Глава 14 Незнакомец
Убей, чтобы спастись.
Дождь мелкими каплями проникал за шиворот, заставляя поежиться и закутаться посильнее в накинутую на плечи толстую ткань. Нелюбовь к дождю началась, когда однажды мать забыла меня на улице. Она сделала это не со зла, в попытках скрыться от отца, который рыскал за ней по всему периметру дома. Мать умело скрывала свою истинную сущность, а мне ничего не оставалось, кроме как сидеть и наблюдать за ее жалкими попытками обелить собственное имя. Отец, когда нашел жену, не стал ее бить, ругаться – они лишь разговаривали несколько часов, пытаясь найти компромисс. И смогли это сделать.
Продолжая идти по размокшей земле, в которой нога тонула по щиколотку, я устремлял взор к заветному селению. Вдали послышались смех и громкие разговоры. Нутро подсказывало, что сатиры перестали чувствовать страх, боль потери и безысходность приближающейся смерти. Но разве я, палач погубленных душ, имел возможность поступить иначе? С каждым шагом уверенность возрастала, силы, о которых успел позабыть, пробуждались с каждым ударом сердца.
Призрачная тень, следовавшая по пятам, жадно клацала челюстями, капала густой слюной. Ее уродливые, выгнутые в разные стороны конечности пружинили, будто внутри чудовища находился механизм, который отмерял время действия. За столько лет мы сроднились, стали частью друг друга: я – палач, карающий заблудших овечек, тень – вдохновитель, позволяющий не опускать руки и вершить правосудие.
После кровопролитной войны на Олимпе остались только Зевс и Гера, которые доживали свои последние недели, месяцы, годы в полном безумии. Мне не было жаль богов, они, как и все ослепленные властью существа, не ведали, что творили, покуда не стало слишком поздно. Но разве это оправдывает ту кровожадность, с которой они истребляли себе подобных и пожирали их плоть, словно падальщики?
Мой силуэт скрылся среди массивных деревьев. Сатир, который до этого пел песни, веселился и рассказывал похабные шутки, смолк и понуро опустил голову, пытаясь что-то рассмотреть среди рваных клочков земли. Уголки моих губ дрогнули, когда существо пошло по следу, как мотылек летит на обжигающий, всеуничтожающий огонь. Сатир, ловко перепрыгивая размытые дождем рытвины, яростно смахивал с волосатой морды капли, застилающие взор. Существо едва не поскользнулось в жидкости, которая бурлила зеленоватыми кляксами, рассеивая по воздуху запах разложений и трупного яда.
Моя кисть медленно двигалась по кругу, завлекая сатира все дальше от родного селения. С каждым моим шагом назад он делал два вперед. Когда мой силуэт скрылся среди деревьев, существо чертыхнулось и, перейдя на бег, спустя пару метров замерло, словно пойманный в капкан зверь. Он попытался сбежать, но тщетно. Моя магия окружила жертву, заставляя делать шаг за шагом в объятия Смерти. Сатир пытался закричать, но вместо звуков из его рта начали вылезать пауки, мохнатые тельца были покрыты ядом. Насекомые сбегали по телу, оставляя едва заметные укусы, на месте которых кожа моментально вздувалась и покрывалась водянистыми волдырями.
Моя ладонь протянула сатиру пергамент, где надо было оставить кровавый след. Существо замотало головой, зная, что это будет стоить ему жизни. В их селении уже прошел слух, что фея одним прикосновением излечила одного из сатиров, который припеваючи живет во дворце и уничтожает винные запасы. Но моя магия так слаба, так нуждается в пище…
Не дожидаясь, когда сатир согласится на сделку, моя рука достала из-за пазухи кинжал и быстро рассекла ладонь существа. Оно пыталось вырываться, но моя хватка была сильнее. Нутро ликовало, когда капли крови упали на пергамент, окрашивая буквы в алый цвет. Тень, что стояла позади, будто очнулась от страшного сна, дернулась и распахнула пустые глазницы, где отражались сотни загубленных душ, молящих об освобождении. Их боль – мой яд, но это чувство эйфории от убийства – лучшее, что случалось со мной за всю жизнь.
Мне оставалось лишь наблюдать со стороны, как тело сатира медленно покидает жизнь и остается заточенной в темную клетку, откуда не будет освобождения. Существо пришлось закопать, вырывая могилу голыми руками. Но все труды стоили того.
В душе вновь расцветали те родные кровожадность и жажда убийств, от которых хотелось взреветь.