– Андрей! Почему ты пришел к третьему уроку?
– Ну как вам объяснить?..
– Уж объясни как-нибудь.
Когда я не знаю, что сказать, а от меня непременно требуют, чтобы я что-то сказал, обычно я говорю первое, что приходит в голову. Я увидел на окне пакет молока и сказал:
– Ко мне с утра приходила корова.
– Корова?! – опешила Людмила Викторовна.
– В пятнах. Она поднялась на восьмой этаж. И я просто не мог уйти, не поговорив с ней, понимаете?
– Как корова могла подняться на восьмой этаж?
– Я тоже ее об этом спросил.
– И что же она ответила?
– С трудом.
С утра у меня болел живот. Но кому это интересно? Не буду же я об этом рассказывать направо и налево. Тем более что Саша как раз смотрела в мою сторону. Саша, которую я когда-нибудь позову покататься со мной на мопеде. Чтобы она сидела сзади и ее волосы развевались из-под шлема… Когда у меня будет мопед… Года через четыре… Может быть.
– Не надоело быть шутом?! – рассердилась Людмила Викторовна. – Твою бы фантазию да в мирных целях! Написал бы лучше про Пушкина!
– Вы хотите, чтобы я сочинил какую-нибудь историю про Пушкина?!
– Нет-нет. Не хочу.
– То есть вы не хотите, чтобы я делал домашнее задание?!
– Не хочу! То есть хочу! Ты должен делать домашнее задание, но по-человечески.
– Как это – по-человечески?
– Без родителей не возвращайся! – у Людмилы Викторовны в очередной раз «лопнуло терпение». На самом деле она просто не знала, что еще сказать.
А это значило, что у меня появилось несколько свободных дней.
В прошлый раз мама заявила, что ей надоело ходить в школу и пусть идет папа. А папа ответил, что ему тем более надоело. Так что стоило погулять несколько дней, чтобы в школе заволновались и спросили у мамы с папой напрямик, кто из них больше не хочет ходить в школу. Ну а дальше будет серьезный разговор, почему же я ничего не сказал родителям. С взрослыми ужасно сложно: вечно они не знают, чего хотят. То они не хотят идти в школу, то ругаются, что их в школу не позвали. Виноваты оказываются, конечно, дети. Бедные дети.
Когда выгоняют из школы, в первый момент чувствуешь себя омерзительно.
Потому что, когда тебя выгоняют, не важно даже, откуда и за что, это обидно.
А во второй – получше.
Потому что выгнали и выгнали. Что ж теперь делать…
Идти было некуда, и я шел, стараясь не наступать на черточки на асфальте. Я не знаю, почему на них нельзя наступать. Почему-то мне кажется, что нельзя. Иногда черточек было много, и надо было перепрыгивать.
– Смотри, куда прешь! – Я прыгнул и влетел в чей-то огромный живот.
– Извините.
– Вести себя не умеют! Куда родители смотрят?! – не унимался толстяк.
Мне иногда кажется, что я всех раздражаю.
Надо было срочно куда-нибудь деться. И я пошел в парк.
Мы там часто гуляли с мамой, когда со мной еще надо было гулять. Зимой – на санках. Там есть овраг, куда можно скатиться. Весной там здорово кормить уток, гонять голубей и пускать кораблики. А осенью созревают яблоки. Правда, туда сразу набегают бабушки с пакетами. Бабушки обтрясают яблони и потом продают яблоки у метро. Так что яблок остается мало. И на самом верху.
В парк уже пришла осень. Трава была мокрая.
Я сел под дерево и стал жевать кислое-прекислое яблоко.
Учебный год только начался, а меня выгнали уже во второй раз. Не то чтобы я был хулиганом или безобразно учился, но просто постоянно что-то случалось, и меня выгоняли. Папа говорит: «Жизнь тебя совершенно ничему не учит». Но папа не прав. Жизнь меня, определенно, учит. Например: если не хочешь, чтобы тебя выгнали из школы, – не говори о коровах… Но коровы тут ни при чем. Просто я понял: есть люди, совершенно не приспособленные для того, чтобы постоянно ходить в школу.
И тут мне на голову УПАЛО.
Я подумал – яблоко. Оказалось – ботинок.
Коричневый. Левый.
Я задрал голову.
В ветвях что-то темнело.
Почти на самой верхушке спал человек.
Я заткнул ботинок за пояс и полез на дерево.
– Это ваш ботинок?
Ответа не последовало, и я пристроил ботинок рядом со спящим. Но не успел слезть, как ботинок свалился снова.
Вслед за ботинком мне на голову посыпались сумка, зонтик и второй ботинок.
Я собрал вещи в кучу: «Проснется – мимо не пройдет».
Интересно, удобно ли ему там, на дереве?
Наверное, я его все-таки разбудил, потому что наверху завозились, а потом сказали:
– Хочу есть!
– Сегодня твоя очередь идти за продуктами, – откликнулось соседнее дерево.
«Их тут стая», – подумал я и стал разглядывать соседнее дерево.
– У меня куда-то делись ботинки, – сообщило первое дерево. – Сходи сегодня ты. А завтра – я. К тому же у нас, кажется, кончились деньги.
– Меня вполне устраивают на завтрак яблоки, – заявило соседнее дерево. – А ботинки наверняка опять свалились.
– Сам знаю.
Человек на дереве встал в полный рост, потянулся, странно поднял руки, взмахнул ими, будто стараясь удержать равновесие, качнулся и… спланировал вниз.
– Здесь мои ботинки не пробегали? – мрачно осведомился он.
Я настолько опешил, что просто протянул ему ботинки, сумку и зонтик.
– Тут что, гардероб? – удивился человек.
Я совсем не знал, что ответить, и кивнул.
С соседнего дерева слетела вторая тень.
Они оказались моими ровесниками. Девочка и мальчик. Худенькие, невесомые. Зато руки и плечи были могучими. Некоторое время они стояли и молча на меня смотрели.
– Скажи, пожалуйста, где здесь выход к морю? – наконец прервала молчание девочка.
«О каком море идет речь? – подумал я. – Балтийское – далеко. Черное – еще дальше».
– Молчит и молчит, – пожал плечами мальчик.
– Я молчу потому, что не знаю, где выход к морю. В Москве нет моря.
– Совсем нет?! – удивилась девочка.
– Да быть такого не может! – фыркнул мальчик. – Никто и никогда не стал бы строить город, не будь у него выгодного экономического положения и пересечения морских торговых путей. Где-то должен быть выход к морю.
– Тем не менее нет!
– Как же вы живете?!
– Каждый выходит из этого положения как может. У меня, например, есть собственный выход к морю – в дальней комнате. Если на закате сидеть и смотреть на небо, прищурив глаза, то можно подумать, что небо где-то кончается и начинается море.
– Но моря там нет?
– Мне кажется, есть.
Мальчик хмыкнул, а девочка сообщила:
– Нас зовут Вермишель.
– В смысле – макароны?
– В смысле – Веро и Мишель, – сердито пояснил мальчик. – Что тут странного?
– Ничего. А я Дрю. То есть Андрей, Андрюха. Мне больше нравится Дрю.
– И правильно! – одобрил Мишель. – Потому что у вас тут все Андреи. Надо же как-то отличаться.
– Ну не все.
– Да почти все. Андрей Болконский, Андрей Первозванный, и все остальные тоже Андреи…
Я решил оставить пока этот скользкий вопрос.
– Послушайте, а как вы летаете? – спросил я.
– Мы не летаем! – отрезал Мишель.
– Но я же видел!
– Показалось!
– Да ладно. Он вроде нормальный, – вмешалась Веро. – Просто бабушка нам не велела летать. Говорила, что здесь этого не любят. Правда, она уехала отсюда давным-давно. Может, с тех пор все изменилось.
– Вряд ли. – Мишель был мрачен. – Я есть хочу. И надо решать вопрос с одеждой.
– Так, может, он нам и поможет? Ведь ты нам поможешь?
Я быстро-быстро закивал.
Мне очень не хотелось, чтобы эти двое просто улетели. Улетели без меня.
– Мы ищем дом. С лепниной, серый с белым. Подъезд огромный, со скрипучей дверью, – Веро говорила это как заклинание, чуть раскачиваясь. – Зеленый двор, и посредине три березы. Качели, клумба, маленький забор. Проветривается чей-то коврик. Ворчит о чем-то дворник. Сгребает листья без конца. Двор пахнет морем, может быть рекой. А на березе – рыжий кот. Урчит как трактор. И если ты ему в глаза заглянешь, как будто жизнь свою увидишь…
– Вы там когда-то жили? – спросил я, когда она умолкла.
– Там жила наша бабушка.
– Мне кажется, в Москве таких дворов много.
– Я же говорил, он не поймет, – глядя в сторону, сказал Мишель.
– Конечно, он один такой, – поспешил я исправиться. – Но его все равно будет непросто найти.
– Для начала нам где-то надо достать что-то из одежды, чтобы не выделяться, понимаешь? – продолжала Веро.
Я совершенно ничего не понимаю в одежде, но даже я заметил, что эти двое были одеты необычно – будто для какого-нибудь торжественного случая или маскарада. Шелковая рубашка выглядывала из-под бархатной куртки Мишеля, вышитая блузка Веро дополняла сарафан из какой-то тяжелой ткани.
– Я могу одолжить тебе свою одежду, – предложил я. – Мы приблизительно одного размера. – Мишель смерил меня взглядом. – А для Веро что-нибудь придумаем. Веро – это ведь Вероника?
– Мне нравится Веро.
– Как скажешь. А вы откуда?
– Оттуда, – и Мишель махнул рукой.
– А там что?
– Там – это Там. Там – не здесь.
– Там – не здесь, – эхом откликнулся я.
Там дети летают и спят на деревьях. Впрочем, они спят на деревьях не только там, но и здесь… Их не выгоняют из школы. На завтрак у них яблоки из городского сада. Иногда так хочется быть откуда-нибудь оттуда.
– Ну что, пошли?
Мы направились к выходу из парка. «Куда бы их отвести?» – раздумывал я.
– Не смей! – вдруг крикнула Веро.
Только сейчас я заметил, что Мишель то поднимал, то опускал руки.
– Я не привык так медленно, – проворчал Мишель.
– Мы не должны летать! – еще строже сказала Веро. – К тому же мы теперь не одни.
– Я хочу есть. А Дрю мы вдвоем могли бы поднять. К тому же сейчас вообще никого нет.
Вокруг и вправду было безлюдно.
– Последний раз, – строго сказала Веро.
Но я понял, что и она не прочь ускорить путешествие.
– Хватайся, Дрю!
Едва я уцепился, они взлетели. И мгновенно набрали высоту.
Ноги болтались совсем без дела, тело тянуло вниз, а в животе что-то ухало. А внизу… Деревья сливались в огромные пестрые пятна, дома казались большими разноцветными кубиками, а люди – муравьями. Муравьи что-то кричали, махали руками. Мне вдруг ужасно захотелось крикнуть им что-нибудь.
– А-а-а! Я лечу!
Веро и Мишель захохотали.
Наверное, мой рюкзак был не до конца закрыт, потому что вдруг оттуда вывалились тетрадки.
– Ой!
Некоторые тетрадки ныряли вниз, другие раскрывались и планировали.
Веро и Мишель сделали вираж, я оказался вниз головой, и из меня посыпались деньги, ключи, а из рюкзака выпало все, что там оставалось…
– Соблюдайте правила небесного передвижения! Не роняйте тяжелые предметы! – выкрикивал Мишель.
– К вечеру возможны осадки, книжки и тетрадки, – хохотала Веро.
Я подумал, что, наверное, стоит спуститься, подобрать тетрадки и вообще все, что упало, или хотя бы что-нибудь. Но вдруг закричал:
– Я бегу по небу! Ааааааааааа! И мне все равно!
Я подумал, что, когда тебя выгоняют из школы, иногда это оказывается очень кстати. И я готов был искать какой угодно двор и каких угодно котов, лишь бы все это длилось.