
Долбан продолжал глотать из горлышка, словно вопрос относился не к нему. Милиционеры подошли поближе.
– Эй, мужик, пиво-то холодное?
Недовольный тем, что его оторвали от замечательного процесса, да еще не кто-нибудь, а менты поганые, Долбан обернулся:
– Чего?
– Глухой, что ли? – засмеялся один из милиционеров. – А, мужик?
Долбан угрюмо покосился на «воронок».
– Я не мужик, – по старой зоновской привычке ответил он.
– Так ты че, блатной? – с вызовом в голосе произнес другой мент.
Несмотря на недалекий разум и слабое воображение, Долбан быстро понял, что его провоцируют. Но ментов он никогда не боялся и знал, что в случае чего Порожняк отмажет: были свои люди в городской ментуре.
Эти двое вели себя так, как будто им было нужно срочно выполнить план по задержанию. Они обступили Долбана с двух сторон, явно заинтересованные его личностью.
Не отвечая на вопрос, он поставил пустую бутылку на прилавок ларька.
– Благодарю за пиво, мать.
– Ну, хам, – донесся из-за его спины голос милиционера. – На вопросы не отвечает, сотрудников милиции, находящихся при исполнении служебных обязанностей, по матери посылает.
– Ты чего гонишь, волчара? – опешил Долбан. – Кого это я по матери посылал?
Он не успел обернуться, как на голову ему обрушился удар резиновой дубинки. Долбан взмахнул руками, пытаясь закрыть темя, и зацепил прилавок. Пустая пивная бутылка со звоном разбилась о тротуар.
– Ты, сукин кот, еще дебоширить будешь? – со злобой воскликнул мент, стоявший спереди. – Давай, Семенов!
Беспорядочные удары посыпались с двух сторон. Долбан попытался сопротивляться, неосторожно убрал руку и тут же заработал дубинкой по затылку. Удар был нанесен профессионально, со знанием дела, поэтому Долбан мгновенно отрубился.
Потеряв сознание, он растянулся на тротуаре под ногами у ментов. Осколки разбитой бутылки вспороли ему запястье через рукава кожанки.
– Так, Семенов, – сказал милиционер с лычками старшего сержанта, вешая дубинку на пояс, – тащи его в машину и браслеты не забудь, а то эта падла еще очухается, разнесет там все.
– Да он там, бля, на бутылке порезался. Я счас весь в кровище вымажусь.
– Ну и хрен с тобой, – засмеялся старший сержант, – че ты, бля, девочка? Крови боишься?
– Да? – кисло возразил Семенов. – А кто мне потом камуфляж мыть будет?
– Давай, не муди.
Милиционер согнулся над Долбаном, брезгливо, едва ли не двумя пальцами завел обе руки своей жертвы за спину и щелкнул наручниками. Потом приподнял обмякшее тело Долбана и застонал от натуги.
– Ну, бля, тяжелый. Жрет, наверное, как удав. Кузя, помоги.
Милиционеры совместными усилиями затащили Долбана в «воронок». Бросили на пол за сиденьями, захлопнули дверцу.
Семенов сел за руль. Второй мент подошел к ларьку и сказал продавщице, высунувшейся из окошка:
– Вот так, тетка, надо с хулиганьем разбираться.
Придя в себя, Долбан обнаружил, что лежит, уткнувшись лицом в траву. Приподняв голову, он увидел перед собой две пары высоких шнурованных ботинок, которые на милицейском жаргоне называются берцами.
Почувствовав нестерпимую боль в затылке, Долбан со стоном опустил голову.
– Очухался, падла, – послышался голос сверху. – Ладно, Семенов, подними его и посади возле дерева.
Крепкие руки подняли Долбана и протащили под мышки несколько метров. Милиционер посадил его на траву, прислонив спиной к дереву.
Наконец Долбан мог осмотреться. Кривясь от боли, он несколько раз повернул голову.
Вокруг, насколько он мог понять, были только деревья и кустарники. Над головой в густой листве пели птицы. Кажется, где-то неподалеку журчал ручей. А может быть, это просто шумело в голове у Долбана после ударов «демократизатором».
Милицейской машины нигде не было видно. Зато Долбан заметил еще одного человека, который сидел на коряге с сигаретой в руке. Курить ему было трудно, потому что лицо его распухло от побоев.
Осторожно вставляя сигарету в рот, он придерживал ее разбитыми губами, глубоко затягивался, выдыхал дым. Лицо его, изуродованное почти до неузнаваемости, показалось Долбану незнакомым. Однако вскоре Долбан понял, кто сидел на коряге, по замшевому пиджаку, треснувшему на плечах.
Вчерашний соперник Долбана ухмылялся, несмотря на то что вид у него был неважнецкий. Правда, ухмылка эта была больше похожа на гримасу страдальца.
Налетчик, похоже, на самом деле пребывал в неплохом расположении духа. Он даже умудрился цыркнуть слюной сквозь зубы.
– Ну че, козел? – сиплым голосом спросил он. – Узнал? Вижу, что узнал.
Подошедшие поближе милиционеры громко рассмеялись.
– Вишь какой сообразительный. А когда брали – шлангом прикидывался.
Лицо Долбана исказилось от злобы.
– У, волки позорные, мусорье вонючее!
– Семенов, че он там вякнул?
– Не расслышал, кажись, ругается.
– Ах, бля, он еще ругается. За это его надо наказать.
Тут же последовал резкий удар носком ботинка по печени Долбана. Взвыв от боли, тот завалился на бок. Его тут же усадили обратно.
– Понял, паскуда, как рот разевать?
– Да вы, козлы, не знаете, на кого наехали! – выкрикнул Долбан. – Завтра на цырлах бегать будете!
– Нет, Кузя, ты слыхал? Вот клоп вонючий, никак воздух портить не перестанет. Давай его сразу замесим.
– Погоди, Семенов, надо портупею снять.
– На хрена?
– Так легче тренироваться будет.
Пока менты снимали с себя ремни и прочую амуницию, Ленчик встал с коряги, тяжело передвигая ногами, подошел к своему вчерашнему обидчику.
– Ну че, пидор запарафиненный, думал, ты герой? Думал, что меня в ментовку загребли и мы с тобой больше никогда не встретимся? – медленно говорил он, с трудом шевеля разбитыми губами. – Я же тебя вчера предупреждал, чушок ты запаршивленный, что, бля, убью на хрен. Помнишь?
– Пошел ты, гнида, петушило ментовское!
– Да? – язвительно хмыкнул Ленчик. – Как ты догадался?
– У тебя на хохотальнике написано, что ты педрило опущенный. А на кумполе гребень торчит!
Долбан, изловчившись, попытался пнуть Ленчика ногой, но тот предусмотрительно держался на безопасном расстоянии.
– Че ты дергаешься, че ты дергаешься? – почти ласково сказал он. – Щас мы тебе гребень приделаем. А если мало покажется, то в два ствола отчешежопим.
– Да я тебе, падла, глотку перегрызу.
Ленчик с презрением бросил окурок в лицо Долбана, но тот успел отвернуться. Менты тем временем подошли к своей жертве, разминая кулаки.
– Ну че, Семенов, кто первый?
– Кузя, ты у нас старший сержант, а я младший. Тебе положено.
– Ладно, – великодушно засмеялся милиционер. – Уступаю – молодым везде у нас дорога. Давай.
Семенов, явно обрадовавшись, немедленно врезал Долбану ногой по плечу. И когда тот опять завалился на бок, разочарованно сказал:
– Нет, так не пойдет. Херня какая-то получается – я его бью, он падает. Что ж мне, каждый раз его поднимать?
– Ну, бля, Семенов, ты мудак, – выругался старший сержант. – Ну поставь его. Пару раз врежешь, он опять завалится.
– Что ж делать-то? – Семенов почесал затылок. – Ладно, давай стоя попробуем.
Он поднял Долбана, прислонил его спиной к дереву и с гортанным криком нанес мощный удар кулаком в солнечное сплетение. Потом еще один – по левой стороне груди, в область сердца.
Раздался какой-то треск, Долбан промычал что-то нечленораздельное.
– Семенов, ты че, ему все ребра переломал сразу? – озабоченно проговорил старший сержант. – Ты так коней не гони.
– Да нет, Кузя, это у него там че-то в кармане. Щас гляну.
Он вывернул кожаную куртку Долбана, достал из внутреннего кармана сломанный пополам мобильный телефон.
– Во, бля? – с изумлением протянул Семенов. – У этого козла откуда-то мобила в кармане.
– Да скоммуниздил у кого-нибудь. Ты на его рыло глянь, он даже не знает, какие тут кнопки нажимать.
– Вам, псам вонючим, завтра такой парафин сделают, гарнир из параши хавать будете!
Долбан плюнул в одного из ментов, за что получил еще несколько ударов по ребрам и в голову. И все-таки он смог удержаться на ногах.
– Так, бля, Семенов, мне эта вонь надоела. Зае…ал он уже. У тебя там где-то пластырь был. Заклей ему пасть.
Мент резво вытащил из нагрудного кармана кусок лейкопластыря и заклеил рот Долбану. После этого он намеревался отработать на своей жертве еще несколько ударов, но старший сержант остановил его:
– Глянь, что там у него еще в шмотье. Может, бабки есть?
Через минуту все карманы Долбана были выпотрошены, имевшиеся в них денежные купюры перекочевали к старшему сержанту. Семенов развернул сложенную вчетверо и потершуюся на углах бумагу.
– Слышь, Кузя, у него тут заявление.
– Во, бля. Ну читай.
– Я, Кураев Николай Иванович… Ах, так тебя даже Николаем Ивановичем кличут? А знаешь такую поговорку – Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй?
– Так че там дальше? – нетерпеливо спросил старший сержант.
– Ля-ля-ля, ля-ля-ля… обнаружил этот пистолет, номер… ля-ля-ля, ля-ля-ля…
– Стой, стой. Какой пистолет? Ты хорошо посмотрел? Может, в штаны провалился?
Мент тщательно прощупал потертые джинсы Долбана и уверенно сказал:
– Не, ни хрена нету.
– Ты, падла, – старший сержант врезал Долбану кулаком по скуле, – где пушка?
– У него ж рот заклеен, Кузя.
Милиционер сорвал пластырь с лица Долбана.
– Где пушка, я спрашиваю?
– Нету у меня ни хрена.
– Да? – Старший сержант потряс бумажкой перед лицом отбойщика. – А это что такое? Просто так написал и целый месяц носил? Че она так потерлась?
– Захотел и написал. Просто так, для понта.
– Для понта? – рассвирепел старший сержант. – И номер для понта придумал? Ах ты, паскуда. Давай, Семенов, мочи его. Только не в грудь и не по плечам. Этот ублюдок качаный, ему твои удары как укусы комариные. В башку мочи, в башку.
Расположившись рядом с Долбаном, как на тренировке, Семенов стал наносить ему удары кулаками в голову. Поначалу Долбан пытался уворачиваться, но с каждым пропущенным ударом это получалось у него все хуже и хуже.
Наконец, совершенно измученный, он рухнул на траву под деревом.
– Ладно, хватит, Семенов, – распорядился старший сержант. – Пусть малость оклемается, потом я за него возьмусь.
Теперь разбитое лицо Долбана ничем не отличалось от изувеченной физиономии его вчерашнего соперника. Ленчик наблюдал за экзекуцией с мстительным злорадством, сидя на коряге и выпуская кольца табачного дыма.
– Вы его только раньше времени в гроб не вгоните, – сказал он ментам, когда наступила пауза.
– А ты че, жмуриков трахать не любишь? – загоготал Семенов.
– Я ж не этот, как это называется, некрофил. И потом, надо, чтоб он чувствовал, как ему гребень приделывают.
– Не ссы, Ленчик, потренируемся и тебе его отдадим. А чтоб в сознание пришел, побрызгаешь на него сверху.
– Чем побрызгаю? – не понял Ленчик.
– Поссышь, мудак!
– А-а…
– Хер на, – передразнил его мент. – Тупой ты, Ленчик, тупой как валенок. Я вообще не понимаю, зачем вы с Рахитом нашей конторе нужны? Что ты, что твой брательник – оба долбо…ы.
– Чего это? – обиженно протянул Ленчик.
– Того, – наставительно сказал мент. – Вы с Рахитом дел наделаете, а потом нам разбирайся. Мы и так все в говне по уши.
– А чего мы такого наделали?
– На хрена ты, пидор шерстяной, вчера в кабаке к этой бабе полез?
– Я пидором не по своей воле стал, начальник, – принялся объяснять Ленчик, нервно дергая посиневшим после вчерашних побоев лицом. – Меня на зоне опустили.
Менты переглянулись и загоготали.
– Так там всех, кто по сто семнадцатой, опускают. Ты ж за взлом лохматого сейфа на зону пошел.
– А я этого не знал, – взвизгнул Ленчик. – Не знал, и все. И потом, я ее даже трахнуть как следует не успел. Пьяный был. С брательником тогда нарубились.
– Ладно, не воняй, – оборвал его Семенов.
– А че мне вонять? Может, меня на зоне опустили, зато я щас сам любого опустить могу. А начальнику я вашему нужен потому, что мы с братаном любой гоп-стоп сделать можем.
– А толку-то, – пренебрежительно махнул рукой старший сержант.
– Вам, может, и никакого, не знаю. А начальник ваш новые звездочки на погоны получил. И бабок мы ему притащили немерено.
Упоминание о новых звездочках на погонах и больших деньгах, полученных начальником, почему-то привело обоих ментов в ярость. Семенов подскочил к Ленчику и отвесил ему крепкую оплеуху.
– Заткнись, пидор гнойный! Скажи спасибо, что мы этого жлоба месим. Если б не шеф, ты бы, падла, щас в шерстяной хате сидел. И какой-нибудь педрюган долбил бы тебя и в рот и в жопу!
– Ну ладно, че вы, пацаны? – заныл Ленчик. – Я ж только объяснил.
– Нам твои объяснения на хрен не нужны. Давай, Семенов, поднимай этого урода закоцанного. Видишь, он зыркалами хлопает. Щас моя очередь.
Поставив Долбана спиной к дереву, старший сержант принялся методично и жестоко молотить его по самым больным точкам. Спустя несколько секунд Долбан снова упал. Но мент не остановился и продолжал бить его тяжелыми ботинками.
Отбойщик сначала дергался под ударами милицейских берцов, потом затих.
– Хватит, Кузя! – запоздало крикнул Семенов.
– Не хватит, бля, – отмахнулся разгоряченный старший сержант. – Эта сука будет знать, что такое остров любви. На всю жизнь, урод, запомнит.
Он бил Долбана до тех пор, пока сам не устал. Потом, тяжело дыша, отошел в сторону.
– Фу, бля, вроде натренировался, – выдохнул он.
Семенов склонился над затихшим телом Долбана, приложил два пальца к шее избитой жертвы. На его простом крестьянском лице отразилось недоумение.
– Слышь, Кузя, что-то я не пойму…
– Чего ты не поймешь, мудила? – закуривая сигарету, спросил старший сержант.
– Пульса вроде нету.
– А ты где щупаешь?
– Где-где? На этой, как она называется, яремной вене.
– Ищи получше, должон быть.
Прикладываясь к шее Долбана и так и эдак, Семенов снова озабоченно потряс головой.
– Не-а, ни хрена нету.
– Руку пощупай.
Последовав этому совету, Семенов взялся за запястье обмякшей руки. Потом резко приложил ухо к груди отбойщика.
– Сдох, что ли? – искренне удивился он.
– Да не может быть, – хмуро сказал старший сержант. – Я же его убивать не собирался. Так, поупражнялся немного.
– Что, точно умер? – спросил Ленчик.
– Да точно, точно! – не сдержавшись, закричал Семенов. – Вы че думаете, я тут, бля, шучу? Сдох, бля, че нам теперь делать?
– А ты «Скорую» вызови, – сказал старший сержант.
Он старался выглядеть невозмутимым, но даже Ленчик заметил, насколько он обеспокоен.
– В общем, так, Семенов, иди-ка глянь по сторонам на всякий случай. От города тут далеко, место безлюдное, но хрен его знает, может, какая бабка забрела. Нам лишние свидетели не нужны. А я тут курну и покумекаю, что к чему.
Семенов стал кругами бегать по окрестным кустам, ломая ветки и сбивая листья. Через минуту он прибежал и, запыхавшись, сказал:
– Не, вроде никого нет.
– Тащи его в машину, – распорядился старший сержант.
– Да ну, какого хрена? – возразил Семенов. – Давай здесь где-нибудь бросим. Ветками закидаем, и все.
– Дурак ты, Семенов, – снисходительно сказал старший сержант. – Поэтому у тебя на погонах только две лычки. Щас ты его засунешь в машину, и мы свалим отсюда. Завезем в город и оставим в каком-нибудь дворе возле базара.
– На фига?
– Ты че, вообще баран, Семенов? Понимаешь, кого мы замесили? Это ж «синий». А на базаре крышу делают азеры. Когда жмурика найдут, «синие» сразу подумают на черножопых. Они и так на ножах, еле-еле мирятся. А из-за этого быка между ними разборки начнутся. Про нас никто и думать не будет.
– Ну ты, бля, Кузя, даешь! Круто придумано!
– Так у меня ж башка не только для того, чтоб фуражку носить. Бери пример с меня, Семенов, тоже старшим сержантом станешь. Не век же тебе в водителях-милиционерах сидеть.