Кира
Первого января всегда хочется поспать подольше, но достаточно малейшего кряхтения Булочки, и я выныриваю из самого глубокого и сладкого сна. Лучики солнышка проникают в окна первого этажа и кажется, что зайчики на голубых обоях оживают. У них умильные мордочки, но глазки-бусинки сияют только на ярком свету. Потягиваюсь на раскладушке и вспоминаю, почему оказалась на ней. Утренняя нега тает, будто её и не было. Как я могла рассказать вчера первому встречному тайну рождения своей дочери? Приехали! Чу-чух-чу-чух. И вообще, как теперь в глаза ему смотреть?
С кухни доносится бряцание ложек и голос бабушки. Аромат яблочного пирога не в силах рассеять тревогу, поселившуюся в моем сердце. Скрипит половица в гостиной, но это приближаются не бабушкины шаги. Я захлопываю глаза и притворяюсь спящей.
– Доброе утро, госпожа писательница, – голос найдёныша волнует сердце приятной музыкой.
Ещё и про роман свой умудрилась рассказать. Поворачиваюсь на бок и кладу ладоши под щёку. Как бы оттянуть неловкий момент.
– У тебя дрожат веки, – голос раздаётся над самым ухом, и мурашки разбегаются под ночной рубашкой. – Но если ты не хочешь меня видеть…
– Боюсь, что наоборот, – мне вновь чудятся знакомые интонации в голосе найдёныша.
– Тогда открой глазки, я соскучился.
– Я столько наговорила вчера, – поворачиваюсь на живот, утыкаясь носом в подушку. Грудь разбухла от молока, так долго я не пролежу.
– Твоя искренность меня тронула, Кира. – Тёплая ладонь ложится между моих лопаток, и мне она кажется раскалённым утюгом. Сейчас врасту в матрас. – Дальше эта история никуда не пойдёт, если ты этого боишься… Ты почему дрожишь? Не заболела?
В голосе найдёныша столько нежности, что я сдаюсь. Поворачиваюсь на спину и открываю глаза. Найдёныш стоит на коленях возле раскладушки. Фингалы под опухшими веками потемнели ещё больше, губы покрылись бордовыми корками, но волосы аккуратно уложены и сегодня я подмечаю у моего нового знакомого красивые брови вразлёт.
– Со мной всё в порядке, – в душе снова просыпается жалость, и я беру найдёныша за руку. – Сейчас позавтракаем и поедем к доктору.
– Не хочу, чтобы ты меня жалела, – найдёныш касается губами тыльной стороны моей ладони и встаёт с колен. – А кто это у нас тут проснулся?
– Заведи ей погремушку, пожалуйста.
– Зачем? – найдёныш достаёт Булочку из кроватки и завороженно рассматривает её. – Она не боится меня!
– А почему она должна тебя боятся?
– Уверен, на улице дети разбежались бы в разные стороны от такого красавца.
– Для неё ты такой же человек, как и все. Просто немного другого цвета. Всё дело в жизненном опыте, – встаю с раскладушки и ловлю на себе любопытный взгляд найдёныша. Смущаюсь ночной рубашки, купленной мне бабушкой на рынке. Длинная сорочка в голубой горошек мне стала не по размеру после родов, но я ношу её из-за удобных пуговичек по линии груди. – Так себе наряд. Удобно кормить Булочку в ней.
– Ты просто богиня, Кира, – срывается признание с губ найдёныша. – Вот прямо сейчас. Босая, немного растрёпанная, розовая от сна…
Булочка, почуяв молоко, прерывает радостным криком поток красноречия моего гостя. Приходится вернуться в постель, и найдёныш кладёт малышку рядом со мной. Торопливо расстёгиваю пуговки и освобождаю грудь. Булочка сладко причмокивает, а я одной рукой снимаю с неё ползунки и расстёгиваю липучки на памперсе.
– Тебе помочь чем-нибудь? – найдёныш завороженно наблюдает за моими движениями.
– Принеси мне чаю с молоком сладкого!
– Легко! – Найдёныш щекочет пальцем пяточку Булочки и подрывается с места.
С удивлением замечаю, что уже не смущаюсь присутствия найдёныша во время кормления. Он так влился в нашу компанию… Кстати, о компании. Баба Шура всегда крутится вокруг меня с утра, а сегодня подослала этого парня.
– Я тут одёжу тебе нашла, – слышу её бодрый голос. – Не Христиан Диор, конечно, но всё лучше, чем в полотенце по квартире шкандыбать.
– Где же вы откопали такие? Не иначе как с Тутанхомона сняли.
– Это что ещё за зверь? – баба Шура не очень знакома с историей древнего мира.
– Фараон такой. Много лет назад в Египте жил.
– Не боись, не с покойника! Жил тут у моей дочери один сектант. Они в Индию съехали, а там можно без денег и без штанов, – баба Шура шаркает по гостиной. – Кирочка, детка, ты встала?
– Мы уже кушаем! – откликаюсь я.
Баба Шура входит в комнату в мамином шёлковом кимоно.
– Ай, наша плюша уже сладкая чмокает, – баба Шура оглядывается и наклоняется надо мной. Шепчет заговорщицки: – Парень-то в тебя втюрился! Спозаранку со мной вместе поднялся и всё про тебя расспрашивал.
– Я ему вроде всё про себя и так рассказала, – кровь приливает к щекам.
– Не бойся, я лишнего не сболтну. Или ты про Ярослава тоже рассказала?
– Да.
– Ох, ну да ладно. Пусть правду знает. Он к нам тоже не на белом коне приехал. Смотри-ка, заботливый какой, поднос сюда тащит.
Баба Шура подхватывает полы кимоно и покидает комнату со словами:
– Шикарные порты, а ты надевать не хотел.
Найдёныш с подносом в руках проходится передо мной в оранжевых шароварах:
– Начинаю обзаводиться гардеробом. Как я тебе?
– Для завершения образа султана самое то. Придётся опять тебе ночью сказки рассказывать.
– Кира, ты прелесть! Рядом с тобой я забываю, какое чудовище на самом деле.
– На самом деле, мы ещё вообще не знаем, что ты за чудовище. Я пить просила, а ты чего приволок?
– Яблочный пирог, – найдёныш подвигает стул и, поставив себе на колени поднос, протягивает мне кружку.
Отпиваю по глоточку тёплый чай, а найдёныш кормит меня с рук. Моё счастье пахнет печёными яблоками. Наше счастье. Потому что лицо найдёныша тоже светится от радости, а Булочка смотрит на нас и довольно гулит.
***
Ярослав
Играю у окна с рыжим хомяком. У меня нехорошие ассоциации с этим цветом. Солнечное утро кануло в небытие, возвращая меня в суровую действительность. Метель разогнала с детской площадки мамаш с детворой. Двор вымер, если не считать забуксовавшую старенькую бэху у трансформаторной будки. Четверть часа она пытается выбраться из снежного плена. У подъездов громоздятся сугробы. Один их них мог бы вчера стать моей могилой, если бы не Кира и её милая бабушка. Как страшно вдруг лишиться прошлого. Что произошло со мной? Я не запойный алкоголик однозначно. Похмелиться желания нет. Как я попал в этот двор? Что это за район? Это точно окраина города… Какого города? Как всё запущено! Меня выкинули из машины, или я сам сюда приполз? Почему на мне чужая одежда? Мысли текут лениво, перебивая друг друга.
Мне не хочется уезжать от Киры. Рядом с ней уютно. Мне нужно просто отлежаться. Голова гудит, тело ломит, а от мыслей о бесплатной медицине совсем нехорошо. В больницу, как и в милицию, обращаться без документов бессмысленно. Я человек без лица… Кто-то лишил меня всего и бросил на улице замерзать. Предположим, я не выжил. Что бы со мной стало? Хорошо если бы нашли тело до весны. Впрочем, какая разница? Свезли бы в морг и, не опознав, похоронили бы как бродягу.
Водитель бэхи разжился лопатой и наконец-то выехал с парковки. Во двор боязливо вползла другая колымага и тут же заняла освободившееся место. Закрываю глаза. А я умею водить машину? Кнопка стартера, нажать на тормоз, включить передачу, газ. Умею. Почему я не могу так же легко вспомнить остальное? Голова кружится, и я усаживаюсь в кресло. Мои спасительницы твёрдо намерены отторпедировать меня к врачам.
Баба Шура у гладильной доски шипит утюгом по моим влажным брюкам и приговаривает:
– В мокром нельзя ему ехать. Застудит хозяйство, а то вообще сляжет с воспалением лёгких.
– Нужно было на батарею ночью повесить, – Кира расстроенно вертит в руках здоровенную куртку милитари в застарелых масляных пятнах.
Совершенно точно: добровольно не надел бы на себя такой наряд. Апельсиновые шаровары и то приличнее.
– Кир, можно я просто отлежусь у тебя? – Я готов остаться жить в этом кресле. – Не выгоняй меня, пожалуйста.
– Никто тебя не выгоняет. – Кира подмигивает мне и пристраивает куртку на батарею. – Но тебе нужно обследоваться. Я скорую вызову! Пусть тебя для начала врач хотя бы просто осмотрит.
Кира хватает телефон и пристраивается возле меня на подлокотнике кресла. Мне хочется погладить её острые коленки, обтянутые голубыми джинсами. По Кире не скажешь, что она недавно рожала. Её немного выдаёт мягкий животик, но только когда она раздета. До сих пор стыдно, что я вчера Киру так нахватил на кухне. И в то же время это самые приятные воспоминания в моей жизни. С улыбкой наблюдаю за Кирой.