Отряд, который снился - читать онлайн

Глава 1. Чертовщина

Это было чёрт знает что. Я даже подумал было, что мне это снится: снится, что проснулся и позавтракал; снится, что пришёл на остановку трамвая, приехал на работу в институт…

И всё-таки это был не сон. Да и выглядело всё слишком реальным для сна. Была ещё одна мысль: «Я сошёл с ума… Мне всё это грезится…»

Вот, скажите: сумеете представить себе, что неожиданно оказываетесь в нескольких километрах от места, в котором только что находились? Трудно такое вообразить, не правда ли? Вот и я раньше ни за что не смог бы себе этого представить. Но это раньше не смог бы, а теперь могу. Могу потому, что это случилось со мной.

Я стоял посреди тротуара, тянущегося вдоль высокой парковой ограды из железных прутьев и кирпичных, покрытых жёлтой штукатуркой столбов. За оградой парка – знакомая липовая аллея. По шоссе, за трамвайными путями, вдоль проспекта пробегают автомобили, дует несильный ветер. Я стоял и дико озирался по сторонам. Я всё ещё не верил в случившееся, не понимал, как там оказался.

Редкие прохожие глядели на меня как на сумасшедшего. Они обходили меня стороной, стараясь держаться как можно дальше. Их можно было понять, потому что вид у меня был, наверное, тот ещё.

Ну почему это случилось именно в тот день? Почему именно в пятницу тринадцатого? Вот и не верь после этого в приметы1. Хотя, конечно, приметы тут ни при чём. В приметы верят только наивные люди. Такие, которые легко попадаются на удочку разным прохвостам и обманщикам. Я в приметы не верю. В глупые приметы, разумеется: в несчастливые пятницы и понедельники, в тринадцатые числа, в чёрных кошек и в прочую чепуху. Но… верь не верь, а что случилось, то случилось.

А началось всё с обычного рабочего дня в институте физики космоса, в котором я работал. Сначала ничто не предвещало беды. Правда, и ничего хорошего не ожидалось, потому что у нас давно всё шло кувырком. Будто кто-то умышленно вредил. Нет, всерьёз никто об этом и не думал. Ну, о том, что нам вредят, но факт оставался фактом. С лабораторными макетами всё получалось, а со спутником – ни в какую.

Спутник, на котором был установлен наш двигатель, никак не желал перемещаться в дополнительные измерения суперпространства2. Он так и продолжал неподвижно висеть в одной точке геостационарной орбиты3. Дело уже пахло полным провалом. Даже страшно было представить, какими разборками это грозило. Но… в тот день все-таки получилось. Ну да, казалось, что получилось.

Итак, полвосьмого утра. Вся наша группа уже находилась в центре управления полётами. С нами связались космонавты с челнока «Русь-11». Они сообщили нам, что заменили на спутнике старые узлы двигателя на новые. Эти узлы были доработаны ведущим инженером Михаилом Дёминым.

Тридцать две минуты восьмого. Мы включили аппаратуру. Огромный экран на стене центра управления засветился. На экране появилось изображение, передаваемое из космоса телекамерой спутника.

Не знаю, показалось мне это или нет. То есть я тогда ещё сомневался, а теперь не сомневаюсь, потому что знаю точно, что это было на самом деле. Вот только странно, что кроме меня никто этого не заметил. Дело в том, что как только экран включился, я увидел, как на нём мелькнуло и тут же пропало изображение гигантского диска. Я спросил Дёмина, видел ли он это. Миша удивлённо взглянул на меня и сказал:

– Ты что? У тебя глюки в конце рабочей недели?

Я ему говорю:

– Миш, не знаю. Может, показалось, но уж как-то отчётливо показалось.

– Я и говорю, что глюки. С чего тебе мерещатся всякие НЛО?

– Да ладно. Показалось – значит, показалось.

– Слушай, Александр, – сказал Дёмин, – чёрт с ними, с этими НЛО, но спутник развернулся.

– Развернулся?! – удивился я. – Не может быть…

– Не может, но посмотри, куда ушло изображение Земли.

Я снова взглянул на экран, и меня прошиб холодный пот. Удивительно, что я сразу не обратил на это внимания. Если днём раньше в это же время Землю было видно почти в центре, то теперь её изображение ушло в правый нижний угол экрана. Мало того, Землю было видно не полностью, потому что часть её изображения ушла за края экрана.

Изменить ориентацию в пространстве по своему, так сказать, хотению спутник не мог. Для того чтобы спутник повернулся хоть на полградуса, мы должны были послать его бортовому компьютеру серию кодированных команд. Таких команд никто не посылал – это я знал абсолютно точно.

Пришедшие, вскоре, телеметрические данные повергли нас в шок. Оказалось, что спутник не просто изменил ориентацию в пространстве, он изменил орбиту. Теперь спутник был в пятистах километрах от места, в котором должен был находиться.

Этого не могло быть. Не могло быть хотя бы потому, что только что от спутника отстыковался челнок «Русь-11» и, значит, спутник в тот момент находился на своём законном месте. Так что же случилось? Что могло отбросить спутник на такое расстояние? Я тогда даже не вспомнил о том диске, который увидел на экране в первый миг.

Нам было не до разгадывания загадок, потому что не терпелось как можно скорее опробовать доработанный межпространственный двигатель. Это была наша последняя надежда избежать разборок за срыв работ. Вот поэтому мы и не стали корректировать орбиту спутника.

Девять часов утра. Дёмин задаёт координаты точки суперпространства, в которую должен переместиться спутник. Компьютер спутника сообщает, что данные успешно приняты и декодированы. Дёмин посылает спутнику команду «ПЕРЕХОД», и… я сначала не поверил своим глазам: «Неужели получилось?!» Да, спутник ушёл из нашего пространства и переместился в скрытые измерения.

Через несколько секунд после перехода на главном экране появилось изображение, передаваемое со спутника из суперпространства. Это изображение было получено с помощью установленных на спутнике гравитонных4 объективов. Мы впервые увидели нашу вселенную со стороны. Это была поистине феерическая картина.

То, что у нас творилось, трудно описать словами. Радость, поздравления, шум, гам… Я ещё не думал о том, что вижу коллег по работе последний раз в жизни. Да вряд ли кто-то мог предположить, что случится через считаные секунды.

Неимоверно яркая вспышка разорвала, разметала реальность на сотни, на тысячи пылающих клочьев. Я секунд десять не мог открыть глаза, но ощутил, что уже не сижу за пультом, а стою на твёрдой поверхности. Ещё я почувствовал дуновение ветра и услышал звуки проносящихся мимо автомобилей.

Я не мог понять, откуда в центре управления ветер и весь этот шум. Понял только тогда, когда смог, наконец, расклеить веки. Понял и ужаснулся, потому что это был уже не центр управления в институте физики космоса, а Майский проспект. Тот самый, по одной стороне которого тянулся наш парк культуры, а по другой – жилые дома. Вот это был номер! В общем, чертовщина.

Но это было ещё не всё. Дело в том, что я не узнавал проспект. Парк я узнал. Это был тот самый парк, который я знал с детства и который ни с чем другим спутать не мог. Я ведь знал там каждое деревце, каждый кустик. Я даже помнил чуть ли не каждую трещинку в кирпичных, покрытых старой штукатуркой столбах ограды парка. В общем, с парком всё было в полном порядке.

На месте была и трамвайная остановка, и радиусный дом5, с которого начинался проспект. Радиусный, как ему и положено, находился к югу от трамвайной остановки, на противоположной от парка стороне шоссе. Прямо за трамвайной линией. Дело было в самом проспекте. Он стал другим. Вместо знакомых четырёхэтажных сталинок6 там возвышались огромные, словно башни, дома из красного кирпича.

Я был в шоке, но ещё не до конца осознавал трагичность случившегося. Первая здравая, казалось бы, мысль: «Чёрт с ним, с институтом, с работой. Надо скорее идти домой». А что, приду домой, сяду в кресло, закрою глаза, расслаблюсь. В четыре часа придёт с работы Оксана, приведёт из садика дочку Иринку, и всё встанет на свои места.

«Кстати, надо позвонить маме» – подумал я, и полез во внутренний карман пиджака за сотовым телефоном, но… телефона в кармане не было. «Что за чёрт! Куда он подевался?!» Это меня удивило, почему-то, сильнее, чем моё неожиданное перемещение, и изменившийся Майский проспект. Я чётко помнил, что, уходя на работу, брал с собой телефон. Где же он? Ну ладно. Чёрт с ним, с телефоном. Я решил, что надо просто пойти домой и успокоиться.

Улица Студёная, на которой я жил, находилась сразу за парком. Я вошёл в парк через калитку, встроенную в каменную арку. Я сразу заметил, что на этой покрытой жёлтой штукатуркой арке с внутренней стороны появилась новая надпись. Нет, старое «Ленка + Андрюжка = 2 дурока пара» тоже было на месте. Именно «Андрюжка» – через «ж», и «дурока» – через «о». Наверное, эти слова накорябали на штукатурке первоклашки или дошкольники.

Новая надпись была странная. Она располагалась выше «Андрюжки» и была не нацарапана, а сделана красной краской, чётко, будто через трафарет. Надпись гласила: «Смерть полицаям и фюреру!»

Я подумал, что это местные пацаны играют в войну, как мы когда-то. Странно, конечно. Ведь у ребят давно были другие увлечения. Про вторую мировую уже мало кто вспоминал.

Войдя в парк, я оказался на знакомой липовой аллее. Солнце туда почти не пробивалось, так как кроны деревьев почти смыкались над нешироким тротуаром. Вдоль тротуара по обе стороны тянулись между стволов лип аккуратно подстриженные кусты кизильника и стояли парковые скамейки, выкрашенные в разные цвета. Кое-где на скамейках сидели пожилые люди. Одни сидели просто так, другие читали газеты или просто разговаривали друг с другом. В общем, всё как обычно в это время дня.

Я перешёл на другую сторону аллеи и углубился в заросли из кустов жёлтой акации. Ох уж эти заросли. Когда-то, очень давно, таких диких зарослей там не было. Кусты акации были посажены по бокам асфальтированной дорожки, ведущей к озеру. Но нашлись люди в администрации района, которые «проявили инициативу». Видимо, не просто так, а чтобы «подзаработать». В общем, перепланировка изрядно изуродовала парк, а про ту дорожку вообще забыли. Со временем разросшаяся акация почти полностью закрыла проход.

Итак, я стал продираться сквозь кусты. Вообще, ходить там было неудобно, потому что от дорожки там остались лишь растрескавшиеся, покрытые многолетним слоем из опавших листьев, пыльного цвета асфальтовые островки. Сквозь эти островки, сквозь почерневшие от времени опавшие листья местами пробивалась чахлая трава. Под ноги постоянно попадались колдобины, обломанные ветки и вообще всякий хлам. Несмотря на это, я всегда ходил на трамвайную остановку и обратно только этим, коротким путём.

Я пролез сквозь заросли акации и вышел к озеру. Ну… «озеро» – это слишком громко сказано. На самом деле это искусственный водоём размером пятьдесят на пятьдесят метров, но все жители района называли этот водоём озером.

Оказавшись около озера, я буквально остолбенел. Очередная чертовщина. До меня окончательно дошла нереальность ситуации. Первое, что бросилось в глаза, это стоящие на двух постаментах скульптуры оленей. Их не могло там быть, потому что их сломали лет двадцать назад. Хотя нет, не двадцать, а двадцать четыре. В том году я как раз пошёл в первый класс. Конечно, могли этих оленей снова поставить, но тогда они не выглядели бы такими обшарпанными. Главное, ещё утром, когда я шёл на работу, этих скульптур там не было.

Но это было ещё не всё. На озере посреди водной глади возвышался постамент, на котором была установлена скульптура спортсменки с веслом. А ведь ту скульптуру сломали ещё раньше. Впечатление было такое, что я попал в прошлое на двадцать с лишним лет назад.

Но нет, это только парк был парком из прошлого. А как быть с Майским проспектом? Он что, из будущего? Да и в парке не всё было из прошлого. Скорее, парк был из настоящего с элементами прошлого.

Почему-то только теперь меня по-настоящему охватила тревога. Я почуял неладное, даже страшное. Я бегом бросился к восточному выходу из парка. Вот аттракционы, они все на своих местах. Абсолютно все: и карусели; и колесо обозрения, называемое в народе чёртовым колесом; и всё остальное. Там, как и всегда летом, было весело и многолюдно. Скамеечки вдоль аллеи, летний кинотеатр «Родина» – всё на своих местах. Но когда я подошёл в парковой калитке, я понял, что дело дрянь.

Итак, парковая калитка – каменная арка высотой метра три. Ставни из железных прутьев с фигурными завитушками. Но… улицы Студёной за калиткой не было. Там, за калиткой, я увидел пустырь, заросший полынью, крапивой и низкими кустами неизвестного мне названия. В траве валялись обломки досок, поржавевший железный хлам, кучи битого кирпича – в общем, всякий мусор.

За пустырём, метров через сто, среди зарослей из лопухов стоял полуразвалившийся щелястый забор из старых почерневших досок. За забором – неказистые, потемневшие от времени, бревенчатые избы с драночными крышами7.

Это была катастрофа. Я почувствовал себя одиноким, заброшенным в чуждый мне мир. Этим чуждым для меня миром был окружён единственный родной и знакомый с детства уголок – наш парк, в котором почему-то перемешалось настоящее и прошлое. Это было непонятно и страшно.

Страшно? Нет, страха уже не было. Просто что-то оборвалось внутри и не осталось ничего, кроме чувства одинокости и смирения с судьбой. Я не знал, что мне теперь делать, куда идти, к кому обратиться за помощью. Не знаю, почему у меня не возникла мысль обратиться за помощью в полицию. Впрочем, как оказалось, хорошо, что не возникла.

Я вернулся в парк и опустился на скамейку напротив чёртова колеса. Я сидел там, тупо наблюдая за происходящим вокруг. Впрочем, мне уже было наплевать на всё, что там происходило. Оно просто происходило, а я просто равнодушно, со смертной тоской, созерцал это.

Я безвольно сидел на скамейке, а время шло, и мне ужасно хотелось есть. Я ведь в тот день успел только позавтракать, да и то наспех. Я вспомнил, что около летнего кинотеатра находится павильон кафе. Я взглянул на часы. Было одиннадцать минут восьмого. Надо же, прошёл уже почти весь день. Но ничего, кафе работало до десяти вечера. Значит, время ещё было.

Я поднялся со скамейки и пошёл к кинотеатру. В голове крутилась мысль: «Вдруг там нет никакого кафе? Ведь исчезла же бесследно улица, на которой я живу… Нет, уже не живу, а жил». Но… кафе оказалось на месте.

Я зашёл в павильон и встал в очередь. Хотя… назвать это очередью было трудно. Кроме меня там была пожилая дама с двумя малышками – наверное, с внучками – и средних лет мужчина. Я выбрал блюда, дождался своей очереди и подал продавщице деньги – пятисотрублёвую купюру, которую брал на обед. Продавщица взяла пятисотку, повертела её в руках, рассматривая со всех сторон, и орёт:

– Это что такое?! Что ты мне суёшь?!

– Деньги, – отвечаю, – пятьсот рублей.

– Какие деньги?! Нахал! Забирай свой фантик и топай отсюда, пока полицаев не позвала!

Реакция продавщицы меня озадачила: «Что не так? Обычная пятисотка. Вчера только снял в банкомате». Я не стал испытывать судьбу: «Чёрт её знает. Позовет ещё полицаев. Почему она так их называет? Полицаями. Полицейским тоже что-нибудь не понравится… А может, хотя бы полицейские мне помогут? Признаюсь, что сошёл с ума, назову адрес… Нет, не надо, а то чёрт знает, что подумают и куда отведут». Я сунул пятисотку в карман и вышел из павильона.

Вернувшись к скамейке около чёртова колеса, я посмотрел на часы. Время подходило к восьми вечера. У меня появилась последняя надежда. Дело в том, что в это время в парке всегда прогуливаются три дамы из нашего дома: Наталья Антоновна, Марина Александровна, и Зинаида Викторовна. Я решил, дождаться их и попросить, чтобы они проводили меня, сошедшего с ума, домой. Я сел на скамейку и стал ждать, когда они появятся.

Время шло, но вокруг были только незнакомые лица. Было уже полдесятого, когда мимо меня пробежала стайка мальчишек лет десяти-двенадцати – загорелые, в летних шортах, в майках, в футболках. Один из них обернулся и, остановившись на миг, взглянул на меня. Я заметил в его глазах немалое удивление, а меня словно обожгло этим взглядом. Бывает же такое нереальное сходство!

Взглянув на меня, мальчишка повернулся и побежал дальше. Он догнал друзей и скрылся с ними за павильоном летнего кинотеатра. Через пару минут туда же пробежали человек десять, как я тогда подумал, полицейских. Мне, правда, показалось, что у них что-то не так с формой: то ли покрой не тот, то ли что-то ещё, чего я не понял. Подумал, что в очередной раз ввели какие-то новшества в полицейское обмундирование.

Вообще-то, меня в тот момент мало волновало обмундирование полицейских. Тем более, что это могло и показаться. Куда больше меня взволновал тот мальчишка. Если бы я увидел его лет двадцать или больше назад, я подумал бы что это он, Колька. Те же черты лица: высокий лоб, прямой нос, круглый подбородок. До боли знакомый взгляд карих глаз, Такие же, как у Кольки, тёмные волосы.

«Сколько же времени прошло после той трагедии? Ага, мы заканчивали четвёртый класс, значит, мне было одиннадцать лет. То есть прошло уже двадцать лет». Вновь всплыли в памяти те далёкие годы, тот пророческий сон и та трагедия.