Инцидент в «Национале» во всех отношениях разрешился благополучно.
Французская подданная отказалась подавать жалобу и вызывать консула, более того она выразила своё восхищение оперативностью русской полиции и участливостью персонала гостиницы. Её служанка не пострадала. Перепуганную до истерики девицу принялись было отпаивать чаем, но госпожа со знанием дела налила горничной изрядную порцию киршвассера25, и та сразу пришла в себя и повеселела.
Управляющий гостиницей, взнервлённый до трясучки не столько самим происшествием, сколько возможным скандалом, а главное, последствиями оного для собственной репутации и перспектив службы, изловчился в четверть часа переселить французскую гостью в княжеские апартаменты, унять панику у постояльцев, разогнать у подъезда зевак и не пустить на порог журналистскую братию, отделавшись кратким комментарием в том ключе, что имела место попытка ограбления, но, слава богу, была придушена в зародыше. Так что никаких имён и подробностей происшествия в газеты не просочилось.
Полиция тоже сорвала банк. Нежданно-негаданно криминальную статистику улучшило обезвреживание банды Семёна Битого. Двоим налётчикам, правда, удалось сбежать, зато остальные четверо не ушли. Двух оглушенных обнаружили на этаже, еще одного с простреленной ногой выследили по кровавому следу и схватили на лестнице, ну, а предводитель по глупому стечению обстоятельств словил пулю, пущенную его же сотоварищем. Обстоятельства гибели Семёна уверенно подтвердили оба свидетеля происшествия, так что и разбирательство смерти при задержании сыскным не грозило.
Помощник московской сыскной полиции выразил мадам Атталь сожаление о том, что деятельность их управления находится пока не на той высоте, чтобы полностью исключать возможность подобных происшествий, выразил восхищение проявленным мадам мужеством и назидательно порекомендовал впредь хранить свои ценности в сейфовом расположении гостиницы, кое находится под специальной усиленной охраной и не может подвергнуться нападению злоумышленников.
Засим коллежский советник откланялся, оставив на месте происшествия дознавательную команду, и укатил, прихватив с собой Дмитрия Николаевича.
Во время разбирательства Терентьев и Руднев держались друг с другом исключительно официально, ни в коей мере не демонстрируя того факта, что они накоротке. Так что обсудить происшествие друзья смогли лишь уже в коляске.
– Дмитрий Николаевич, – начал Терентьев брюзгливо и постепенно распаляясь, – не далее, как сегодня утром нам была оказана честь и было поручено дело, на которое имеется высочайшее повеление. И спустя несколько часов вы устраиваете пальбу в «Национале», решив в одиночку захватить банду гайменников (жарг. бандитов). Какого чёрта вы в это ввязались?! Ну, узнали вы Семёна Битого! Честь вам и хвала! Так отчего же вы полицию-то сразу не позвали? На кой ляд сами в пекло полезли?! На даму впечатление хотели произвести?!
– Я и собирался вызвать полицию, – принялся оправдываться Руднев, игнорируя пассаж про даму. – Но мадам Атталь сказала, что в номере горничная. Вы же понимаете, что налётчики её бы не пощадили! Что мне оставалось делать?! Я не мог рисковать жизнью женщины!
– Это конечно! Пусть бы вас там двоих положили, но жизнью женщины вы бы никогда не рискнули! Рыцарь, ишь ты! Вам потому красотки на шею и вешаются!
– Анатолий Витальевич, это-то тут причём?
– Действительно?! – усмехнулся коллежский советник, меняя сердитый тон на ироничный. – Это ж обычное дело, когда женщина своего спасителя из благодарности лобзает и в объятиях душит. Тем более француженка. Они, говорят, вообще исключительно темпераментны.
– Между прочим, Анатолий Витальевич, практически так оно и было! Шарлотта, естественно, была потрясена! Вот и кинулась ко мне, ища поддержки…
– Шарлотта, значит?.. Ну-ну… – Терентьев уж откровенно забавлялся. – Вот научили бы вы меня, Дмитрий Николаевич, своему секрету. Какой такой подход нужен, чтобы французская миллионщица в объятия кидалась? Мне-то с моими запросами можно красотку и поскромнее, не обязательно, там, Шарлотту из Парижа при заводах. Можно, скажем, Ефросинью какую-нибудь из Костромы с доходом в тыщёнок десять. Я б тогда, глядишь, службу оставил, барином заделался, детишек бы целый выводок наплодил.
– Вот уж службу свою вы точно никогда не оставите, – буркнул Руднев.
– И то верно, – согласился Анатолий Витальевич и, перейдя на серьёзный лад, спросил. – Мне показалось, Дмитрий Николаевич, что в официальных показаниях вы не всё рассказали? Я прав?
– Правы, – ответил Руднев и в подробностях описал странное вмешательство двух незнакомцев, убивших шнифера и сбежавших.
Коллежский советник присвистнул.
– Хотите сказать, молодчики эти были сами по себе? И оружие у них было с глушителями? И боевые качества не в пример уголовным?
– Именно.
– Кто же они?
– Кто не знаю, но имею предположение о том, что они там могли делать.
– Что же?
– Я почему-то думаю, что явились они по душу Семёна Битого и его людей. Убийство шнифера было абсолютно бессмысленным. Тот уж и сам сдавался, пощады просил. Но в него выстрелили, причём так, чтобы наверняка.
– Так что, по-вашему, это война шаек?
– Нет, Анатолий Витальевич. Я о другом думаю. А что, если наш шнифер не просто так к мадам Атталь полез? Предположим, что его кто-то нанял для того, чтобы похитить у француженки что-то конкретное. Не знаю, что бы это могло быть, но, допустим, это так… Тогда за бандитами могли быть приставлены наблюдатели для подстраховки. Они должны были вмешаться в том случае, если бы что-то пошло не по плану. А может, это были не просто наблюдатели, а палачи, которые должны были убить взломщиков, когда те сделали бы своё дело. Что скажете, Анатолий Витальевич?
Коллежский советник потёр подбородок и задумчиво произнёс:
– Версия неплохая. Вопрос в том, что этот гипотетический заказчик хотел получить? Самый простой вариант, если мы имеем дело с картелем, ворующим и перепродающим ценные камни и эксклюзивные украшения. Такие даже сейчас во время войны вполне себе успешно ведут дела, просто нашли другие рынки сбыта, не в Европе, а за океаном, в Америке. Но меня смущает вооружение и подготовка боевиков. С таким я не сталкивался. Не похоже это на деловых.
– И я так думаю, – согласился Руднев. – Особенно в свете того, что мне рассказала мадам Атталь.
Он передал коллежскому советнику новую версию истории про похищенный документ и про участие в ней одного из их подозреваемых – полковника Уварова.
– Думаю, всё это может быть одной историей, – сказал Руднев, завершая свой рассказ. – Вы сами, Анатолий Витальевич, всегда говорите, что вероятность двух преступлений в одном месте и в одно время стремится к нулю. Нужно нам прояснить, что же на самом деле пытались похитить из сейфа мадам Атталь, и кто в действительности стоял за этим взломом.
Анатолий Витальевич плутовато прищурился и с деланой озабоченностью произнес:
– Ох, придётся вам, Дмитрий Николаевич, ещё раз себя для пользы дела не пожалеть и к француженке на новое свидание напроситься, – а потом добавил абсолютно серьёзно. – Только уж вы, друг мой, с ней поосторожнее. Сегодня она к вашей шеи губами припадала, а ведь может и что-нибудь стальное приставить.
За этими разговорами друзья доехали до Пречистенки, где Терентьев должен был провести предбоевой инструктаж Белецкого и отправиться с ним на встречу с Рихтером-Судейкиным.
Управляющего они застали в библиотеке. Тот перебирал старинные фолианты, придирчиво выбирая наживку для своих будущих деловых партнёров.
– У Никифора рука дрогнула? – спросил он, увидев у Дмитрия Николаевича порез на шее и замаранный кровью воротник.
Никифором звали Рудневского камердинера.
– Не-ет, Белецкий! Этот наш бравый Дмитрий Николаевич у Семёна Битого брился, – ответствовал Анатолий Витальевич и с исключительно ядовитыми комментариями рассказал о происшествии в «Национале», не акцентируя, правда, на embarras (фр. конфуз) с объятиями мадам Атталь.
Руднев, даже не пытаясь возражать, терпеливо выслушал очередную порцию упрёков и назиданий, кратко дополнил про Уварова и высказал соображения на счёт заказчика ограбления, но, поскольку время поджимало, тему с «Националем» пришлось оставить и заняться муштрой новоявленного агента под прикрытием.
Несмотря на своё хладнокровие, Белецкий всё-таки заметно нервничал. Но, по словам Анатолия Витальевича, волновался он совсем не о том, о чём следовало.
– Вы, Белецкий, похожи на актера любительского театра, который боится забыть роль, – говорил он. – А ваша задача состоит совсем не в этом!
– Я понимаю, Анатолий Витальевич, моя задача – получить сведения. И это то, что я в первую очередь должен держать в голове.
– Нет, друг мой! Это вы должны держать в голове во вторую очередь. А в первую держите, пожалуйста, собственную безопасность. Сами по себе торгаши эти – люди аккуратные, склонности к кровавым разбирательствам не имеют. Ремесло их такое, что лишнее внимание к себе им привлекать не следует, поэтому в случае опасности и подозрений они скрываются, а не нападают. Но кто там за ними стоит, я теперь и не знаю. Так что уж вы, Белецкий, увлекаться себе не позволяйте. Ваше дело маленькое: выяснить, знают ли в немецких криминальных кругах что-нибудь про липовый заговор. Только да или нет. И глубже не суйтесь! Если есть там ниточка, мы её другим способом разматывать станем. Ясно вам?
Белецкий заверил, что ему всё ясно, и продемонстрировал три отобранные книги: «Приключения Телемака» Франсуа Фенелона, изданная типографией Пармского герцога в 1818 году, «Древняя российская гидрография», напечатанная в 1773 году в Санкт-Петербурге издателем Новиковым, и жемчужина этой маленькой коллекции – «Курфюрстская Библия», датированная 1698 годом и украшенная монограммой нюрбергского книгопечатника Вольфганга Эндтера.
Дмитрий Николаевич с тревогой покрутил в руках библию, погладил сафьяновый корешок с остатками золотого тиснения и проворчал:
– Мог бы что-нибудь и поскромнее для этих жуликов выбрать…
– Не волнуйтесь, Дмитрий Николаевич, – поспешил успокоить Руднева Белецкий. – Я не собираюсь предлагать эту книгу для продажи. Я скажу, что готов её обменять на другую, для которой у меня есть заказчик.
– Обменять? – удивился Руднев. – Зачем такие сложности? И на что ты её вдруг менять собрался?
– На это.
Белецкий выложил перед друзьями ещё один старинный фолиант, которым оказалась уже известная Дмитрию Николаевичу монография Оттера Базеля «Über Schlangen».
– Белецкий, довольно интересничать! – кинулся на будущего агента коллежский советник. – Объяснитесь наконец!.. Ваши букинистические инициативы меня не интригуют, а тревожат! Мы ещё не успели из дома выйти, а вы уже тут импровизацию развели! Тоже мне Сулержицкий26 нашёлся!
– Я не успел вам рассказать, господа, – невозмутимо принялся объяснять Белецкий. – Наш магистр эзотерики кое-что нарыл об Ютенштайнах. Оказалось, что это имя ещё несколько раз всплыло в малой истории. Первый раз в связи с библиотекой некоего Арно Леджера, французского чудака вроде нашего Ираклия Семёновича, только жившего в Париже во времена Робеспьера и собравшего по свидетельствам современников уникальную коллекцию книг по алхимии и ядам. На мэтра Ленджера подали донос, в котором его обвиняли в монархизме и тайном намерении отравить членов Комитета общественного спасения27. Якобы именно для этого он и коллекционировал свои книги. Бедняга взошёл на эшафот, а его библиотека была публично сожжена. Доносчиком являлся некто Александр Ютенштайн. Вторая история произошла в середине прошлого века в Венском университете. Один из профессоров биологического факультета Максимилиан фон Эггенберг являлся обладателем уникальной библиотеки. Книги в ней были в основном по прикладной ботанике, в том числе и посвящённые растительным ядам. Однажды профессор обвинил одного из своих студентов в похищении нескольких книг. Началось разбирательство, и на следующий же день библиотека сгорела. Доказать поджёг не удалось, однако под подозрение попала служанка профессора, которая якобы состояла в любовной связи с тем самым студентом, которого обвинили в воровстве. Её звали Луиза Ютенштайн…
Белецкий сделал многозначительную паузу, и уставший от исторического экскурса Терентьев тут же нетерпеливо вставил:
– Это очень познавательно, друг мой, но нет ли информации посвежее! По этим преступлениям уже вышел срок давности, да и Париж с Веной, слава богу, не в юрисдикции московского сыскной полиции!
– Есть и кое-что посвежее, причём происходившее уже в наших палестинах. Где-то год назад коллекционерам и даже общественным библиотекам стали поступать предложения от анонима. Неизвестного интересовало несколько книг, которые он готов был выкупить по баснословной цене. Все эти книги касались средневековых отравителей и ядов. Среди них была и «Über Schlangen».
– И что в этом странного? – скептически спросил коллежский советник. – Мало ли у людей причуд? Ну, пришла кому-то в голову блажь собрать дьявольский рецептурник. И что? Вон моя кухарка всю кухню завалила поварскими записками, а готовит мне пяток блюд и то, если считать чай и хлеб с маслом.
– Странным, Анатолий Витальевич, в этой истории является то, что книги скупались не по одному экземпляру и не разные издания одного и того произведения. Выкупались все под чистую и в любом состоянии. Коллекционеры обычно так не поступают… Было и ещё кое-что настораживающее. Вершинин сказал, что поговаривали, будто несколько книг, которые владельцы не хотели продавать, были похищены или утрачены при загадочных обстоятельствах. Более того, ходили слухи, что несговорчивых букинистов припугивали, а с двумя из них даже произошли неприятности. Один подвергся нападению хулиганов, а второму подожгли квартиру. Разузнав всё это, Ираклий Семёнович не решился оставить «Змеев» у себя и просил вас, Дмитрий Николаевич, обеспечит ей надёжную защиту. Для этого он мне её и отдал…
– Ну, хорошо, – перебил Терентьев, которого явно мало интересовала судьба книги. – А Ютенштайны тут причём? Вы сказали, скупщик был анонимным.
– Ютенштайны были тут, так сказать, по другую сторону книжной обложки. Клаус Ютенштайн так или иначе упоминался во всех запрашиваемых сочинениях. Ираклий Семёнович не видел весь список целиком, но в тех книгах, про которые он знал, отравитель присутствовал точно. К самому Вершинину также обращались от имени таинственного скупщика, спрашивали про «Über Schlangen». Почувствовав неладное, наш магистр заявил, что книги у него нет, что он её, дескать, давно продал и так далее. Вероятно, ему поверили и более не беспокоили. Но он уверен, что его экземпляр «Змеев» до сих пор ищут. Оказывается, издание это уникальное. Напечатано было всего пятнадцать книг, а на сегодняшней день сохранилось лишь пять. Если цель анонима собрать все книги, он должен следить, не объявится ли где ещё один экземпляр. И лучшими информаторами в данном вопросе могут являться перекупщики, особенно нелегальные. Вот я и подумал привлечь к себе интерес господина Лукашина, но не в прямую, предложив «Über Schlangen» на продажу, а наоборот, обозначив интерес к ней со стороны моего заказчика. Если повезёт, через Лукашина мы выйдем на анонима, а там, глядишь, и с Ютенштайном прояснится.
– Мне это не нравится! – решительно заявил Дмитрий Николаевич. – Белецкий, ты даже не понимаешь, во что намерен ввязаться! Те, кто за этой историей стоит, возможно и убили Вяземского. А он был профессиональным агентом, несравненно более опытным, чем ты.
– Ничуть не сомневаюсь в этом, – согласился Белецкий и упрямо продолжил. – Их сиятельство были очень серьёзным противником, поэтому у его врагов были веские основания опасаться Павла Сергеевича, а я для них совершенно неопасен. Подумаешь, какой-то мелкий жулик, вороватый управляющий, желающий нажиться на чужом добре и спасти свою грошовую шкуру за океаном…
Спор прервал коллежский советник. Он посмотрел на часы, хлопнул рукой по столу и командным голосом произнес:
– Так, господа! Больше времени на препирательства нет. Берите свои книжки, Белецкий, но разговора о «Über Schlangen» пока не заводите. Просто продемонстрируйте товар и скажите, что готовы обсуждать условия. Начните торговаться. Если всё пойдёт гладко, дальше решим, как нам действовать.
На этом обсуждение закончилось, и через несколько минут Анатолий Витальевич с Белецким сели в пролётку и покатили по темным отсыревшим улицам в сторону Китай-города.