Говядинка

Неизвестный автор: «Американские солдаты 23 пехотного полка ведут огонь по немецким позициям в Арденнском лесу, 23 сентября 1918г.»


Начались переговоры о мире. Высокие договаривающиеся стороны заперлись в гостинице маленького прифронтового городка, окружив себя двойным кольцом стражей. Первым совместным распоряжением, оглашенным через десять часов переговоров, стало прекращение огня по всей линии соприкосновения. В окопы весть пришла с небольшим запозданием, уже утром, полковой телеграфист долго перечитывал короткое послание, а потом бросился в штаб, тяжело стуча сапогами по прогнившим доскам, под которыми снова хлюпала вода.

Небо, после долгих свинцовых дней, высветлилось, словно парадная форма новобранца. Солнце пригревало, позабыв про стылую ноябрьскую погоду, про дожди, перешедшие в снежную крупу и только вчерашним вечером прекратившуюся. Полковник, на чьих плечах лежала ответственность за удержание или прорыв этого участка фронта – в зависимости от ситуации и планов генштаба, – распорядился отправить больных и легко раненых в тыл, по ближайшим лазаретам, остальным выдать двойную порцию водки и шоколада. Но никто не ушел с передовой, крики восторга заглушали приказы. Радости оказалось так много, что ей необходимо стало поделиться решительно со всеми. Пять лет войны, пять долгих лет. Многие из солдат помнили как она начиналась. Всего в семи километрах отсюда, там, за рекой, до которой так хотелось дойти. Еще вчера.

Кто-то первым поднялся по лестнице на бруствер, отомкнул защелку на колючей проволоке, раздвинул ее. А затем, услышав восторженные голоса по другую сторону ничейной земли, поднял на штыке фуражку и помахал ей. В ответ ему посигналили тем же, и солдат, поднявшись в полный рост, шагнул, безоружный, в сторону чужих окопов. За ним последовали другие, там, тут, вскоре вышедших оказались десятки, сотни – они устремились навстречу друг другу, пока еще не спеша. Приглядываясь и не зная, что сказать. Пока кто-то первым не пожал противнику руку, бывшему противнику, не поздравил того с миром.

Пять лет войны, долгой, беспощадной, ожесточенной. За это время линия фронта сдвигалась всего несколько раз, последний два года назад, во время мощного наступления – именно тогда фронт, выровнявшись, остановился, как полагали в генштабах, ненадолго, до нового наступления. Но силы оказались равны, и на всякую атаку следовала контратака не менее решительная. Каждое действие рождало точно такое же противодействие, и будто исполняя третий закон Ньютона, фронт не желал сдвигаться ни в одну из сторон. За эти два года на окопы, перекрытые щели, блиндажи, доты противников просыпались сотни тысяч тонн снарядов и мин, артподготовки длились сперва часами, потом днями, а позже неделями. Но это лишь расширяло нейтральную полосу. Где невозможно становилось выкапывать трехметровые траншеи, там отходили чуть дальше и создавали новые укрепления, за которыми следовала вторая, третья, четвертая и еще невесть сколько линий обороны, прорвать которые уже не могла никакая атака, сколь бы мощной она ни была. Возможно поэтому заговорили о мире. Сперва тихо, потом все решительней и настойчивей.

И после вчерашней канонады пушки замолчали. Солдаты сошлись друг с другом, поздравляли, хлопали по плечами, улыбались. Кто-то начал петь песню, незамысловатую, родом из детства, ее подхватили, каждый на свой лад, коверкая и перевирая слова, простуженными голосами, запрокидывая головы в хрустальное небо и восторженно крича уже просто так, от того что на небе яркое солнце и можно не бояться не прятаться от пуль и снарядов, жить, не думая ни о прошлом ни о будущем, именно сейчас жить, братаясь с противником, ломая с ним хлеб, раздаривая шоколад и выпивая из одной чарки водку. Жить, наслаждаясь жизнью, как никогда прежде. Холодный воздух кружил голову, пьянил крепче браги, и многие просто усаживались на края бесчисленных воронок и спрашивали и отвечали, едва понимая новых своих товарищей. Кто-то переводил, не слишком умело и складно. Кто-то просто обнимал нового друга, напившись самим этим дружеством.

И был вечер, но никто не хотел уходить. Пушки молчали, воздух наполнился удивительной тишиной, которую слушали, разглядывая высоко поднявшееся небо, вызвездившее знакомыми и забытыми скоплениями. Кто-то начал несмело гадать по ним на будущее, его сперва зашикали, а потом стали прислушиваться, часто не понимая, говорит он всерьез или в шутку, или напился благодати до такой степени, что не различает ни где ни с кем находится. Делится самым сокровенным, ибо и его, как кажется, тоже можно поделить со всеми, всем миром. Так давно позабытым миром.

Оглушительные свистки прервали тишь. Командиры получили новую радиограмму и теперь отзывали солдат обратно в окопы. Переговоры провалились, стороны обвиняли друг друга и спешно покидали городок, готовясь отомстить за потраченное вхолостую время.

Солдаты неохотно поднимались, извиняясь, расходились, спускались в гнилые, пропахшие смертью траншеи. Ночью началась канонада. Первые часы били не по позициям противника, – по нейтральной полосе. Слишком много оказалось тех, кто не пожелал вернуться. И только ранним утром, после окончания артподготовки, солдаты обоих сторон поднялись на бруствер, пригнувшись и хрипло крича что-то невнятно привычное, въевшееся в подсознание, под пулеметными очередями, перебежками снова бросились на убой.