Высокая пышнотелая блондинка в облегающем зеленом платье, виляя бедрами, вышла из подъезда серой пятиэтажки и, поправив болтающуюся на плече кожаную сумочку, остановилась на тротуаре.
Ее крупное, отмеченное печатью вульгарности и покрытое толстым слоем косметики лицо недовольно скривилось. Посмотрев по сторонам, она достала из сумочки продолговатую зеленую пачку, вынула длинную сигарету, щелкнула зажигалкой и, затянувшись, стала прохаживаться по тротуару.
Две старушки, сидевшие на ближней скамейке, наклонились и стали шушукаться. Девица, нервно вдыхая ментоловый дым, не обращала на соседок внимания.
– Катька-то наша, глянь, – шептались старушки, – совсем нос задрала. Вырядилась как чучело, морду намазала, сигарету заграничную в зубы… Марья-покойница, царство ей небесное, пока жива была, дочку в ежовых рукавицах держала. А теперь…
– Да, одно слово – безотцовщина. И что из нее теперь получится?
– Известно что – проблядь несусветная. Сколько мужиков за год променяла. Скоро клейма негде будет ставить.
– А таперь-то у нее, слыхала, кто в хахалях ходит?
– Кто?
– Зек.
– Да неужто?
– Точно-точно. Я сама видала – бандюга. Все руки синие от наколок. Он ее по ресторанам возит и деньги дает.
– Да откуда ж у него деньги, ежели он зек? Придумала ты чевой-то, соседка.
– Ей-богу. – Старушка перекрестилась. – На здоровенной белой машине разъезжает по городу. И еще один бугай вместе с шофером спереди там сидит. А харя ж у него, харя – не дай бог хоть раз увидеть.
И тут, словно в подтверждение слов старухи, из-за поворота во двор дома резко вывернул белый «Мерседес» с затемненными стеклами. Сверкающая лаком и хромом машина, заскрипев тормозами, резко остановилась у подъезда.
Открылась передняя дверца. Из нее вышел невысокий здоровяк с грубым скуластым лицом, бычьей шеей и распухшими, словно от пчелиных укусов, кулаками.
Увидев его, старушки моментально притихли. Громила распахнул перед блондинкой заднюю дверцу «Мерседеса» и встал рядом с машиной, сумрачно оглядываясь по сторонам.
Девица, демонстративно стряхнув пепел с сигареты, наклонилась к дверце и плаксиво сказала:
– Саша, где же вы пропадаете? Я уже битый час торчу на этом дурацком тротуаре.
Из салона «Мерседеса» высунулась хмурая физиономия известного запрудненского авторитета Саши Порожняка.
– Катюха, что за базары? – сиплым прокуренным голосом проворчал он. – Возле бана мент прилип. Пока туда-сюда, рамсы развели… Ну, на пару минут задержались.
Не вдаваясь в более подробные объяснения, он взял блондинку за запястье синими от татуировок пальцами и потянул ее в машину. Блондинка плюхнулась на сиденье, из салона донесся ее притворно-возмущенный голос:
– Саша, ну что ты делаешь? Отстань, шальной, я же с сигаретой. Платье мне прожжешь.
– Ничего, – расхохотался Порожняк, – прожгу это – куплю новое. Я тебе все что хочешь куплю. Даже новую жисть.
Громила, выполнявший роль охранника при Порожняке, захлопнул дверцу, сел в машину, и, взревев мотором, «Мерседес» умчался со двора.
Старухи-соседки лишь осуждающе покачали головами.
– Вот профура-то.
– Я тебе говорила, а ты не верила. Видала, какая рожа у этого бандюги?
– Видала. Ейный в машине-то сидел?
– Ага. Худющий, страшный, будто смерть. Пьеть, наверно, литрами…
Вожак запрудненских «синих», Саша Порожняк, вальяжно расположился вместе с очередной пассией за столиком в отдельном кабинете ресторана «Маленький принц». Его небритая почерневшая физиономия, лохматые всклокоченные волосы, засаленная, расстегнутая на груди рубашка и потертые джинсы резко контрастировали с аккуратной чистотой ресторанного кабинета.
Исключение из этой картины составлял лишь, пожалуй, черный матовый корпус мобильного телефона, торчавшего из наружного кармана рубашки Порожняка.
Метрдотель тщательно разгладил скатерть, на которой и без того не было ни единой морщинки.
– Все как обычно? – коротко осведомился он, наклонив голову в почтительном полупоклоне.
В свою очередь Саша Порожняк взглянул на пышнотелую блондинку.
– Катюха, шампусика?
Она капризно надула губки.
– Не хочу.
– А че?
– Мартини, – не задумываясь, сказала она, – сухой белый, со льдом и лимоном.
– Слыхал, в натуре? – спросил Порожняк метрдотеля. – А мне белую.
– Так точно. Сколько водочки?
Саша неопределенно махнул рукой.
– Начнем с пузатого.
– Понятно, – кивнул метрдотель. – Закусочка и все прочее будут через минуту.
– Давай, гони своих халдеев.
Метрдотель исчез, бесшумно затворив за собой дверь кабинета. Девица томно вздохнула и со скучающим видом вынула сигарету из пачки.
Пока она прикуривала, Саша громко зевнул и пятерней почесал макушку.
– Почему ты мальчиков не позвал?
– Ты че, Катюха, сбрендила? – лениво хмыкнул Порожняк.
– А что? Вчетвером было бы веселее, – пустив к потолку кабинета струю ментолового дыма, возразила она.
– С кем? – сипло засмеялся Саша. – С Зюзей и Долбаном? Они ж тупоры, даже хи-хи из себя выдавить не могут.
– А что такое «хи-хи выдавить»? – поинтересовалась Катька. – Это значит посмеяться или пошутить?
– Вот то и значит, – буркнул Порожняк. – Ни хрена не петрят. Им бы только наберляться, и все. Вот раньше у меня были корифаны – Шустрый, Ермолай…
Двое официантов вкатили в кабинет, где сидел Порожняк с подругой, столик с напитками и закуской. На столе появились хрустальный графинчик с запотевшими боками, высокий стакан с коктейлем для дамы, икра, балык, салат из мидий, заливной язык, фрукты.
Официанты работали умело и сноровисто. Последней на столике появилась ваза, в которой стояли пять кроваво-красных роз.
– Это тебе, Катюха, – осклабился Порожняк. – Красная роза – эмблема любви.
– Спасибо, Саша. – Девица жеманно растянула губы в неком подобии улыбки. – Я люблю розы.
Официанты, закончив свое дело, застыли по обе стороны стола в выжидательных позах. Саша вытянул из кармана своих потертых джинсов две пятидесятитысячные бумажки, разложил их по краям стола.
Официанты взяли деньги и с благодарностью удалились.
– Ты их балуешь, – тоном супруги, наблюдающей за тем, как муж транжирит деньги, сказала блондинка. – Зачем так много?
– Когда у меня есть бабки, я их никогда не жалею. – Порожняк потянулся к холодному графину с водкой. – А бабки у меня есть всегда.
– За такие чаевые могли бы и сами клиенту рюмку наполнить.
Она взяла высокий стакан с коктейлем и стала помешивать его соломинкой.
– Это я их так выдрессировал. Хочу сам себе наливать. А вот раньше, когда Ермолай с Шустрым были… А, ладно.
Он опрокинул в рот рюмку холодной водки и закусил куском балыка.
– А почему ты все время говоришь «раньше», «были»? Они что, уехали? – отпив за один раз полстакана коктейля, спросила девица.
– Эх, дура ты, Катька, дура, – засмеялся Порожняк. – За это тебя и люблю. Братва никогда не уезжает, братва сваливает на зоны или в могилу.
– Так их посадили? – последовал изумленный вопрос.
– На погост их снесли, – ковыряясь пальцем в зубах, сказал Саша. – Теперь мои братаны на участке номер три лежат.
– Как жалко, – протянула Катя. – Наверное, хорошие были мальчики.
– Ну, Катюха, ты даешь, – хохотнул Порожняк. – Хрен с ними, давай еще по одной.
Он налил себе очередную рюмку водки, выпил ее, вяло поковырялся вилкой в салате, выловил из него одну мидию, разжевал ее, бросил вилку в салат, закурил.
– Какой-то ты сегодня странный, Саша, – пожимая плечами, сказала Катька. – Сначала сказал, что будем гулять, а сам сидишь скучный. Может, расскажешь, что тебя беспокоит?
Порожняк нахмурился, потер небритое лицо:
– Братва вчера наехала из первопрестольной. Банщики «капусту» привезли.
– Они в московских банях работают? – с очаровательной невинностью спросила девица.
– Не в банях, а на банах, – устало-снисходительно пояснил Порожняк. – На вокзалах то есть. Бомбилы, каталы. Короче, лохов приезжих обувают и мне долю отстегивают. Откуда, ты думаешь, бабульки на все это? – Он обвел рукой стол.
– Я же не знаю, – протянула она.
– Не знаешь, так не долдонь.
Девица обиженно поджала губы и отвернулась.
– Щас вот в «Жар-птице» гужуют, – говорил скорее сам себе Саша Порожняк. – А я с тобой здесь сижу.
– Ну и иди к своим бомбилам.
– Да они ж как дети малые, – неожиданно стал оправдываться запрудненский авторитет. – Нажрутся, весь город на уши поставят. Так уже было… А мне потом с ментовьем поганым рамсы разводить. Не могу я с ними гужевать. Просекаешь? Не положено.
– Кем не положено?
– А… – Он снова потянулся к графину, но в этот момент мобильный телефон в нагрудном кармане рубашки издал мелодичную трель.
Порожняк вполголоса матернулся, вытащил мобильник, приложил к уху.
– Ну? Че? Бля, я вам что, нянька? Ладно, кончай княвать. Щас буду.
Отключив телефон и водрузив его на прежнее место, Порожняк скривился, потер затылок.
– Ну вот, бля, накаркала. У пацанов уже крыша дымится, кипишуют. Опять у меня головняк. Надо ехать.
– Ты оставляешь меня одну? – чуть не захныкала Катька. – Я не хочу одна, мне скучно.
Но Порожняк уже встал из-за стола.
– Не томись, Катюха, я тебе Долбана оставлю.
– Ну давай, давай стиры достанем и посмотрим, кто кого нагреет! – с горячностью воскликнул молодой парнишка с мелким невзрачным лицом. – Ты че, думаешь, что самый крутой? Это, может быть, ты в Запрудном крутой, а у нас в порту тебя любой лох разденет!
– Кого, меня? Любой лох?
Здоровенный плечистый мужлан в зеленой майке с надписью «Шанель» на груди едва не задохнулся от возмущения.
– Это ты мне, Самсону, такое базаришь?
Невзрачный парнишка, носивший погонялу Малыш, накануне приехал в Запрудный из Москвы вместе с группой коллег по ремеслу – лохотронщиков, катал, бомбил, ломщиков. Почти все они работали в столичном аэропорту Домодедово и на Ярославском вокзале под патронажем запрудненской братвы.
Начался отпускной сезон. Столичные аэропорты и вокзалы заполнились транзитными пассажирами, направляющимися на отдых через Москву.
Банные и портовые команды работу свою делали хорошо, делиться не забывали. В запрудненский общак потекли обильные вливания.
Столь доходный бизнес достался Саше Порожняку не за красивые глазки. Еще прошлым летом крышу «домодедовцам» и «ярославцам» делали азербайджанцы. Однако им приходилось сталкиваться со все более растущим давлением славян.
После нескольких стычек, в которых азербайджанцы понесли ощутимые потери, их лидеры стали подумывать о том, чтобы отступить с поля боя, не потеряв лица. Выход подсказал вор в законе Айваз, обосновавшийся в Запрудном и прочно контролировавший сразу несколько доходных сфер – бензиновый бизнес, рынки, торговлю наркотиками.
Для него прошлое лето было также отмечено столкновениями с запрудненскими «синими». Чтобы прекратить войну, которая мешала и тем и другим, Айваз предложил Порожняку навести порядок в рядах своих бойцов.
Авторитет Порожняка среди своих и недругов резко вырос после того, как он собственноручно на глазах у братвы расправился с Рябым, претендовавшим на место вожака. О «японском танго» в исполнении Порожняка и Рябого стало известно не только в Запрудном, но и в Москве.
Воровской мир столицы одобрил такое поведение Саши. Один из лидеров «славян», вор в законе Шурик Захар, лично приехал в Запрудный выразить свое уважение.
Правда, такое поведение Шурика Захара, имевшего прочную репутацию несгибаемого борца против пиковой масти и одного из лидеров славянских воров, выглядело странным. Ведь на первый взгляд получалось, что таким образом Шурик Захар поощряет внутриславянские разборки.
Но не стоит забывать о том, какой сложный период жизни переживал тогда сам Шурик Захар.
Незадолго до этого в одной из московских дискотек был застрелен вор в законе Глобус. В воровской среде Глобуса презирали не только за его манеры беспредельщика, но и за то, что он открыто водил дружбу с лаврушниками.
Даже свою воровскую корону он получил с помощью крестивших его «пиковых». Глобус активно копал под Шурика Захара, пытаясь развенчать его в глазах воровской братии.
Поэтому Захара считали заказчиком убийства Глобуса. После выстрелов у спорткомплекса «Олимпийский», приведших к смерти Глобуса, Шурик Захар был вынужден на некоторое время уйти в тень.
Открытая война с кавказцами ему никак не фартила. Тем более что он занялся нефтяным бизнесом, в котором позиции лаврушников были традиционно сильны.
Скорее всего именно по этим причинам Шурик Захар отметил заслуги Порожняка в наведении порядка в Запрудном. И, по слухам, даже обещал посодействовать выдвижению Порожняка в кандидаты на воровской сан.
В свою очередь Айваз также отблагодарил лидера запрудненских «синих». В знак признательности перед Порожняком, не допустившим возникновения в Запрудном войны группировок, азербайджанцы передали ему контроль над частью своих доходов в Домодедовском аэропорту и на Ярославском вокзале.
Себе южане оставили только «билетный патент» – торговлю у касс билетами на железнодорожные и авиарейсы.
После того, как домашние проблемы были улажены и бизнес потихоньку наладился, Саша Порожняк снова вернулся к прежнему образу жизни. Он много пил, менял подруг, пристрастился к травке.
Это увлечение стало приобретать все более опасный характер. Порожняк сильно похудел, зарос щетиной, глаза его порой лихорадочно блестели.
И вновь пренебрежение делами сыграло с Сашей злую шутку. А ведь его предупреждал сам Шурик Захар – не расслабляйся, не пускай все на самотек.
Обосновавшиеся в столице бомбилы и каталы оторвались от родных корней, стали все больше задирать нос. И хотя свою долю в родной общак они вносили постоянно, рознь между ними и запрудненской братвой все усиливалась.
А несколько недель назад это вылилось в драку со стрельбой. Вовремя успевшему на место происшествия Порожняку удалось замять дело. Ссора была улажена.
Кое-кто в городском отделе внутренних дел и прокуратуре получил приличные единовременные вознаграждения за закрытое и списанное в архив дело по фактам незаконного владения огнестрельным оружием.
Но сегодня Порожняку светила очередная неприятность. Приезжие и местная братва гужевали в ресторане «Жар-птица», который в Запрудном пользовался дурной репутацией.
В разгар кутежа снова стали выяснять, кто круче.
– А че, Самсон, – подзуживали братки, сидевшие за двумя сдвинутыми столами, – катни на счастье!
Над головами братвы, как, впрочем, и во всем ресторанном зале, колыхалось плотное облако табачного дыма. Звенела посуда, ее заглушал гомон голосов разгоряченной публики. Туда-сюда сновали официанты, разнося на подносах разбавленную водку.
Трое патрульных милиционеров вошли в зал, привычно скользнули глазами по столикам, переговорили о чем-то с администратором и метрдотелем и, покосившись на гулявшую братву, исчезли.
Кто-то из приезжих банщиков неуютно заерзал на стуле, увидев в зале милицейский наряд. Но уверенное поведение местной кентовки вселило спокойствие и в гостей.
В своей среде невзрачный на вид Малыш считался лучшим каталой, и для этого были веские основания: Малыш был карточным шулером в третьем поколении. Его дед и отец передали Малышу наследственный семейный бизнес.
Самсон же был карточным королем Запрудного, хотя и имел устрашающую внешность грозного громилы. Его толстые волосатые пальцы прекрасно чувствовали пометки на крапленых картах. Он умело растасовывал колоды, на глаз определял расположение в колоде меченых карт, неплохо владел другими шулерскими приемами.
Он не мог не откликнуться на вызов, брошенный ему каким-то сопливым пацаном.
– Давай катнем, на счастье.
Эта фраза Самсона означала, что он предлагает сыграть без подтасовок и шулерских приемов.
– Только стирами не твоими и не моими.
Они подозвали метрдотеля, и через минуту на столе лежала запечатанная колода карт. Братва тут же придвинулась к игрокам, шумно гремя стульями. Группировались, естественно, вокруг своих. Приезжие – рядом с Малышом, местные – возле Самсона.
– Во что катнем? – спросил Малыш.
Самсон пожал плечами.
– В «секу».
– Ладно, в «секу» так в «секу». Кто сдает? – лукаво улыбаясь, поинтересовался Малыш.
– Если играем на счастье, то не ты и не я, – не задумываясь, ответил Самсон.
– А кто, халдей? – насмешливо протянул Малыш.
– А че, пусть халдей сдаст, всех-то делов – по три карты.
– Сколько партий?
– Троечку.
– Годится, – сказал Малыш. – Только я без бабок не катаю.
– А то! Сколько ставим?
– Пятихатку.
– Лады.
На кон поставили по пятьсот тысяч. Самсон завернул к столу официанта, пробегавшего мимо с подносом, заставленным грязной посудой.
– Э, халдей, «секу» знаешь?
– Что, что, извиняюсь? – непонимающе переспросил официант – молодой парень с внешностью классического трактирного полового.
– «Сека» – игра есть такая в картишки, – пояснил Самсон. – «Московский дурачок» по-другому.
– Нет, не знаю.
– Ладно, тебе все равно до манды дверца. Да убери ты куда-нибудь эту парашу.
Недолго думая, официант поставил поднос с грязной посудой на соседний столик. Клиент, которому досталось такое нежданное счастье, попробовал было возмутиться, но быстро сообразил, что этого делать не следует.
Официант стал по правую руку от Самсона, как крупье в казино. Ему вручили запечатанную колоду и объяснили правила сдачи.
– Значит, так. Распечатываешь пачку, минуту шуруешь. Тасовать-то карты умеешь?
– Ну да, – пожал плечами официант.
– Потом даешь мне столкнуть. Сдаешь карту мне, карту ему, – Самсон показал на Малыша, – чтобы было по три у каждого. Когда партия закончена, снова шуруешь, снова даешь столкнуть, теперь уже ему. И так три раза. Догоняешь? Три партии играем.
Официант сделал все, как ему велели. Перетасовал, дал столкнуть, сдал карты.
– Чье слово? – спросил Малыш, ловкими профессиональными движениями сложив свои карты и посмотрев в них таким образом, чтобы не видели окружающие.
Самсон в свои карты пока не заглядывал.
– Пусть будет твое, – небрежно разрешил он.
– Продолжу «лимоном». – Малыш вальяжным движением вынул из кармана пачку купюр, отсчитал миллион и под одобрительные возгласы корешей бросил на стол.
Самсон сделал то же самое.
– Продолжу втемную.
– Самсон, ты б хоть в карты глянул, – забубнил кто-то над его ухом.
– Заткни поддувало. Знаю, что делаю.
Малыш продолжил игру, поставив на кон еще два с половиной миллиона – столько же, сколько уже было в банке. Самсон без тени сомнения ответил тем же.
Когда в банке было десять миллионов, Малыш на некоторое время задумался, а потом, потерев подбородок, сказал:
– Ладно, вскрываю.
Самсон неторопливо закурил, выдержал паузу и стал по одной открывать свои карты. У него оказалось тринадцать очков. У Малыша был единственный туз – одиннадцать очков.
Запрудненские шумно загоготали, застучали кулаками по столу в знак одобрения.
– Во дает Самсон. Ну ништяк. За одну партию десять «лимонов» скосил.
За это местные дружно выпили. Гости, хоть и выглядели удрученными, от лишней рюмки тоже не отказались.
Судя по внешнему виду Малыша, он не придал первому проигрышу никакого значения. Небрежно бросив карты на стол, он засмеялся, потом протянул руку к блюду с фруктами, отщипнул от ветки виноградину и бросил ее в рот.
Самсон, нагнувшись к столу, передвинул деньги из банка в свою сторону. Но по карманам рассовывать не стал.
Официант снова сдал карты. Малыш продолжил игру пятью миллионами. На сей раз Самсон не стал рисковать и глянул карту. Но так, чтобы никто из окружающих не видел.
– Отвечаю.
Он отсчитал пять миллионов и двинул их в банк. Малыш снова продолжил. Вскрывал Самсон, когда на кону было двадцать миллионов.
– Очко, – с торжествующим видом сказал он, выкладывая карты на стол.
Малыш немного подождал и с безразличным выражением лица перевернул карты рубашками вниз.
– Два лба, – выдохнул кто-то из местных.
Два туза, трефовый и бубновый, давали Малышу преимущество в одно очко. Двадцать миллионов передвинулись на другую сторону стола.
Счет по партиям сравнялся. Победителя должна была выявить третья, последняя, партия.
Самсон занервничал.
– Ты там шуруй как следует, – сказал он официанту, не отрывая глаз от колоды.
В ожидании сдачи Малыш сидел, опустив руки под стол. Его бесцветное лицо не выражало никаких эмоций.
В свою очередь Самсон тер вспотевшее лицо, ерзал на стуле, потом закурил. Последняя партия обещала крупный банк. Собственных денег Самсона на хорошую шпилевку могло и не хватить.
После сдачи он плотно сложил карты, поднес их к самым глазам и очень осторожно посмотрел.
– Вхожу двумя «лимонами».
Малыш, глянув карту, поднял ставку до десяти миллионов. Самсон стал судорожно шарить по карманам, доставая всю наличность. Денег не хватало.
– Корень, – обратился он через плечо к одному из братков, – дай лавэ. Возьму чистоган, сразу отдам.
На стол перед Самсоном шлепнулся толстый бумажник из черной кожи.
– Там только баксы, – сказал Корень. – На тачку копил.
Самсон отсчитал двадцать пять бумажек с изображением президента Франклина и бросил в банк.
– Две с половиной штуки ставлю.
Малыш явно намеревался продолжить игру, но кореша, которым не терпелось увидеть развязку, стали нетерпеливо подталкивать его локтями.
– Вскрывай, вскрывай, в банке уже десять штук баксов.
– Ладно, посмотрю я тебя, Самсон.
Малыш достал из заднего кармана собственный бумажник, набитый долларовой наличностью, отсчитал две с половиной тысячи долларов и швырнул их на стол. При этом он положил карты на стул под ногу.
Раскрасневшийся от возбуждения Самсон стал медленно переворачивать свои карты. Руки его заметно дрожали.
– Три шаперки.
Столпившиеся вокруг кореша взвыли от восторга:
– Ни хрена себе, тридцать два очка!
Это была почти максимальная выигрышная комбинация. Перебить ее могли только три туза.
Малыш молча пожевал губами, достал карты из-под бедра и стал по одной выкладывать их на стол.
– Лоб… Еще лоб… И еще лоб. Ну так что, Самсон, кто из нас лучше метает стирки?
– Во бля, – дружно выдохнули все собравшиеся вокруг.
Самсон, не веря своим глазам, наклонился над столом, долго смотрел на карты Малыша, потом откинулся на спинку стула. Погрузившись в состояние прострации, он смотрел в потолок, шевелил губами, будто что-то высчитывал.
Малыш тем временем собрал со стола все деньги, рассовал их по карманам и бросил несколько синих банкнот официанту, сдававшему карты.
Подельники шумно восхищались его победой, хлопали по плечам, в то время как на противоположной стороне стола воцарилось уныние.
– Да, бля, не подфартило Самсону…
– Но зато шпилевка была ништяковая.
– Халдей, – послышался голос Малыша, – еще конины. Я проставляю.
Официант, кивнув, сгреб с соседнего столика поднос с грязной посудой и бросился в подсобку. Малыш, сделав заказ, вышел из-за стола размяться.
Братва, опрокинув после такой напряженной игры по рюмке, дружно задымила. Про Самсона на некоторое время забыли. Он сидел набычившись, глаза его смотрели в одну точку.
Рядом с ним обхватил голову руками Корень. Еще несколько минут назад он был так близок к осуществлению своей мечты о собственных колесах.
Малыш, подтвердивший свою высокую репутацию наследственного каталы, прошелся вдоль столов. Его внимание привлекла смазливая девчонка в дальнем углу ресторанного зала.
Когда он проходил мимо, Корень неожиданно вскочил, выхватил из кармана выкидной нож и заорал:
– Хайло покромсаю! Сука, бабки верни!
На свету блеснуло лезвие, послышался грохот стульев. Братва повскакивала со своих мест, прервав гулянку.
Малыш с невероятной прытью прыгнул в сторону, закрываясь стулом.
– Э, ты че, малахольный? – закричал он.
Глаза Корня налились кровью. Он рванулся к Малышу, размахивая перед собой ножом.
– Урод, бля, колумбийский галстук сделаю! Рыло от уха до уха порежу, паскуда!
Кто-то повис у него на руке, пытаясь остановить почти неминуемую поножовщину.
– Стой! Ты чего?
– Да я же видел, как он стиры передернул! Самсона нагрел, меня нагрел!
– Кто передернул? – выкрикнул Малыш. – Фары протри!
Его пытались сдерживать свои.
– Не кипишуй! Он же нарытый, сам видишь.
– А мне по хрену, пусть за базар отвечает!
Нож у Корня отобрали, но он продолжал горячиться, вырывался из рук сдерживающей его братвы.
– Пацаны, гадом буду, у этого козла в жопнике стирки лежат! Когда они на последнюю партию пошли, он клешни под стол засунул. Откуда у него могли три лба взяться?
– Точно! – язвительно выкрикнул Малыш. – Три лба я у себя из жопы достал. А за козла…
– Ты, бля, докажи, что все по-честному. Выверни жопник! – крикнул кто-то из запрудненских.
Приезжая братва поумолкла. Все одновременно воззрились на Малыша.
– Давай, докажи им.
Малыш стал затравленно озираться по сторонам.
– Вы че, братва, не верите? Мы ж на счастье катали, какие стирки?
Дело запахло керосином. Самсон, который до сих пор молча сидел за столом, внезапно поднялся и стукнул кулаком по углу столешницы. Зазвенела посуда, ресторанная публика, и без того напуганная, замерла.
– Где Порожняк? – прорычал Самсон. – Пусть разберется.