Конкретный план мероприятий он собирался обсуждать с другими людьми. До отдела НКВД было рукой подать. Алексей шел по дощатому тротуару, скользил глазами по прохожим. Вроде люди как люди. Тетушка в платочке и пышной юбке толкала тележку с бидоном. Мужик в картузе тащил связку лопат, опустил глаза, проходя мимо. Убогая старушка божий одуванчик испуганно прижалась к забору, разглядев его форму, стала креститься, когда он прошел. Интересно, форма СС вызывала у нее такую же реакцию?
В отдел он вошел беспрепятственно – красная книжица работала. Два милиционера вытаскивали из кабинета начальника бородатого дядьку в тонкой безрукавке. Они пинками погнали его по коридору. Тот что-то лопотал по-украински, хлюпал носом. Алексей постучал из соображений вежливости.
Капитан Ткачук сидел за колченогим столом и высыпал из полупустых папирос табак, чтобы набить одну нормальную.
– Вот уроды, – пробормотал он. – Всю фабрику надо бы расстрелять. Когда они научатся нормально делать свою работу?
– Ты про бородатого типа? – не понял Алексей.
– Я про табачную фабрику, где делают гильзы для папирос, но забывают набить их табаком, – ответил главный районный милиционер. – Ладно, доберутся еще до них наши длинные руки. Вот только разделаемся с другими врагами!..
– Никого не любишь сегодня? – догадался Алексей.
– Да, когда я не спавший, то никого не люблю. – Ткачук рассмеялся, протянул руку. – Проходи, располагайся. Уже устроился?
Алексей с любопытством огляделся. Пыточные приспособления с потолка не свешивались. На стене портреты Сталина и Дзержинского, все остальное тоже обычное, как и везде. Сейф, стол, старый славянский шкаф.
На краю стола валялась пачка мятых дензнаков. Алексей взял их, повертел. Какие-то странные купюры. Вроде карбованцы, выпускаемые на Украине Третьим рейхом, но на них почему-то изображен бандеровец с автоматом и напечатан призыв к свержению Советской власти. Впрочем, были в пачке и обычные бумажки, выпущенные в сорок втором году так называемым Украинским банком.
– Мзду берешь, капитан?
– Хорошая шутка, – заявил Ткачук. – Можешь взять себе, если хочешь. Или в печке сожги. Просто бумага, ничем не обеспеченная. Хождения в Стране Советов не имеет, не признается, не обменивается и не представляет никакой ценности, даже нумизматической. Этот крендель пытался откупиться от меня карбованцами, которые штампуют бандеровцы в своих подпольных типографиях. Кстати, когда эти юмористы конфискуют у крестьян последние продукты, они иногда расплачиваются с ними такими вот бумажками. Они обещают селянам, что, как только воцарится самостийное украинское государство, эти деньги мигом будут обменяны на новые, настоящие. Кто-то верит. Наивные люди копят их в баночках, зарывают в подвалы. Не понимают, что Советский Союз – штука вечная, на века, на тысячелетия. Западная Украина навсегда стала советской, иначе быть не может.
«Аминь, – подумал Алексей. – Или аллилуйя?»
– А этот крендель? – Он кивнул на дверь. – Из леса дяденька?
– Да какое там из леса, – отмахнулся Ткачук. – Господин Бородай, завсклада в зерновом хозяйстве, что от мукомольного комбината. Как у Маршака, помнишь? – Ткачук засмеялся. – «А то веселая птица-синица, которая часто ворует пшеницу, которая в темном чулане хранится». Страна поставила Бородая на ответственную должность, а он тащит муку мешками и отвозит темными ночами в лабаз на Буковой улице, где его подельники прячут товар с глаз подальше. Куда потом уходит мука, нам пока неизвестно. Работаем над этим. – Ткачук развел руками. – Может, и в лес, дело темное. Зато как он плакался, на коленях ползал!.. И детишек вспомнил, и старенькую маму. Аж на слезу пробил, уродец.
– Пожалеть хочется? – спросил Алексей.
– Удавить! – отрезал Ткачук. – Чтобы больше такая мразь не гадила. Мало нам леших по лесам. – Он набил папиросу, чиркнул спичкой.
Но она сломалась, головка ее раскрошилась.
– Это уже полный капут, – расстроенно констатировал капитан. – Как можно делать такие спички, скажи?
– Напрасно вы взяли этого Бородая, Клим. Надо было проследить, куда мука уходит. А теперь, конечно, никто не придет за ней. Земля слухами полнится.
– Это задним умом легко думать, – возразил Ткачук. – А если передним, то все наоборот. У бандитов служба безопасности работает идеально. Они трижды проверят, можно ли приходить за мукой. Дети у них работают, понимаешь? Обыкновенные сельские или городские мальчишки и девчонки, которых сразу и не заметишь. Ловкие, смышленые, невидимые. «Старшие товарищи» забивают им мозги, вот они и стараются. Пионеры-герои наоборот, блин!.. На днях на базаре засек я знакомца, который ходил с таким же пацаном. В нашем батальоне служил, сам с Черкасс, но до границы не дошел, сгорел вместе со складом ГСМ. Оказалось, что подстроил свою смерть, а сам дезертировал. Внешность поменял, но я все равно узнал его.
– А он тебя?
– И он меня. Но промахнулся. – Ткачук криво усмехнулся. – Так я бы взял его, кабы не пацан. Лоток перевернул, бабы в шум, посыпались, как цыганки, дорогу перегородили. А физиономию пацана я даже толком не рассмотрел.
– Сочувствую, Клим. Узнал, что за типа мы кончили утром?
– Не мы, а ты, – поправил его Ткачук. – Герасим Палий, сын униатского священника, которого подстрелили год назад. Дьячком был при церкви, прихожан ублажал, потом в леса подался. Активный участник антисоветского подполья. Место жительства неизвестно, хорошо что хоть так его люди опознали. А из тех троих в нашей форме идентифицировали только одного, который за старшого себя выдавал. Евсей Хижняк, когда-то плотником трудился, в сорок первом школу абвера окончил, можно сказать, с отличием, служил в «Роланде», в батальоне вспомогательной полиции, участвовал в карательных акциях против поляков и евреев. В общем, редкая гнида. Подохли эти ребята и правильно сделали. Одно плохо – все они теперь трупы, не очень-то разговорчивые. Но мы постараемся отследить их связи.
– Отследи, очень прошу, Клим. Ты теперь работаешь по моему заданию, нравится это тебе или нет. Нужно подбираться к банде, желательно по-умному, выявлять связных, места закладки посланий, работать по схронам. Не убивать, если есть возможность, выпытывать все, что знают.
– Понял, – сказал Ткачук. – Договорились.
– И еще. Ты же в курсе нападений на райком, больницу, водозабор?
– Ну.
– Не думаю, что бандиты входили в город по одному, пряча оружие под одеждой, а потом собирались в условном месте. Их было никак не меньше десятка. Хоть кто-то обязательно попался бы патрулю. Всей толпой передвигались. Это ясно как день. Лаз у них где-то рядом.
– Догадываюсь, – неохотно проговорил Ткачук. – Думаешь, ты первый к этой гениальной мысли пришел?
– Козе понятно, что не может быть такого длиннющего подземного хода. От окраины до самого центра. Несколько объектов связаны между собой лазами. Они вышли недалеко от райкома, отстрелялись, а потом в эту же дыру и нырнули. Сколько времени им потребовалось на тарарам – минуты две? А казармы неподалеку. Значит, бандиты высчитали, когда на шум прибегут бойцы, и успели смыться. Вот и прикинь, Клим. Возьми листок бумаги, очерти квадрат. Улицы, здания, где что находится. Тебе виднее. Я пока не особо ориентируюсь. Мне представляются интересными госпиталь, школа, гаражное хозяйство, центральный базар, что там еще? Похоронная контора, хотя она дальше. Еще подумай вот о чем. Ведь дело не обошлось без надежного информатора, который и навел боевиков. Партактив в райкоме заседал – как удачно. А бойцы гарнизона в казармах сидели, с оружием по округе практически не шатались.
Ткачук задумался, вооружился карандашом. Что-то шевелилось у него под прической.
– Ладно, Клим, бывай, озадачил я тебя. – Алексей распрощался и покинул кабинет.
– Да мать твою за ногу, пень ты дубовый, заготовка для Буратино!.. – заковыристо выругался невысокий ушастый паренек, когда под ним зашатался стул.
Ножка у него переломилась, он опрокинулся. Но парень не упал, приземлился на ноги, хотя его и повело на сторону. Он завалил тумбочку, что повлекло за собой парочку других разрушений. Портрет Феликса Эдмундовича сорвался с гвоздя. Толстая папка, которую молодой офицер пытался пристроить на шкаф, рухнула на пол и распахнулась. Из нее выпали документы.
– Ни хрена себе, – пробормотал офицер, присел на корточки, хотел было собрать бумаги, но передумал, поднялся и первым делом полез за портретом.
– Браво! – похвалил Алексей, входя в комнату, заваленную коробками и макулатурой. – Это было незабываемо. Первое зрелище за сегодняшний день, доставившее мне удовольствие. Опомнитесь, старший лейтенант! Зачем вы товарища Дзержинского вверх ногами вешаете? Он вам такого не простит.
Офицер хотел ругнуться, но прищурился, пересчитал звезды на погонах посетителя и не стал этого делать. Молодой парень, до тридцати, круглолицый, лопоухий, в смешных очках. Он что-то фыркнул, перевернул портрет самого узнаваемого в стране чекиста, оценил вертикальность его расположения.
– Капитан Кравец, СМЕРШ, – без преамбул представился визитер и протянул руку. – Можно просто Алексей. Хочешь ты того или нет, старлей, но будешь работать под моим началом.
– Ничего себе начало, – проворчал офицер, поправил очки и ответил на рукопожатие.
В противовес странной внешности в руке его чувствовалась сила.
– Лев Березин, временно исполняю обязанности начальника отделения. – Он всмотрелся в лицо гостя и неуверенно добавил: – Можно просто Лева.
– Отлично. – Алексей улыбнулся. – Давай на «ты». Вот документ. – Он сунул Березину свои корочки. – Вот еще один, популярно объясняющий, зачем я здесь. – Капитан развернул лист плотной бумаги, на котором красовались целых две печати, вызывающие уважение, дал время на ознакомление.
– Я понял, – сказал Березин. – Слышал про тебя, сорока на хвосте принесла. Присаживайся, если место найдешь. А я пока свое несчастье соберу.
Он сел на колени, стал запихивать в папки бумаги, кое-как собрал их, уныло покосился на сломанный стул, на рослый шкаф, но папку бросил на столешницу, с которой мгновенно взметнулся столб пыли.
Алексей едва успел отвернуться.
– Извини, – буркнул Березин. – Работать некогда, в бумагах тону. Слышал про наши потери? Треть народа выбило, и Лучанского тоже. Это его кабинет, он тут принципиально порядок не наводил. Копил барахло, как Плюшкин.
«А это точно Народный комиссариат государственной безопасности?» – на всякий случай подумал Алексей.
– Так что мне погибать теперь определенно не резон, – пробурчал Березин, освободил стул от пыльных гроссбухов и подвинул его гостю. – Иначе кто будет разгребать все эти авгиевы конюшни?
– Что за папка? – спросил Алексей. – Закрытые дела?
– Открытые, – сказал Березин. – Чтобы их закрыть, дивизию чекистов нужно привлечь и парочку особых совещаний. Тебе интересно?
– Для полноты картины – да.
Березин снова поправил очки и начал вытаскивать из папки сшитые бумаги.
– Тут дела только за четыре месяца. Первое апреля – ликвидация бандитами участкового лейтенанта Мельниченко вместе с женой и парой родственников, которые остались на ночь у него в селе Салибор. Четвертое апреля – хозяйственные хлопцы из ОУН конфисковали на государственной мельнице в Задворне зерно и муку. Директору предприятия переломали кости в жерновах. Тридцатое апреля – уничтожение первого секретаря райкома партии в Тернополье, следы ведут в Хованский лес. При этом бандиты взорвали машины, стоявшие в райкомовском гараже, расстреляли двух механиков, работавших внеурочно. Так, это уже за май. Уничтожение сельской рады в Мариничах вместе со списками избирателей. Расстрел трех милиционеров в Угриновом Доле. Нападение на партийца, присланного в село Дороговище. Товарищ Якимович был назначен председателем сельсовета и пытался организовать колхоз. Взорван мост на узкоколейке между селами. Сожжена кинопередвижка, убит механик, из Сталино, несущий в массы важнейшее из искусств. Расстреляны два коммуниста в Дубцах, директор торфяного завода, секретарь первичной комсомольской организации. Уничтожена телефонная линия. Опять ликвидация председателя колхоза, теперь уже через повешение. Бандиты согнали всех жителей села смотреть на казнь…
– Хорошо, я понял, – перебил его Алексей, увидев, что Березин перебрал только треть папки. – А теперь представь, какая у Бабулы сеть осведомителей.
– Не у самого Бабулы, – поправил собеседника Березин. – Хотя и у него, конечно. Суть вещей такова, Алексей. Бабула томится от безделья в бункере, расположенном где-то в Хованском лесу. Во всяком случае большую часть времени он проводит там. Иногда выходит в свет, подышать, так сказать, свежим воздухом и встретиться со своим народом, чтобы кого-нибудь прибить. Не исключено, что в Хованских лесах у него несколько убежищ. Думаю, при нем не больше тридцати бандитов. Вблизи бункера стоят посты. Есть и технические средства оповещения. Тихо не подберешься. Помимо этого по району разбросаны мелкие схроны, где сидят группы по десять-пятнадцать человек. Они выходят оттуда, действуют и опять укрываются. Ты верно подметил. Бандиты работают оперативно, поскольку проблем с получением информации у них нет. На местах работают агенты. К ним приходят связники, получают сведения и убывают. В условном месте, расположенном, как правило, в лесу, они оставляют записки. Иногда используют шифр или обходятся без оного. Прибывает человек из банды, забирает записку. Вот и все. Информация получена, можно работать. Рядовые члены разных групп не знают друг друга. Иногда видятся только их командиры. Все они подчиняются Бабуле, который изредка устраивает совещания командного состава, выдает инструкции. Дисциплина в бандах железная, иначе они не выживут. Именно поэтому их трудно взять. Бандиты знают только членов своей группы и собственные схроны. Для них это неудобно. В случае гибели командира рядовые негодяи становятся слепыми котятами, блуждают по лесам, не зная, где свои, атакуют кого ни попадя. В итоге их ликвидируют. Но мозговой центр и прочие ресурсы остаются в целости. Мы можем гоняться за ними не один год. Ты прав еще и в том, что населенные пункты опутаны сетью подземных ходов. Их рыли еще в тридцатые, в начале сороковых. Они использовались против поляков, немцев, нас. Что-то мы находим и закрываем. Другие норы продолжают действовать.
Алексей озвучил соображения, высказанные Ткачуку.
– Мы думали с Лучанским по этому поводу. – Березин замолчал, его смешное гладкое лицо затуманилось.
Он машинально пригладил вихор, торчащий как антенна.
– Но где он теперь?! Да, пожалуй, следует очертить участок, на котором произошло проникновение. Комендатура, казармы, плац, гарнизонные постройки, отделы НКВД и НКГБ – эту глупость мы сразу отбрасываем, поскольку там всегда посты. Десяток бандитов, обвешанных оружием, проглядеть невозможно. Да, ты прав. Имеем больницу, школу, базар, недействующую церковь, похоронную контору, хотя она и далековато. Все пустыри, свалки, сараи. Ты в курсе, что на проверку всех этих объектов потребуется целая армия?
– Полсотни солдат, не задействованных в караулах, несколько десятков местных активистов, – проговорил Алексей. – Хотя, конечно, глупо выйдет. – Он сокрушенно вздохнул. – Поднимется шум. Допустим, найдем мы лаз, приберем парочку осведомленных персонажей. Ничего не изменится. Только обозлим бандитов, которые нанесут удар в другом месте.
– Мне нравится, что ты не сторонник шумных и пафосных мероприятий, – проговорил Березин, похлопал себя по карманам и осведомился: – Куревом не богат?
Алексей извлек пачку, в которой осталось несколько мятых папирос. Офицеры закурили.
– Давай прогуляемся по округе, капитан. – Березин посмотрел на часы. – День еще не кончился, базар работает. Купим курево, а там, глядишь, и на ужин пора.
На крыльце он пошептался с часовым. Тот кивнул, пропал в здании, но быстро вернулся.
– Парочка моих сотрудников в штатском походит за нами, – проговорил Березин. – Ненавязчиво так, на расстоянии. Может, заприметят, если кто-то любопытство проявит. Не психуй, если почувствуешь наблюдение. Подожди, не рви, давай еще покурим, твои, разумеется.
Они закурили последние папироски, остановились в калитке. Алексей отыскал взглядом урну, метко послал в нее скомканную пачку.
За калиткой проехал грузовик, волоча на прицепе что-то небольшое, четырехколесное, плотно укрытое брезентом. Прошел патруль, солдаты отдали честь. Молодые, выбритые лица, русская речь. Алексей поймал себя на мысли о том, что начинает с опаской поглядывать на людей в советской форме.
Патруль отправился дальше, остановил молодого мужчину в кепке. Тот занервничал, стал судорожно шарить по карманам в поисках документов.
Их плавно обтекли две местные женщины. Одна несла корзинку, другая – тряпочную сетку. Они, судя по всему, возвращались с базара и энергично общались на каком-то наречии, непонятном офицерам.
– Никогда не понимал людей, которые не говорят по-русски, – пошутил Березин.
– Ты женат? – спросил Алексей.
В глазах офицера ГБ блеснуло что-то юмористическое.
– Был. Еще до войны. Заглянул, так сказать, на минутку в семейную жизнь и погрузился в нее по самые жабры. Не понравилось.
– С супругой не повезло?
– Загадка в ней была, – сказал Березин. – Я никак не мог взять в толк, какого хрена на ней женился.
Алексей улыбнулся.
– Извини за вопрос, Лева. Ты же еврей, да?
– Ты потрясающе наблюдателен, – проговорил Березин. – Хотя какие могут быть сомнения с моей-то физией? Каюсь, гражданин капитан. – Березин мелодраматично вздохнул. – Из них я, из тех самых, что немцы клали сотнями тысяч и миллионами. Мальчик из бедной еврейской семьи, так сказать. Это проблема?
– Для меня – нет. – Алексей пожал плечами. – Для тебя – не знаю. Похоже, ты, Лева, единственный еврей в этом негостеприимном городке. Да еще в форме офицера ГБ! Понимаю, ты не червонец, чтобы всем нравиться, но скажи, на тебя птицы в полете еще не гадят?
– Ты прав. Тут на меня смотрят, как на папуаса в перьях. – Лева снова не стал обижаться. – Не самая ходовая нация на Западенщине. Во Львове жили двести тысяч евреев. Всех подчистую расстреляли или живьем в землю зарыли. В селах, в маленьких городках тоже хватало наших людей. Смерть их была ужасна. Никого не пожалели. Только в гетто расстреливали не сразу, давали время поработать на благо рейха, если ты, конечно, молод и способен на это. Пусть привыкают, я подожду. – Он язвительно засмеялся. – Будем заново наводить мосты дружбы между народами. Я, слава богу, не с Украины. Моя бедная еврейская семья обреталась в Свердловске. Папа был профессором, деканом в институте железнодорожного транспорта. Мама трудилась вторым секретарем райкома партии. Ее боялись так же, как товарища Розалию Землячку в двадцатые годы в Крыму.
– Лева, ты и вправду уникум, – заявил Алексей. – Ну и какого, скажи, пожалуйста, хрена ты делаешь здесь и сейчас?
– Да, у меня была возможность отбояриться от армии, пойти по партийной линии или по научной. Но ты же знаешь эти извечные конфликты между отцами и детьми. – Лева оскалился, явил округе вполне приличные зубы, хотя и желтые от курева. – Еще Иван Сергеевич Тургенев верно подметил сей момент. Врагами народа, как ни странно, мои родители не были, доказали свою верность идеям и заветам. Всех вокруг хватали, а их пронесло. Учился в технологическом, бросил. Школа милиции с отличием, переезд в Москву, высшие курсы при комиссариате внутренних дел, а потом ГБ, окончание лучше всех, грамота от самого товарища Меркулова. Работа в освобожденных районах, зачистка тылов от фашистских и антисоветских элементов. Харьков, Одесса, теперь вот Западенщина, будь она неладна. Мог бы остаться в Западной Польше. Там, знаешь ли, женщины очень уж статные. – Лева мечтательно посмотрел на небо. – Но конфликт у меня вышел. – Он смущенно кашлянул. – В общем, рапорт я написал, отказался участвовать в фильтрации наших солдат, побывавших в плену. Репрессировать меня не стали, вспомнили про заслуги, сослали в Галицию. И вот я здесь. – Березин простодушно рассмеялся. – Единственный еврей на весь район. Пока живой. Не волнуйся, приятель, постою за себя. Вот только пули в затылок побаиваюсь. Хотя, с другой стороны, чего ее бояться? – Лева пожал плечами. – Все равно ничего не почувствуешь и не поймешь.