Помню, как с утра палило солнце, и я, надев на себя чистую рубашку из приятного льна, отправился пешком на местную почту. Нужно было оплатить квитанции за свет и воду а заодно получить долгожданную посылку из Москвы, которая так застенчиво и долго шла к нам, петляя по просторам страны, точно запозднившаяся старая дева в дремучем лесу. Со мной в дорогу увязалась на велосипеде Настя, и мы, воодушевленные, по пути любовались еще шикарными грецкими орехами.
Само здание находилось в десяти минутах ходьбы, так что я совсем не предполагал тогда, что наше приключение может затянуться на более длительный срок.
– Оп-с, – услышал я раздосадованный возглас дочери.
Она первой доехала до почты и удивленно пожала плечами.
– Закрыта что ли? – крикнул я, подходя ближе к тяжелому амбарному замку на двери.
Вдруг за нашими спинами раздался скрип колесиков, и когда мы обернулись, то увидели на инвалидной коляске мужика в рваной тельняшке. Создавалось впечатление, что он перед всеми разрывал эту тельняшку, доказывая что-то.
– Сынок, сигаретку… – и для убедительности он показал мне жестом, что хочет курить.
Я хлопнул себя по карманам и подбросил ему на колени нераспечатанную пачку «Парламента».
– А что-нибудь попроще есть, ну там «Беломор» или «Дукат»? – был недоволен он.
– А cheval donné on ne regarde pas la bouche, – ответил я по-французски, что означало, что дареному коню в зубы не смотрят.
– Басурман что ли? – враждебно покосился на меня попрошайка.
– Из Москвы мы… из столицы нашей Родины…
– Ага, Родины… видали мы вашу Родину, – и он показал нам кукиш.
– Ты скажи лучше, mon cher ami, где почтальонша? – постарался я не замечать эту вопиющую наглость. – Уже как пятнадцать минут десятого..
– Маринка-то? Козу, наверно, доит. Погодь немного, ща подойдет, – и попрошайка благополучно покатил дальше, а я почувствовал то неприятное чувство, когда вас как будто провели вокруг пальца.
Как назло от досады захотелось курить, но второй пачки Парламента у меня, к сожалению, не было. Чтобы как-то отвлечься, я зашел на детскую площадку, расположенную напротив почты, и покатался на каких-то качелях, вспоминая детство, пока дочка наматывала круги на велосипеде. Редкие хуторяне, проходя мимо, искоса посматривали на меня, будто я попирал их святыню, а одна бабка с хворостиной в руке, гнавшая впереди себя прихрамывающего гуся, даже покачала головой.
– Ну и отъел задище! – фыркнула она, ударив хворостиной нерасторопную птицу, но я воспринял ее замечание на свой счет, и решил сойти с качелей.
Затем от скуки я стал читать объявления на фонарных столбах, медленно обходя их и закинув руки за спину. В основном, на них была реклама комбикорма, а также сообщалось о скупке колхозных паев за «очень дорого». Помню, я еще был недоволен тем, что эти бумажки, потрепанные ветрами и непогодами, сильно портят здешний ландшафт, и что за это даже надо наказывать штрафами. Тогда я еще не знал, что скоро и мое объявление будет висеть на одном из этих столбов, обмотанное для надежности скотчем.
Наконец, какая-то важная тетка в теле проехала мимо на велосипеде, даже не взглянув в нашу сторону. Интуитивно я сразу понял, что это как раз и есть почтальонша Маринка.
– Здрасьте… – непроизвольно открылся мой рот, потому что я никогда прежде не видел столько безвкусия.
Во-первых, эти шлепанцы, на ужасный цвет которых обратит внимание любой уважающий себя психиатр. И никакие оправдания, что цвет этот хорошо маскирует навозную жижу, если в нее наступить, не канают. «Ну и что? – скажете Вы, недоумевая. – Чего автор прицепился к этим шлепанцам, какие продавали, такие и купили?!» «Хорошо, – отвечу я на это, – но посмотрите, друзья, как эти пластмассовые тапки дисгармонируют с постоянно сползающими носками, и это в сорокаградусную жару!»
Тем временем, Маринка лихо притормозила у дверей почты, оставив за собой облако пыли, и, как ностальгирующая по большой сцене провинциальная балерина, плавно вынесла ногу через раму велосипеда. Все это надо было видеть. При этом шлепанец, конечно же, спал под действием инерционных сил.
– Ну, чего уставился? – не выдержала мой пристальный взгляд она.
– Нравитесь, – процедил я сквозь зубы, пытаясь выдавить из себя улыбку.
– Извращенец что ль…, – сказала она кокетливо, просовывая ногу обратно в слетевший шлепанец.
И она была права. Многие отдали бы последний грош за то, чтобы хоть одним глазком взглянуть на это чудо деревенской жизни – с большим трудом натянутые на огромный зад лосины, и потом эта явно мужская майка, позволяющая окружающим определить густоту волосяного покрова в подмышках и количество жирных складок на животе.
– А тьфу ты, черт! Ключи забыла, – вдруг опомнилась Маринка, состряпав отвратительную мину.
Мы еще не успели понять смысл сказанных ею слов, как эта, мягко сказать, странная женщина дернула за замок с такой силой, будто собиралась сорвать дверь с петель. Слава богу, попытка не удалась, иначе бы нам пришлось бы искать ее дурацкие шлёпанцы под завалами.
– А ну отвернись, ротозей, а то глаз выколю! И ты, девочка, отвернись, вся в папу!
Я сначала не понял шутки, подумав грешным делом, что Маринка по причине природной своей стыдливости нас стесняется и хочет просто подтянуть свои лосины или, может быть, почесать свой слипшийся от синтетики зад.
– Ну, сколько можно повторять?! У меня ключ кое-где запасной спрятан, – пояснила она.
Мы неохотно зажмурились, и уже скоро услышали, как открывается дверь. Потом нас какие-то неведомые силы подтолкнули в прохладу саманных стен и приказали открыть глаза. Почтальонша с царственным видом сидела за монитором, а я все заинтригованно гадал, откуда же она вытащила свой запасной ключ. Ведь у входа почты не было никакого коврика.
– Ну и денек! – жаловалась она, как ни в чем не бывало. – Голову надо открутить тому, кто придумал работу в субботу.
– Это евреи придумали, – заметил я. – Им в субботу нельзя трудиться по религиозным соображением, а нам якобы можно.
– Кому это нам? – ухмыльнулась Маринка, перебирая какие-то бумаги у себя на столе.
Я предпочел промолчать, больше не развивая, видимо, опасную в этих краях тему антисемитизма, и какое-то время мы с дочкой просто переминались с ноги на ногу. Меня начинал возмущать тот факт, что эта невозмутимая работница почты не спрашивает у нас цель нашего визита. Как будто мы каждый день к ней ходим за посылками.
– Нам почему-то извещение не пришло, хотя посылка давно у вас, – начал я, нарушая уже начинающее казаться неприличным молчание.
– Да, а с чего ты взял, что посылка пришла?
– По трек-номеру проследил…
– А… по трек-номеру… Понял хоть, что сказал? Ты не в городе там у себя, а на хуторе. А у нас, если нет извещения, нет и посылки.
– Так, где же извещение?
– А я почем знаю? – вылупила свои глазищи почтальонша. – Жди, мож придет!
– Папа, смотри, вон наша посылка! – указала куда-то в угол моя внимательная дочка.
– И верно, наша посылочка, – прочитал я бегло на большой коробке свою фамилию.
– Так это Ваша посылка? Что ж вы раньше не сказали? – удивилась Маринка. – А мы тут голову ломаем, что за ней вот уж неделю никто не ходит. Наверно, Машка моя опять напутала…
Затем она позвонила, очевидно, своей помощнице и с видом сурового босса в двух словах объяснила в трубку ситуацию, потом, очевидно, выслушав какие-то неубедительные объяснения этой самой Машки, снисходительно скривила свое лицо и посмотрела на нас плутовским, не вызывающим доверие взглядом.
– Что же вы меня обманываете? Она клянется, что извещение должно быть у вас на руках. Вашим соседям положили, божится…
– Каким соседям?
– У вас с ними заборы похожие.
– Ну и что похожие? Тут у всех одни и те же заборы, а люди-то разные … – не понимал я искренно такую логику.
– Люди может и разные, а заборы одинаковые, – передразнила она меня, настаивая на своем. – Так что, вам не передавали извещение?
Дело в том, что заборы на хуторе практически у всех действительно одинаковые, то есть шиферные, и если справа от нас жил пенсионер Владимир Ярославович, с которым мы кое-как общались, то слева соседи были явно нелюдимые и только кивали нам через межу, когда мы случайно встречались с ними на грядках. Но после того, как их курица зашла к нам в огород и я прогнал ее, они вообще решили не здороваться.
– Да я их знать не знаю. Коля, что ли? Никто ничего не передавал… – закипел я от возмущения.
– Ну и народец пошел, ну и народец, – покачала головой Марина. – Вот из-за таких сектантов, как они, уже пять лет газ провести не могут.
– А почему Вы их называете сектантами? – удивилась моя дочь, проявляя интерес к беседе.
– Эх, девочка, девочка, а ты видела, что они с птицей вытворяют?
– А что они с птицей вытворяют? – спросил уже я из любопытства. – Вроде нормальные у них куры бегают, даже жирные…
– Вот именно жирные! А их хозяева худые!
– Не понимаю…
– А что тут понимать! – стала объяснять мне как маленькому Маринка. – Вегетарианцы они гребанные, все ждут, когда эти куры у них сами подохнут. Да еще перекармливают, а тут лЮдям есть нечего.
– М-да… – проговорил я, протягивая ей свой паспорт. – Я догадывался, что тут все с головой не дружат, но что б настолько…
Когда Маринка взяла мой паспорт и стала сверять фотографию, меня это даже рассмешило, и я скорчил вполне дебильную рожицу.
– Ну что, похож?
– Ага, похож… – покрутила она пальцем у виска.
– Вы еще в конце пролистайте, сколько раз я женился и сколько детей вписано…
Дочка, прикрыв ладошкой рот, тихо хихикнула.
– Зря хохочешь, девочка, посылку я все равно выдать не могу… – и почтальонша насупила брови.
– Это почему же? – возмутился я. – Вот паспорт, посылка оформлена на меня, в чем дело?
– Потому что у меня там программа!
При слове «программа» мы многозначительно помолчали. Слышно было, как медленно фурычит под ее ногами системный блок. В это время моя дочь пролистывала модные журнальчики на стойке и уже просила меня взглядом, чтобы я их прикупил.
– Ну и что программа? – словно очнулся я. – В чем проблема?
– А то, что мне нужно забить в нее номер телефона адресата. Отправитель этого не сделал.
Я, конечно, понимал, что это все самоуправство на местах, что никто не имеет требовать у меня моих персональных данных, кроме паспорта, но старался вести себя снисходительно и достойно мессии, только что спустившегося на эту погрязшую в грехах землю.
– Место работы, кем работаете? – спросили меня эти заблудившиеся в своем невежестве люди.
– Это еще зачем?
– Отвечай на вопрос, не юли. У меня есть пустая строчка. Ее надо заполнить. Без этого система не пропускает…
– Пишите, тунеядец. Налоги не плачу, – с издевкой ответил я.
– СНИЛС есть? А, это не обязательно… – и почтальонша стала забивать в программу мои данные, что-то ей в них не нравилось, и она постоянно переспрашивала меня.
– Ну, вроде бы все. Диктуй свой номер, красавчик…
– Номер телефона? А шифр от сейфа, где деньги лежат, не надо?
– Шифр пока не требуют. Нужен номер телефона адресата.
Понимая, что без этого дуризма мне сейчас не выдадут посылку, я решил не противиться и продиктовал по памяти номер супруги.
– Сейчас придет СМС для подтверждения с кодом, – потерла друг о друга ладони почтальонша с видом хакера, собирающегося вскрыть секретную базу данных самого Пентагона.
Но телефона при мне никакого не оказалось. Дело в том, что свой номер я заблокировал по приезду, надеясь погрузиться полностью в среду обитания, чтобы ничто не отвлекало меня от вдохновения.
– Ну и, конечно же, у тебя нет при себе телефона… – съязвила Маринка с издевкой.
– Нету…
– Ну и папа у тебя, девочка! Из-за таких, как он…
– Газ пятый год не проводят… – продолжила ее мысль Настя, рассматривая очередной журнальчик.
– Вот, молодец, догадливая, – обрадовалась Маринка. – Наверно, в маму.
В это время на почту зашел народ, и за нами образовалась давка из желающих оплатить свои квитанции. По понятным причинам мы всех задерживали, так как ожидали мой код подтверждения.
– Все успокаиваемся! Чего галдите, как сороки! Из-за таких как вы… – призывала она к порядку хуторян, тряся над собой моим бедным паспортом.
Так что мне ничего не оставалось, как попросить Настю сгонять домой, чтобы посмотреть пришедшую смс-ку, а она, окрыленная тем, что ей выдался лишний шанс прокатиться на велике, понеслась, крутя педалями, будить маму.
На всякий случай, я вышел на дорогу, чтобы проследить ее путь. На душе скребли кошки. Мне не хотелось будить Катю из-за какой-то ерунды. В кои-то веки она решила выспаться после шитья очередного своего платья. Но ничего не поделаешь. Форс-мажор, как говорится.