– Настенька, нам нужно вставать, – ласково глажу по спинке свою крепко спящую дочку. Она допоздна ворочалась и, как результат, не может теперь проснуться.
Мои манипуляции не сразу, но все же приводят к результату. Малышка открывает глаза.
– Я шплю, – бурчит, щурясь от яркого света, затем падает на кровать и прячет голову под подушкой.
– Соня моя, – щекочу ее. – Просыпайся.
– Я не Фоня, я Наштя, – недовольно поправляет меня.
– Надо было тебя называть Соней, – шучу.
Как кораблю назовешь, так он и поплывет. Моей Насте имя Соня подошло б идеально.
– Мам, – совершенно серьезно говорит дочка и садится на кровати. – Фоня мне не нравитшья. Она обжываетшься, деретшья и вообще, – насупившись, говорит.
– Что вообще? – спрашиваю настороженно. Мне уже не нравится ни настрой дочки, ни ее сведенные вместе брови.
Неужели есть что-то такое, о чем я не знаю?
– Фоня кожявка! – фыркает дочь. – Я ей шоль в чай нашыплю! – говорит грозно, а мне становится не по себе.
– Настенька, ты чего? – поражаюсь столь острой реакции на шутку. – Ты у меня самая лучшая Настя на свете и никакой Соней я тебя не назову, – заверяю малышку. – Пойдем лучше чистить зубки. Ладно?
– Угу, – кивает и выбирается из постели.
Пока приводим себя в порядок, я раз за разом прокручиваю в голове наш разговор и прихожу к выводу, что без помощи воспитателей разобраться не выйдет.
Если Соня Ольховская обижает мою дочь, то я должна быть в курсе этого.
– Шнег! Ура! – прыгая возле клумбы, подкидывает вверх пушистые хлопья, что выпали за ночь. Пара взмахов и вся шапка, все варежки и вязаный снуд оказываются белоснежными.
– Настя, давай до сада дойдем без приключений, – прошу малышку. – Такими темпами ты вся мокрая будешь, – объясняю ей. – Садись, давай, – показываю на снегокат, а у самой внутри все холодеет.
Я ненавижу возить дочь на снегокате так же сильно, как она любит кататься на нем. Мне тяжело и дико неудобно.
Настенька плюхается на седло, обеими ручками обхватывает руль, и мы трогаемся с места. Пока едем, Настенька напевает новогоднюю песенку и без умолку рассказывает про снеговика, которого отправила в поход. А когда мы проезжаем мимо слепленной вчера фигуры, и она вдруг замечает, что снеговик остался на месте, то резко жмет на тормоз.
– Настя, мы так опоздаем, – пытаюсь образумить дочь.
– Мам, – говорит со знанием дела. – Этот дурачок не пошел к Деду Морожу! – заявляет с грозным видом, слезая с санок.
Слух режет слово “дурачок”, но акцент на нем не делаю. Разберемся потом.
– Шнеговик! – строго машет перед ним рукой в теплых варежках. – Ты должен был уже уйти!
Настенька ставит руки в боки, обходит своего “друга” и пыхтит, насупившись.
– Милая, пойдем в садик, – миролюбиво прошу ее.
Если мы задержимся еще минут на пять, то я точно опоздаю на работу, и босс меня порвет, как Тузик грелку. Уж что-то в последнее время он очень на меня зол.
– Шнеговик не уходит, – сводя вместе бровки, расстроенно произносит малышка. – Я его шлепила шпециально. Он мое пошлание Деду Морожу должен передать.
– Настенька, – присаживаюсь перед ней так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. – Ночью, наверное, была пурга, и снеговик не смог сдвинуться с места, – нахожу единственную мало-мальски подходящую для объяснения причину. Про то, что снеговик никуда никогда не уйдет, лучше не говорить.
– Нет, мама, – печалится дочка. – Это потому фто ты шанки вчера не купила!
Настя скрещивает руки на груди, резко разворачивается и возвращается к снегокату. Садится и, насупившись, берется за руль.
– Шнеговику надо шанки купить, – продолжает бурчать под нос малышка. – Он в них папу для меня привежет.
Она так категорично говорит, что я понимаю: нужно срочно что-то придумать. Настя будет не Настей, она не слезет с меня ровно до тех пор, пока я санки для снеговика не куплю.
Или…
От пришедшей в голову идеи мне становится гораздо веселее, даже улыбка появляется на губах.
– Санки, так санки, – соглашаюсь, понимая, что ничего покупать не стану. – Поехали уже. Перестань давить на тормоз, дочь.
Придумав, как выйти из непростой ситуации с чаяниями и надеждами дочки, у меня открывается второе дыхание, и мы добираемся до сада за считанные минуты. Красота!
Только вот подойти к воротам нам не позволяет перекрывшая дорогу машина.
М-да…
– Слезай, – обращаюсь к малышке. – Поднимайся в группу, я сейчас подойду.
– Мам, мне тяжело, – канючит дочка.
Из-за перекрытой дороги нам приходится пробираться до калитки по сугробам, и нет ничего удивительного, что у Настеньки в глубоком снегу вязнут ноги.
В любой другой ситуации я бы подождала, но только не сегодня. Мы и без того уже потратили уйму времени утром, а мне до работы надо как-то добраться и не опоздать.
– Иди ко мне, – говорю, принимая решение. Оставляю снегокат там, до куда его смогла провести, и поднимаю на руки малышку. Помогаю добраться до калитки, по тропинке довожу до самого детского сада и лишь отправив ее в группу, возвращаюсь за транспортным средством.
Только вот забрать я его не могу.
Прямо на том месте, где остался наш снегокат, “красуется” дорогущий черный внедорожник, и по озабоченному выражению лица водителя я понимаю, что ничего хорошего меня этим утром не ждет.