Двенадцать лет назад я отложил в сторону свое занятие европейской историей XIX и начала XX века, чтобы заняться пионером из пионеров – первым советским перебежчиком, который был жив и здоров и жил в Париже, человеком, годившимся в герои романа. Борис Баянов (Бажанов) был не только первым, но и самым важным из перебежчиков того времени: прежде чем укрыться в 1928 году в Британской Индии, он был одним из секретарей Сталина. За тридцать с лишним часов беседы с ним я узнал многое о последующих беглецах. Моя книга «The Storm Petrels» («Буревестники»), которая вышла в 1977 году и охватывала период до 1941 года, явилась предшественницей настоящей – «The Storm Birds» (тоже «Буревестники»), темой которой являются советские перебежчики беглецах периода с 1945 года до горбачевской эры.
Главное различие в поиске материалов для этой книги по сравнению с той состояло в наличии большого числа главных персонажей, которые жили и которых можно было увидеть. Другие умерли естественной смертью или были убиты. При работе над этой книгой мне удалось о многом поговорить в Америке и Европе не менее чем с восемью советскими перебежчиками. У меня создалось впечатление, что в этом Запад добивался все больших и больших успехов, что, однако, привлекло к себе куда меньше внимания, чем провалы Запада.
На этой сцене доминируют три гиганта. Гигантом я определяю советского перебежчика из разведки (они – главный объект моего внимания), которые сыграли важную стратегическую роль в послевоенной истории.
В эту категорию я без колебаний отнес только троих. Первый – Олег Пеньковский, разоблачения которого вышли далеко за пределы кубинского ракетного кризиса 1962 года. 5500 секретных и совершенно секретных документов, которые он сумел переснять и передать Западу, имели настолько большое военное значение, что определили планирование в западном альянсе на годы, а в некоторых вопросах – на десятилетия.
Второй гигант – это потрясающий случай с «Фэрвелом», работавшим на Францию. Его главный вклад за восемь лихорадочных месяцев работы, пока он сам не сломал себе жизнь, носил научно-технический характер. Но масштаб его разоблачений возрастает в связи с тем фактом, что, когда его материалы были предъявлены другим странам НАТО, это привело к более тесному сближению Франции при президенте Миттеране с западным альянсом. Как и в случае с Пеньковским, подлинная история его провала, рассказанная здесь впервые, затмевает всякие шпионские романы.
Третий гигант – это Олег Гордиевский, который в качестве без пяти минут резидента в Великобритании был самым старшим офицером советской разведки из когда-либо работавших на Запад. Он также единственный из тройки, кому удалось выжить. Его стратегическая значимость лежит в основном в политической области. Он был первым, кто показал, как реально действует кремлевский механизм в начале 80-х годов, и насторожил свою аудиторию насчет опасных параноических тенденций в Кремле. Одним из важнейших его разоблачений явилось то, что в результате таких тенденций Запад, сам того не подозревая, мог вплотную подойти в ноябре 1983 года к опасности ядерной конфронтации с Советским Союзом. Предупреждения Гордиевского были услышаны, на них обратили внимание на самом высоком уровне. Подробнее об этом будет рассказано дальше.
Но переданная этими перебежчиками информация, будь они гигантами или среднего «роста», – это только часть истории каждого. Я пытался развить здесь и другую сторону. Показать, что они представляли из себя как индивидуумы и какие мотивы двигали ими, когда решали отвернуться от режима, при котором находились в привилегированном положение. В отдельных случаях, включающих прежде всего Гордиевского и «Фэрвела», импульс был исключительно идеологического свойства – нравственное неприятие коммунизма из-за коррупции, обмана и террора, на которых они выросли.
В большинстве других случаев действует более сложная мотивация. Великий Пеньковский, например, действовал отчасти из-за крушения карьеры, а отчасти – из-за болезненного тщеславия. Его также тянуло на Запад, как почти всех других, магнитом более полной и свободной жизни, чем та, которую мог предложить Советский Союз, даже если человек состоял в спецслужбах. Например, один из первых послевоенных перебежчиков – Юрий Растворов – был любителем веселой жизни, для которого эта самая лучшая жизнь (плюс перспектива сбежать от нелюбимой жены) явилась доминирующим мотивом. Он влюбился в эту жизнь, будучи единственным советским членом токийского теннисного клуба, и переметнулся на Запад, можно сказать перепрыгнув через сетку (спустя более чем тридцать лет он по-прежнему любил эту игру, живя в Соединенных Штатах).
Семейная ситуация и отсутствие или наличие любви на стороне – другой фактор, который всегда надо учитывать. Еще более сильный фактор – боязнь за свою жизнь, особенно страх быть уничтоженным во время повторявшихся сталинских и ранних послесталинских чисток в советских спецслужбах. В конечном счете именно этот страх подтолкнул молодого шифровальщика Игоря Гузенко прихватить с собой шифры и бороться за свою жизнь на улицах Оттавы в сентябре 1945 года. Он же заставил супругов Петровых (оба – офицеры КГБ) предоставить себя в Канберре в руки австралийских властей девять лет спустя (так получилось, что Петровы – единственные, о ком эта книга не предлагает ничего нового; в случае с женой, однако, история её бегства, вышедшая на первые полосы газет всего мира, до сих пор остается уникальной человеческой драмой в этом жанре).
Хотя у меня в голове не было никакой циклической темы, но одна появилась за четыре года работы над книгой. Она выражена заголовком последней части – «Полный цикл». В техническом смысле слова вся история послевоенного шпионажа между Востоком и Западом двигалась по кругу от одной точки к другой, контрастной по отношению к первой, и эта вторая точка Гордиевский – высший западный агент своего времени, занявший в 1981 году почти такой же пост в подразделении КГБ по Великобритании, какой занимал за 40 лет до этого в британской спецслужбе по Советскому Союзу Ким Филби, в то время самый важный советский агент.
Но колесо крутится куда размашистее. В послевоенный период британский истеблишмент лишился своих весьма привилегированных фигур. Такие люди как Бёрджесс, Маклин и Блант, перешли на сторону Советского Союза из идеологического убеждения, что коммунизм – это та единственная дорога, по которой должно идти человечество. Русские, переходившие на Запад в то время, были фигурами не из элиты, можно сказать из рабочих, они сбежали по личным мотивам или из страха за собственную жизнь. Но к концу 70-х и в начале 80-х появились перебежчики из советского истеблишмента, которые совершили переход, потому что отвергали режим, и идеология явилась их главным импульсом. Кремль получает взамен агентов, которые, несмотря на их профессиональные достоинства, являются человеческими субъектами, попавшими в советские сети из-за жадности или других изъянов в характере. Типичные экземпляры – Джефри Прайм[11] в Британии и Рональд Пелтон[12] или Эдвард Ли Ховард[13] в Соединенных Штатах. Очевидно, в ту и другую стороны движутся и исключения. И все же правило состоит в том, что к Западу обращаются лучшие русские и из лучших побуждений.
Мое внимание привлекали перебежчики из советской разведки (Аркадий Шевченко, одно время заместитель Генерального секретаря ООН, представляет здесь исключение, и я вставил его сюда из-за его личной и политической значимости). Время от времени я касался и западных перебежчиков. И здесь читатель найдет кое-что новое. Так, глава про Волковых, несчастную пару, которую в 1945 году «выловил» Филби и которая была немедленно уничтожена в КГБ, заканчивается первой вдумчивой «оценкой ущерба», нанесенного предательством Филби, в ней также много новых деталей по делу Волкова.
Что касается главных из числа лиц, подозреваемых на Западе в сотрудничестве с советской разведкой, то дело Пеньковского разбивает тезис о виновности сэра Роджера Холлиса. Холлис, в свое время глава Ми5 (британская контрразведка. – Прим. ред.), был из числа немногих в этой организации, кто по оперативным требованиям обязан был знать о личности полковника и его значимости ещё до визита того в Лондон. Ни один секретный агент не удержался бы от уведомления Кремля об опасности, тем более после того, как ему стали бы известны масштабы и важность материалов Пеньковского. Важно, что все те авторы, пишущие про шпионаж, которые полагают Холлиса советским шпионом, бросают тень и на достоверность верительных грамот Пеньковского, иначе их уравнение просто не сходится. Надеюсь, в будущем нам придется читать меньше таких алгебраических упражнений.
В заключение я хочу поблагодарить всех тех, и особенно советских перебежчиков, кто уделил мне так много своего времени за последние несколько лет, и всегда, я могу сказать, охотно и с желанием помочь. На меня произвели впечатление откровенность перебежчиков в изложении их историй, их хладнокровие и смелость. Запад перед ними в значительном долгу. Но моя благодарность им носит личный характер, и оттого она ещё теплее.