Какие же мужики твари, какие они все твари!
И никто, даже Яков Анатольевич, ее в этом не разубедит.
А ведь психолог обещал ей, что поможет. Что исправит ее жизнь. И учил, учил: «Сашенька, будь, пожалуйста, проще! Не ходи насупленной, не прячь глаза, не говори, как писал классик, красиво. Никакой зауми, ни, упаси бог, формул и прочей ахинеи. Мужчины любят простых, веселых, жизнерадостных девушек – вот и стань такой! И к тебе сразу потянутся…»
И она, дура наивная, решила: психолог прав. И ее проблему действительно очень легко решить. Она, наверное, сама своим суровым видом отгоняет мужчин. А стоит отпустить вожжи, раскрепоститься, расслабиться – и все пойдет на лад.
Ничего не скажешь – преуспела. Раскрепостилась. Устроила личную жизнь…
А ведь, когда вносила деньги за тренинг, Яков Анатольевич намекнул: сюда, в пансионат, классный мужик приедет. Неженатый, богатый, умный, так что лови момент, Сашуля. Ну, она и стала ловить – в соответствии со всеми его заветами.
Уж так раскрепостилась, что голова от выпитого болит. Язык трещит от анекдотов (она, верная наущениям Якова Анатольевича, травила их без умолку), глаза красные (это из-за того, что тени наложила, обычно-то косметикой не пользовалась).
Только Антон болтать с ней болтал и под ручку водил, а с тренинга ушел в обнимку с мымрой Ярославой. И дальше весь день от нее не отходил. А с ней, Сашей, когда столкнулись нос к носу в бассейне, только поздоровался – вежливо и настолько равнодушно, что у нее едва слезы не брызнули.
Вот и получается: что с тренингом, что без тренинга, а личная жизнь никак не строится.
Как со школы повелось – так до сих пор и тянется. Мальчики всегда охотно списывали у нее математику, слушали анекдоты, угощались бутербродами (мама ей вкусные делала, обязательно с майонезом и веточкой петрушки), но только портфели таскали совсем другим девчонкам. И в кино водили не ее, и на дискотеках оставляли подпирать стенку…
Саша однажды не выдержала: поделилась своими переживаниями со старшим братом. Хоть они и на ножах, но все-таки Артем – мужчина и умник, может, что дельное подскажет.
Но ничего дельного от брата Саша не дождалась. Тот только расхохотался и заявил:
– Не понимаешь, почему мужики тебя не любят? Да потому что ты амеба! Примитив! Одноклеточное! Такие только в Саудовской Аравии котируются. Но мы ведь не мусульмане. Нам с подобными возжаться неинтересно!
И Саша понимала, что брат хоть и жесток, но прав, и горько плакала и изо всех сил старалась вырасти из амебы в полноценного человека. Училась, читала, размышляла…
И ведь выросла, выросла, да еще в кого! Вон на визитке сколько титулов: «исполнительный директор, кандидат математических наук, лауреат общенациональных и международных конкурсов», и все правда, все честно заработано, выстрадано!
Только Антоны (и Миши, и Гоши, и Паши) все равно глядят будто бы сквозь нее. Словно и нет на свете такого человека, Саши Клевенской, а имеется только робот. Некий бесполый исполнительный директор корпорации «Клевенский». Очередная «акулка капитализма», с которой, безусловно, можно вести бизнес. Но вот пригласить ее куда-нибудь дальше бизнес-ланча – это ни-ни.
…Вернувшись из бассейна, где ненавистный Антон с предвкушающей улыбкой плескался пообочь своей крашеноволосой бабки (ежу ведь понятно – этой Ярославе давно уже стукнул тридцатник!), Александра первым делом извлекла навороченный, какой и положено иметь бизнесвумен, мобильник. Виртуозно, в доли секунды, выщелкала нужное изображение на экранчике… Антон. Вчера, идиотка, его за ужином щелкнула. И даже, помнится, задавалась вопросом: «А вот интересно, когда мы поженимся – я его фотку в своем телефоне оставлю? Или он и дома будет мне надоедать?» Ну, что ж, хорошо поженились, крепко.
Александра, не оборачиваясь, не глядя, врубила ноутбук (когда вся жизнь связана с компьютерами, в клавиши уже попадаешь автоматически). Еще за пару секунд перенесла изображение из телефона в память компа. Подключила принтер (иной бы удивился: тащить печатающее устройство за собой на отдых! – но для Саши это было в порядке вещей). Вот и готово: цветная фотка Антона во всей его бесстыжей, голубоглазой красе.
Ну а дальше – науку побоку, врубаем магию.
Саша убедилась, что дверь в ее номер заперта. Задернула шторы, приглушила свет. Извлекла из дорожного несессера толстую, с прокаленным концом иголку. И вонзила острие, поочередно, в оба глаза улыбающегося красавца. Вот ему, вот! За все.
Бред, конечно, и полная антинаучность, только срабатывало уже не раз. И разумное объяснение сему феномену имеется: у нее, Саши, биополе сильное. Вполне способное трансформировать отрицательную энергетику. И таким образом карать тех, кто смеет ее оскорблять.
Последний пример, когда в институте ее оппоненткой назначили, рецензировать очередную диссертацию. И завкафедрой ее на предзащите оскорбил. Выдал, подлюга, сентенцию: «Диссертант, на мой взгляд, разбирается в теме куда лучше, чем его оппонент». Кафедральный народ, ясное дело, захихикал, диссертант – до смерти перепугался, она, Саша, попыталась обратить злую реплику зава в шутку… И, конечно, все сошло, забылось, и к окончанию заседания кафедры никто уже ничего и не помнил.
Только не она, не Саша.
Заведующий кафедрой тем же вечером лишился обоих глаз – благо фотографироваться лауреат и профессор вельми любил. Ну а ночью, как заполошно доложила на будущий день кафедральная секретарша, его увезли в Бакулевку с инфарктом…
Будем надеяться, что и Антону хотя бы в чем-нибудь, а придется несладко. А пока – к черту все тренинги и к черту очередную попытку склепать свою личную жизнь.
Александра еще раз взглянула на фотку Антона. Мистика, но он даже без глаз, с зияющими дырами вместо них, хорош…
Может быть, еще не все потеряно? Может быть, с Ярославой у него это так, наваждение?.. Курортный романчик с немолодой и страстной особой? Вдруг Антон понял, что она, Саша, для мимолетных отношений не годится, и решил покамест поиграть с Ярославой? А отыграв с ней, он одумается и предложит ей, Саше, что-то не на пару ночей, а куда более серьезное?..
«Ага. Руку и сердце, – прозвучал у нее в ушах насмешливый голос брата. – Не дождешься, амеба!»
Саша вздрогнула. Когда же она отвыкнет по всем вопросам и жизненным ситуациям прислушиваться к брату? И думать: «А что бы сказал по этому поводу Артем?»
«Никогда. Я тебя повязал», – ясно, будто вживую, услышала она.
И, уставившись невидящими глазами в монитор, начала вспоминать…
…Она никогда не понимала брата. Не могла его просчитать, предсказать. И всегда пребывала в тревожной неуверенности: а как он отреагирует на тот или иной ее поступок? Скажем, на то, что сестренка стянула у него из письменного стола новую, потрясную ручку? Или подглядывала за тем, как он отрабатывает перед зеркалом «взгляд вожака и говор оратора»?
Как правило, Саша угадывала точно наоборот. И Артем, вопреки ее ожиданиям, не ругался ни за ручку, ни за подглядывание. Но вот когда сестра без всякой задней мысли начала читать забытую на его столе тетрадку…
Ничего ведь там не было особенного. Ну, вроде как роман (или повесть, Саша эти жанры, как ни зубрила в школе, а так и не различала). Ну, от первого лица, очень смешно, типа: «Я выхватил пистолет», «Я молниеносно взобрался на плоскую крышу патио…» Ну, рисунки на полях – тоже ничего особенного, этим, она помнила, еще Достоевский баловался: вот парень с мужественной бородкой управляет скоростным катером… а вот расправляется с бандитом метким ударом ноги… В общем, обычное для мальчишек дело: воображают себя Джеймсами Бондами и пишут о том романы.
И у Артема, кстати, получился неплохой, она даже увлеклась – до такой степени, что не расслышала характерных шаркающих шагов брата… И тут же, неожиданно, нарвалась на безжалостную затрещину. Не удержалась на стуле, упала и, лежа у его ног и дрожа от страха, слушала:
– Ну, ты и подлюга! Да как ты только могла?! У тебя что, ничего святого нет?!
– Да что та-акого?.. – прохлюпала Саша. – Подумаешь, святое! Ты ведь сам эту тетрадку на столе оста-а-вил…
– И что с того? Обязательно, значит, лезть?! – продолжал бушевать Артем.
– Но это очень интересный роман! – выкрикнула она. – Его не прятать надо, а всем показывать!
– Это не роман, – неожиданно огорошил ее он. – И показывать его никому нельзя. – И в запальчивости добавил: – И вообще это мое, мое личное, ясно?!
Он опять замахнулся на сестру, и девочка в ужасе прикрыла голову рукой.
– Боишься меня? – хмыкнул, постепенно успокаиваясь, брат. И милостиво разрешил: – Ну, бойся, бойся…
– Боюсь, – согласилась она. Но упрямо добавила: – А все-таки роман у тебя хороший.
Лицо Артема вновь полыхнуло яростью. Он подхватил сестру под мышки, рывком приподнял ее, поставил рядом с собой:
– Ты опять за свое? Получи!
Он отвесил ей очередную затрещину.
– Не бей меня! – захныкала она.
– А ты не смей надо мной смеяться! – парировал брат.
– Смеяться?.. – Саша в первую минуту даже опешила.
Взглянула снизу вверх в его тревожные, неуверенные глаза… и наконец прочухала, что Артемчик имел в виду. И поняла: сорвись с ее языка реплика типа «Джеймс Бонд недоделанный» – вообще костей бы не собрала…
Дело-то не в романе. А в том, что Тема, дурачок, роман вроде как про себя писал. Явно продолжает мечтать, что в один прекрасный день его ножка счастливо излечится, и все тогда в его жизни пойдет по-другому, и он тут же обратится в Джеймса Бонда или, как минимум, в известного теннисиста. Неужели это для него настолько важно? Неужели брат никак не может обойтись без пресловутого физического совершенства?!
И вот тогда, тем же днем, Сашу осенило: «А ведь этим всем можно успешно пользоваться!..»
Его комплексами. Его взрывным характером. А главное – его талантом (природа явно отвесила ему за них двоих).
Но не просто принимать с благодарностью помощь брата и выслушивать его покровительственные советы. Гораздо умней будет отобрать у Артема все и потом уничтожить его.
«Да нет, о чем это я? Я ведь амеба. Одноклеточное. Я такую игру сроду не проведу. Кишка тонка», – мелькнула трусливая мысль.
Но Саша с недетской твердостью тем же днем приказала себе: «А ну-ка, отставить панику. Я – сильная. Я справлюсь. И я построю себе новую жизнь. Пусть даже на трупе брата».
Она повторяла эту формулу долгие годы, ежедневно и еженощно.
И жизнь послушно строилась по заданному ею алгоритму.
Наука. Бизнес. Международные конкурсы – ей покорилось все.
Только вот с любовью не выходило.
Может быть, потому, что Артем в их последнюю встречу очень буднично, спокойно сказал:
– А ты знаешь, амеба… я ведь тебя проклял.
«Концептуально новый пансионат» – ну и тягомотина! Напоминает дебильный дом отдыха из фильма «Грязные танцы».
Тосю не покидало ощущение: мир здесь будто сделан из картонки. Неживой, как театральная декорация. Ровные, по линейке, дорожки, а сугробы вдоль них загнаны в аккуратные стожки. Постоянные – и потому неискренние – улыбки официантов и горничных. А постояльцы вообще на людей не похожи – выглядят, словно хорошо отлаженные роботы. Предсказуемые в своей любезности – и отвратительные в своем богатстве. Даже визитные карточки у них, гадов, какие-то особенные – из плотной бумаги с водяными знаками, не чета ее собственным, заказанным второпях в первом встречном ларьке. Ярослава, как взяла Тосину визитку, так съехидничала:
– Ох, сколько золота! Аж в глазах рябит.
Мымра.
Но, в принципе, коллеги по тренингу, надо отдать им должное, вполне нормальные ребята. Психи, конечно, раз башляют за то, чтобы им мозги промывали, но психи адекватные. Тося-то, когда сюда ехала, ждала, что они чуть не буйными все окажутся. Но, выяснилось, шеф прав: на психологические тренинги ездят самые обычные люди. А мальчики, Антон с Андреем Степановичем, и вовсе оказались очаровашками. И проблемы у них – опять же, вполне человеческие. По крайней мере, история, которую сегодня рассказывал Антон, Тосю на удивление зацепила, хотя она и настраивала себя барские проблемы близко к сердцу не принимать. Но только сама бы тоже, хоть и не барыня, на Антоновом месте от такой жизни с катушек съехала.
Всю жизнь обходиться без матери, представлять ее в образе феи – и вдруг нате-выньте, получай вместо феи алкашку. Да еще и в первый школьный день перед новыми друзьями осрамила…
Хотя тренинг давно и закончился, а Тося никак не могла выкинуть из головы Антонов рассказ. Гуляла в одиночестве по идеально вычищенным снежным дорожкам и вспоминала…
…У Антона просто мания преследования началась – так боялся, что мать придет к нему еще раз. Домой, в школу, во двор. Но волновался он, как оказалось, зря. Нежданно-негаданно нашедшаяся мать его больше не беспокоила. Видно, дед с бабкой работу провели, да и папа руку приложил. «Откупились», – однажды, во время ужина, услышал Антоша. Так что о ней вспоминали, только если дед на праздники выпивал. У него, как пару рюмок примет, тут же любимое развлечение: внука шпынять. И поминать, как тот все ждал свою мать-волшебницу, оказавшуюся алкоголичкой и замарашкой.
А потом случилось ужасное.
Весной, в родительскую субботу, папа – верный сын и образцовый семьянин – всегда возил бабку с дедом на кладбище, навещать родственные могилки, сажать на них цветы и убирать мусор. Антошу в такие поездки с собой не брали – да он и сам не стремился: кладбища, с тех пор как «Вия» прочел, нагоняли на него дикий страх. Поэтому получилось к обоюдному удовольствию – родичи отбыли, а Тоша, едва убедился, что папин автомобиль выехал со двора, тут же ринулся в дедов кабинет. У него давно имелся планец как следует порыться на книжных полках. Особенно в том ряду, где красовались тома с манящим логотипом «Библиотека приключений». (Дед, изверг, обычно его в свой кабинет не пускал. А книги для чтения выдавал только по своему усмотрению – в награду за школьные успехи.)
И планец увенчался оглушительным успехом – на самой верхней полке обнаружилась чумовая книжка под названием «Остров сокровищ». Тоша как забился в свою комнату, как открыл ее, как добрался до того места, когда Билли Бонсу черную метку прислали, так все земные дела-обязанности из головы и вылетели. Очнулся, только когда стемнело. Захлопнул в ужасе книжку, пулей рванул на кухню – вспомнил, что бабуля велела посуду вымыть. Шустро, в полчаса, перемыл-расставил целую гору и только потом задумался: а ведь как-то странно получается. На дворе уже темень полная, а родичи еще с кладбища не вернулись. Они, конечно, люди взрослые и смелые, только неужели синеньких огоньков, что на могилах в темноте пляшут, совсем не боятся?..
Впрочем, ему же лучше – вечер пройдет без традиционных поучений. Можно спокойно поваляться на диване и дочитать, что там на острове сокровищ дальше было…
А в час ночи, когда Антоша дошел до места, как посрамленный Сильвер жалобно просит, чтобы его вновь взяли на корабль коком, раздался телефонный звонок. «Але!» – раздраженно, из-за того, что отвлекли, выкрикнул в трубку Антон. И, будто в ступор впав, выслушал сочувственный мужской голос, который сообщил: отец, бабка и дед погибли. Все трое. Они спешили домой, а им навстречу мчался груженый «КамАЗ»…
…И вот тогда у Антоши вдруг вновь объявилась мать.
Оказалось, что завещания ни дед с бабкой, ни отец не оставили. И по закону их единственным наследником выходил малыш Антон. Только хоть и наследник, и законный хозяин жилплощади, а никто ему одному жить, пусть и в собственной квартире, не разрешит. Есть два пути: или в детдом, до совершеннолетия, или родственников искать, кто вместе с ним поживет, присмотрит. Вот тетеньки из опекунского совета и удружили – однажды триумфально явились под ручку с маманей…
И снова Антон услышал: «Наконец-то я нашла тебя, сыночка!» И снова увернулся от резкого запаха материных духов и ее несвежего дыхания…
Ну а дальше все пошло совсем скверно.
Первое время, как переехала в их квартиру, мама вела себя классно – то ли надумала новую жизнь начать, то ли просто робела в окружении антикварной мебели и тысяч книжных корешков. По крайней мере, каждый день Антошу ждал обед, а вечерами мама даже пыталась читать ему сказки, как ни пытался мальчик ей объяснить, что из сказок он уже тысячу лет как вырос.
Но только мамина благость, увы, продлилась недолго, и уже через месяц совместной жизни она, когда вместе обедали, сыну наливала компот, а сама угощалась пивом. Еще через пару недель безобидное пиво сменилось на хрустальную водочную рюмку… Ну а вскоре мама и с хрусталем перестала связываться. Глушила огненную воду прямо из стакана. Да и скромная компания в лице сына-школьника ей быстро надоела, и в квартире стали околачиваться, с нескрываемым восторгом перед «богатой обстановкой», многочисленные собутыльники.
Тетеньки из опеки регулярно высказывали матери порицания, но дело, увы, только тем и ограничивалось. Мамаша продолжала на законных основаниях подписывать его дневник и проживать в его квартире.
«Вот если б ты на учете в милиции состоял или бы кошельки крал – тогда дело другое, мы бы ее родительских прав быстро лишили», – объяснила ему одна из сотрудниц опекунского совета. Но на криминал Антона не тянуло, учился он хорошо и даже школу никогда не прогуливал – зачем, если только там от материных заскоков и отдохнешь?! Так что с учетом в милиции ничего не получится – только и остается ждать до его восемнадцати лет, когда мамашу (и ведь когда-то он считал, что она фея!!!) можно будет с полным основанием выставить из квартиры. И до поры терпеть и пьяные объяснения в любви к своей кровиночке, и вечный бедлам в квартире, и постоянные макароны на завтрак, обед и ужин…
И тогда – не зря же Антон перечитал почти что всю дедову библиотеку, в основном состоявшую из классических детективов, – у него возник план. Как гарантированно и безопасно устранить пропитую, с вечным матерком, «фею» из своей жизни.
Было ему в то время всего-то четырнадцать лет.
Мать уже успела распродать большую часть антиквариата, изрядно поцарапать паркет, а кухню и вовсе превратила в филиал бомжатника. Антон препятствовать тому не мог – она его законная мамаша, она взрослая, живет как знает. Он только за дедовы книги всеми зубами держался и однажды, когда материн собутыльник взялся раздирать Брема на самокрутки, даже вызвал милицию.
Постоянные возлияния и, как регулярно писали в своих отчетах тетеньки из опекунского совета, «беспорядочные половые связи» очень быстро превратили мать в полную развалину. Она докладывала сыну о все новых и новых болезнях и принципиально не подходила к зеркалу, чтобы, как говорила, не расстраиваться. Да и с «крышей» у нее с каждым годом становилось все хуже.
Тоша долго не мог забыть, как в седьмом классе девчонку домой привел. Без всякой, между прочим, задней мысли – просто та считалась книжной фанаткой, а он хотел перед ней дедовой библиотекой пофорсить. Ну, мамаша натолкнулась на гостью в коридоре, когда та уходила, и выдала вопросец: как, мол, у моего Антона, агрегат большой? И хорошо ли функционирует? Несчастная девчонка, известная на всю школу паинька и отличница, в первый момент даже и не врубилась, а Тоша со стыда едва сквозь коцаный паркет не провалился…
…И вот у матери – потасканной, несносной и пьющей все больше и больше – неожиданно появляется ухажер. Десятью годами моложе, ладный, неглупый, заботливый, почти трезвенник… Ясное дело, старуха окончательно съезжает с катушек и, не чинясь, тут же начинает строить грандиозные планы. Мелькает в них и шумная свадьба, и счастливая жизнь до гроба, и даже – о, ужас! – белое платье с фатой. Она закупает косметику и – сущий кошмар! – черное кружевное белье.
Меньше пить, правда, у нее все равно не выходит, раньше, признается она, пила от горя, а теперь от счастья. Но ее ухажера это совсем не смущает. И, как с гордостью рассказывает мать Антону, он даже помогает ей в особо пьяные дни раздеться и лечь в постель.
– И по голове гладит, пока я не усну, можешь себе представить?
– О-фи-геть! – выражает свой восторг сын.
А про себя не устает потешаться.
Молодого да заботливого хахаля для матери нанял он. В этом и состоял его грандиозный план. И привести его в исполнение особых проблем не составило. Кавалера для матери даже особо искать не пришлось – мальчик, на почве дедовых книг, давно общался с разными жучками-антикварами, ну а среди них охочих на любую работу можно найти.
Правда, чтобы расплатиться за услуги, пришлось изрядно проредить дедовы книжные шкафы. И Евангелия восемнадцатого века ушли, и раритетный тридцатитомник Достоевского, и Маяковский с автографом автора…
Но дело того стоило. Материн ухажер добросовестно отрабатывал свой гонорар.
– Ваше дело уболтать ее, чтоб она в вас по уши влюбилась, – наставлял маленький работодатель своего сотрудника. – Потом – делаете ей предложение, подаете заявление в загс, начинаете готовиться к свадьбе. Дарите кольцо – я его сам куплю. Ну а за день до свадьбы – исчезаете. Все. По-моему, совсем не сложно. Справитесь?
– Я-то справлюсь, – хмыкает подчиненный. – Дело нехитрое. Только тебе-то это зачем? Она ж, когда я свинчу, такое устроит!..
– А это уже, извините, не ваше дело, – суровеет Антон.
В том соль плана и заключалась.
Или он совсем идиот, или мамаша после такого облома просто не выживет.
Так и получилось. И ему, Антону, даже не пришлось грех на душу брать.
Когда мать, за день до свадьбы, поняла, что жених бесследно исчез, она не просыхала неделю. А на излете запоя, когда Антоша уже опасался, что его план потерпел крах, заперлась ночью в ванной и перерезала себе вены.
Антон был свободен и счастлив. Только так и не решил, может ли считаться настоящим убийцей. Ведь той ночью он не спал. И слышал, как стонет за закрытой дверью ванной комнаты пьяная мать. Но ни милицию, ни «Скорую» вызывать не стал.
Лишь утром сам взломал дверь и обнаружил ее мертвой.
Андрей Степанович задумчиво чертил носком ботинка по ершистому, колкому снегу. Его обступал зимний, звонкий, подсвеченный уличными фонарями вечер. Мимо по дорожкам фланировали отдыхающие – по большей части, ясное дело, дамочки. Некоторые из них приостанавливались, награждали его заинтересованными взглядами, и Андрей Степанович читал в их лицах, будто в распахнутой книге: «Я – училка (врач, бухгалтер). Я – одинока. Я так соскучилась по мужчине…» Таким только улыбнись, только отвесь минимальный из комплиментов – и все, можно пожинать плоды. Только разве это дичь? Примитив. К тому же опасно связываться с непроверенными, с посторонними.
Только со своими – тоже беда.
Андрей Степанович уже голову сломал. Кто из них? Ярослава? Сашенька? Тося? Невелик выбор… Обманул чертов психолог. В эту поездку и ассортиментец цыпочек скудноват, и коллега по тренингу, Антончик, всю игру портит. И ведь видно: у парнишки за душой ни гроша (не считать же состоянием зарплату в тысчонку-другую долларов?). И мозгов – кот наплакал. Но поди ж ты, наделил его господь смазливой рожей да проникновенными глазками. Да умением красивые истории излагать. Моя мама не дала мне любви, и за это я ее убил.. Ясное дело, что после таких заявлений у всех баб глаза разгорелись. Их же хлебом не корми, дай кого-нибудь утешить. Или спасти.
Вон красотка Ярослава как возбудилась. Сашеньку едва не отпихивает, глазами влюбленно хлопает… Ну и пусть наслаждается своим трофеем. Ясно же: Антонов триумф – это до поры. И очень скоро смазливый парнишка со своего пьедестала слетит. Нужно только подождать. Тем более что он не гордый. Ярослава ему и после Антона сгодится.
Только нужна ли она ему? Может, все-таки выбрать Александру? Или остановиться на Тосе?..
…Ездить на тренинги Андрей Степанович начал два года назад. Идею ему подсказал коллега по бизнесу – однажды в очередной сауне за очередной рюмкой пива пожаловался:
– Жена у меня совсем сбрендила. Опять на выходные в пансионат смылась.
– И ты отпустил? – удивился Андрей Степанович.
Жену коллеги он знал: самодостаточная, красивая, успешная. За такими глаз да глаз нужен.
– А что делать? – скривился коллега. – Она ведь не отдыхать поехала, а на психологический тренинг. Душу, понимаешь ли, очищает. После каждого занятия, говорит, полностью обновляюсь…
– Она у тебя с приветом, что ли? – на полном серьезе поинтересовался Андрей Степанович.
– Сам ты с приветом, – обиделся коллега. – Не знаешь, что ли: тренинги – это модно.
Андрей Степанович за модой, признаться, никогда не следил – не до того было. Но вот тренингами заинтересовался. Начал выспрашивать, читать, выяснять и очень скоро понял: вот где настоящая синекура! Вот где просто рассадник неглупых, симпатичных, обеспеченных и успешных дам. При явном дефиците мужчин.
«Искусство влюблять в себя». Или: «Как побеждать – на работе и в жизни». И уж тем более: «Как притягивать к себе достойных мужчин». Не названия – песни. Ежу ведь понятно: законченные стервы на такие тренинги не поедут. Так что можно душу дьяволу прозакладывать: большинство тренинговых дамочек, при всей их успешности, – очень ранимые, чуткие и волнительные создания. Как раз такие, какие ему нравятся. Их только выслушай, только приласкай – и потом можешь делать с ними что хочешь…
И ничего тебе за это не будет.
В коллекции Андрея Степановича за два прошедших года уже имелось одиннадцать успешных проектов. И два, к сожалению, неудачных. Что ж, если сейчас он сделает правильный выбор, количество его красоток возрастет до двенадцати. Красивое число. Ровно столько, как у бога апостолов… Нужно только до поры до времени держать себя в руках.
Как ни называй отель – хоть элитным, хоть «концептуально новым», – а все равно гостиница. То есть покоя в ней не ищи – несмотря на ковры и двери с шумоизолирующими прокладками.
По крайней мере, в несуразное время, в пять утра, я проснулась оттого, что в коридоре имел место явный дебош.
Сначала – громкий женский вскрик… потом – торопливые шаги… ага, стучатся – кажется, в соседний номер… а теперь и в мою дверь. Ну что, право, за наглость!
Глаза не открывались. В предыдущий день я явно перестаралась с оздоровлением организма. Две долгие прогулки, ранним утром и перед ужином, мегазаплыв в бассейне и даже (после долгих телефонных препирательств с моим гинекологом) косметический массаж лица и лечебная маска для волос. Плюс активное обжорство (как не объедаться, если на завтрак и обед – халявный шведский стол, а на ужин жарят восхитительные отбивные?) и бурные морковносоковые возлияния.
Так что в сон вчера вечером я просто провалилась и даже, противу обыкновения, не слышала, как колбасится в животе Пузожитель.
И вот, называется, дали отдохнуть – ломятся в дверь, считай, посреди ночи (а у кого повернется назвать утром пять часов зимнего дня?!).
Натягивая халат и шлепая к входной двери, я ни капли не волновалась. Потому что была уверена: шумят вовсе не потому, что что-то реально случилось. А вот перепить и под градусом побуянить – это вполне в духе постояльцев крутого отеля. Тут, по-моему, из паинек только я одна. А остальные постояльцы, как я наблюдала в ресторане, налегают на коньячок с коктейлями ого-го-го как. И просто свинство со стороны местной службы охраны, что не пресекли хулиганство в зародыше, а допустили его в корпус, где отдыхает после долгого тяжелого дня беременная женщина.
– Ну, сейчас я вам устрою! – бормотала я, распахивая дверь.
За два дня, что провела вне офиса, я уже соскучиться успела, что втыки некому давать.
Но едва увидела, кто шумит, как гневные слова тут же замерли на языке.
По коридору металась Ярослава – та самая, что вчера за завтраком читала мне мораль насчет концентрированных соков.
Я встречала ее и в обед, и за ужином, но за мой столик она больше не подсаживалась – ей было не до меня, не до скучной беременной особы. Потому что теперь ее сопровождал юный красавчик, она активно кокетничала с ним и выглядела, кажется, еще моложе, чем утром.
…Но сейчас от былой красоты не осталось и следа.
Я в ужасе смотрела на бледное, будто обсыпанное мукой, лицо. На глаза в черных рамочках теней. И на кровь, запятнавшую ее одежду и руки.
– Наконец-то хоть кто-нибудь!.. – выкрикнула она, когда я открыла дверь.
Но, едва завидев – и узнав – меня, отрезала:
– Идите к себе!
Ледяным, безапелляционным тоном. Наверное, она в шоке.
Я бросилась к ней:
– Ярослава, что случилось?
– Я сказала: вернитесь в свой номер!!!
Теперь в ее голосе звучали явные истеричные нотки.
Спокойствие. Только спокойствие. Как там сотрудники службы спасения говорят?
– Пожалуйста, не волнуйтесь. Я помогу вам…
– Только не вы, – отрезала она. – Впрочем… позвоните из своего номера на рецепцию. Скажите, что у меня, в триста втором… – Ярослава запнулась. И вдруг неожиданно и горько разрыдалась.
Ну а я – после такой-то преамбулы! – вернуться в свой номер просто не смогла. И любопытно, и страшно, и в груди такой приятный, давно забытый холодок, как когда по встречке обгоняешь – теперь-то, в связи с беременностью, я все свои гоночные опыты давно прекратила…
И я решительно обогнула рыдающую Ярославу, быстро, насколько позволял живот, промчалась по коридору – и ворвалась в триста второй номер.
С ходу в коридоре и комнате ничего страшного в глаза не бросалось. Почти такой же номер, как у меня. Синий в зеленые ромбики ковролин на полу, мебель «под красное дерево», эстампы «под Малевича» на стенах…
– Стой, психопатка! – услышала я крик в спину.
Ярослава перестала рыдать и явно собиралась вытолкать меня из номера. Да что здесь такое произошло?! Я резким движением распахнула дверь в ванную комнату.
И почувствовала, как в животе в ужасе трепыхнулся малыш. А в мое собственное сердце будто загнали ледяной булыжник.
В джакузи лежал мужчина. Его тело выгнулось в смертельной истоме, рот искривлен, глаза пусто и горестно уставлены в потолок. А вода в ванне – пурпурная, точно такого же цвета, как вино, бокал которого я позволила себе вечером.
Мужчину я узнала – это был тот самый юный красавчик, которого весь прошлый день кадрила Ярослава.
А она сама, поняв, что выгонять меня уже поздно, встала за моей спиной и прошептала:
– Это Антон, – и добавила непонятное: – Он убил себя. Точно так же, как убил свою мать.
Вот тебе и отдых! Вот тебе и элитный отель с дорогущей путевкой! Да я даже когда в офис ходила, и то утомлялась гораздо позднее, к обеду. А сейчас – всего-то десять утра, а я уже без сил. Только и остается рухнуть в кровать… закрыть глаза, начать проваливаться в сон… и в ужасе подскочить, потому что вдруг видятся мертвые, тупо уставленные в потолок глаза Антона.
И как мне, беременной, успокоиться?! Даже валерьянку – и ту нельзя. И сигарету от нервов не выкуришь. Не говоря уже о коньяке для расслабления.
Мне пришлось – и никаких скидок на беременность – выдержать долгую беседу с милицейским чином, причем вел он себя навязчиво и нагло. Как ни пыталась я ему втолковать, что с Ярославой мы едва знакомы, а Антона я и вовсе не знаю, но все равно два часа из жизни пропали. Вычеркнуты под бесконечные, въедливые вопросы:
– А почему Ярослава постучалась именно в ваш номер?
– Не знаю. Она вроде во все номера стучалась, но только я ей открыла.
– И что было дальше?
– Она попросила меня вызвать службу охраны.
– А что вместо этого сделали вы?
И мои бесконечные покаяния: простите, мол, любопытную. Что бросилась в номер. Что наследила на месте происшествия. И что от вида этого происшествия мне самой стало так плохо, что примчавшийся врач первым делом кинулся не к Антону, а ко мне, щупать пульс и совать в нос нашатырь…
Но хотя и чувствовала я себя реально плохо, а разговорам, что вели между собой представители следствия, исправно внимала. Тем более что менты, мужики, меня совсем не стеснялись, говорили обо всем без купюр.
Я уже давно заметила: для мужчины беременная женщина (если это, конечно, не жена и не любовница) – нечто вроде мебели. Нечто бесполое, безмолвное и бесполезное. Потому можно при ней и между ног, пардон, почесывать (честное слово! Пока пузо не появилось, ни разу не видела, как мужчины это делают, зато теперь насмотрелась в избытке!). Ну а уж говорить о чем угодно, без всяких скидок на женские уши, – это и вовсе святое…
И сначала мне было обидно, что мужики, нимало не стесняясь меня, обсуждают и свои сексуальные похождения, и своих дам, а потом я решила: нужно использовать эту особенность мужской психологии себе во благо. Пусть болтают, а я, как тот кот Васька, слушаю да ем!
Ну а уж тут еще интереснее, когда мужчины, не стесняясь тебя, говорят не про мимолетную интрижку, а про настоящее самоубийство – эффектное, с ванной, наполненной кровью, я такие прежде видела только в кино…
Предварительный вердикт и доктора, и милицейских был такой: Антону никто не помогал. Об этом на первый взгляд говорили и положение тела, и швейцарский перочинный нож, вывалившийся из его правой руки, и отсутствие следов насилия.
Что ж, обычное дело: не выдержали нервы, у молодых, но чрезмерно зацикленных на карьере офисных работников это бывает.
Только Ярославу жаль: уж слишком это самоубийство по отношению к ней получилось иезуитским.
Я слышала, как мент ее пытал: «Неужели вы не заметили, что Антон находится в депрессии?..» А она упрямо отвечала: Антон, мол, ей показался абсолютно нормальным. И депрессии у него никакой не было, вполне адекватный, веселый парень, со своими, конечно, тараканами в голове – так у кого их нет? Да и вообще: она спать с ним в эту ночь не планировала. И расстались они, всего лишь обменявшись поцелуями. По обоюдному, как она сказала, согласию: «Ведь гораздо интереснее, когда у отношений остается перспектива, правда?»
– Ну, и каким же образом Антон оказался в ванной комнате вашего номера? – не отставал милицейский чин.
И Ярослава, глотая слезы, рассказала: она уже легла, когда вдруг, сильно после полуночи, Антон постучался в дверь ее номера. Слегка нетрезвый, чуть более, чем вечером, возбужденный. В руке – бутылка коньяка, дорогого, но уже начатая. Как-то, в общем, все скомкано… Она удивилась, а Антон сказал, что понял: он не может ждать до завтра.
– И я… я призналась, что тоже не хочу ждать. И пустила его… – поникла Ярослава.
И все у них вроде бы получилось сказочно. А как иначе, если женщине тридцать с мелочью, а парню – едва исполнилось двадцать три? Самая, говорят, совместимость. А потом Ярослава уснула, очень крепко, как никогда не спала… и в районе пяти утра ей понадобилось выйти в ванную. А там – Антон с перерезанными венами, и никакой записки. Бр-р…
Не зря я считаю: все, кто ходит на психологические тренинги, – отчасти психи. Нормальный человек и с собою кончать не будет, и уж тем более не возьмется резать вены в ванной чужого номера.
Впрочем, логика самоубийцы мне, нормальному человеку, неведома.
Единственное, что меня смущало: Антон в числе остальных пятерых приехал на тренинг. Его проводит тот самый бородач, за которым я давеча наблюдала в ресторане. И как в этом случае понимать фразу, что обронил бородач, а я случайно подслушала:
…покойники. Все пятеро?
Ведь очень похоже, что относились эти слова к его подопечным. К участникам тренинга, которых зовут, я уже знала: Ярослава, Тося, Александра, Андрей Степанович и Антон.
Может быть, я плохо расслышала? Или бородач говорил о ком-то другом? Или это просто образное выражение? Нельзя же и правда допустить, что он собрал их всех пятерых, чтобы они здесь, один за другим, покончили с собой?
Впрочем, пусть с бородатым и с его тренингом разбираются менты – фразу бородача я им добросовестно процитировала.
Милиционеры поблагодарили меня за помощь следствию.
А Ярослава была явно недовольна: «Тебе что, Алена, больше всех надо?»
Но что она имела в виду – объяснять не стала.