Вечером, в начале одиннадцатого, едва дождавшись, когда санаторцы разбредутся отдыхать и в доме воцарится относительная тишина, Невский побежал к Лидочке.
Она сидела в кресле под уютным стареньким торшером и что-то читала.
Окно было настежь, и налетавший ветер слегка раздувал задернутые шторы.
Увидав Невского, Лидочка отложила книгу и ласково, по-домашнему, улыбнулась.
– А вот и я. Не рано? – спросил он, плотно притворяя за собой дверь.
– Нет, – мягко качнула она головой.
– Но ведь – и не поздно?
– Конечно.
Она сидела, расслабленно опустив руки на вытертые подлокотники и смотрела на него спокойным, ясным, откровенным взглядом.
И в нем, в этом взгляде, что особенно приятно поразило Невского, не было никакого показного бесстыдства или неуемного, отчаянного желания…
Это был взгляд женщины, которая никого ни к чему не побуждает, но по первому же зову готова сделать все, чтоб было хорошо и ей, и другому…
Невский это понял, вернее, почувствовал – и в радостной нерешительности замешкался у двери.
Прежняя ироничность, прежнее фривольное легкомыслие теперь смотрелись бы натужно и нелепо.
Он совсем не ожидал, что дело сразу повернется так, и вместе с тем испытывал сейчас к этой женщине огромную благодарность…
Благодарность и… уважение.
Приятная стремительность событий всегда в нем вызывала уважительное чувство.
– Ну что же вы встали? – спросила она просто. – Проходите. Я поеду последним автобусом… – И, чуть помедлив, добавила: – Это нескоро.
Невский медленно шагнул в глубь комнаты, сердце у него бешено колотилось.
Бог ты мой, подумал он, да что же это? Я действительно волнуюсь, я воспринимаю все всерьез – вот так сюрприз!.. А почему бы, собственно, и нет? Ну, почему?! Ведь, если по большому счету, именно на это – с первой же минуты – я и уповал, хотел, чтоб было так и не иначе. Как восторженный мальчишка… И пускай!
Все так же мягко улыбаясь, Лидочка порывисто поднялась ему навстречу.
Но то озорное выражение глаз, которое, за исключением двух-трех моментов, было днем, теперь неожиданно и окончательно сменилось у нее другим – задумчивым и даже каким-то ласково-грустным. В нем была странная, тяжелая торжественность, но – никакого торжества.
Невский подошел к ней вплотную, и она доверчиво положила руки ему на грудь, высоко запрокинув голову, чтобы видеть его лицо.
И снова обжигающе-радостная волна, как тогда, в автобусе, захлестнула его.
Он обнял Лидочку и привлек к себе. Она податливо уткнулась носом ему в плечо.
Под врачебным халатиком на ней ничего не было.
И тогда он понял, что весь этот долгий вечер она его и впрямь ждала.
– Сними, – шепотом попросил Невский.
– И зачем ты только приехал сюда… – с нежным укором произнесла она.
– Чтобы быть с тобой, – сказал он первое, что пришло в голову.
И это было правдой. В чем-то, может быть, банальной, даже откровенно пошловатой, но, как ни странно, единственной на этот миг и абсолютной правдой. Просто более изысканных слов вдруг отчего-то не нашлось… Да разве в них вся суть?!
Она лишь неопределенно, с какой-то детской застенчивостью качнула головой и, бросив халат на спинку кресла, вновь устремила на Невского преданный взгляд – зовущий, ласковый, опять – восторженно-лучистый…
На улице было гадко.
Все очарование минувшего часа разом стерлось, потускнело и ушло…
Потому что здесь, на холодном ветру, под дождем, это казалось ненужным и непонятным.
Здесь была реальная жизнь, в которую никак не вмещались та тихая комната с зашторенным окном и горящим уютным торшером, та тихая радость и та красота…
Они торопливо, не обращая ни малейшего внимания на лужи под ногами, шагали по аллее: со стороны – двое просто знакомых людей, не так чтоб и накоротке, рядом друг с другом – даже не под руку…
Фонари размытыми зрачками таращились на них сквозь пелену дождя.
– Ветер-то какой!.. Ты не замерзнешь? – обеспокоенно заметил Невский.
– Нет.
– Может, я все-таки провожу?..
– До дома? Пожалуйста, перестань!
– Но…
– Забудь, ладно? – Она повернула к нему мокрое лицо. – Ничего не было.
Ему показалось, что она плачет.
– Ты сердишься на меня?
Секунду она помедлила с ответом.
– Нет. Почему ты так решил?
– Да просто… – он пожал плечами и с неожиданно тоской вдруг произнес: – Ведь это ты сейчас решаешь… Больше ничего не будет, да?
– Не надо загадывать, – тихо попросила она. – Может, и будет… – Она ласково взглянула на него и, с едва заметным вздохом, добавила: – Действительно… тебе не надо было приезжать сюда.
Невский попробовал ее обнять, но Лидочка мягко отстранилась.
– Боишься, нас увидят? – удивился он. – Да все давным-давно спят!
– Не в этом дело… – покачала она головой. – Не торопись. Потом. Хорошо?
– Как знаешь… – с рассеянной улыбкой ответил он и взял ее под руку.
Они вышли из незапертых ворот и притулились у столба с указателем автобусной остановки.
Кругом не было ни души.
И никаких посторонних звуков – только негромкий, ровный шум дождя…
Слева, в темноте, послышалось натужное урчание и замелькали огоньки.
Они приближались, делаясь все ярче, пока не превратились наконец в две горящие фары рейсового автобуса.
– А вдруг проедет мимо? – с непонятною надеждой произнес Невский.
Лидочка только пожала плечами, словно говоря: нашел, о чем спрашивать!..
Холодный металлический корпус, шумно качнувшись вперед и назад, плотно встал.
В салоне сквозь мокрые стекла окон виднелись тени всего нескольких пассажиров.
С лязгом раздвинулись двери.
– Пойду, – просто и даже как-то буднично сказала Лидочка – Давай прощаться.
На короткое мгновение Невский поймал ее руку и мягко потянул к себе.
Лидочка не сопротивлялась.
Тогда он обнял ее и крепко поцеловал в мокрые губы.
Водитель, поторапливая, дал гудок.
– Все было хорошо, да? – прошептал Невский, стараясь перехватить ее взгляд.
– Не надо об этом. – Она высвободилась из его объятий и шагнула к автобусу. – Спокойной ночи. И… не думай обо мне плохо.
– Да, господи!.. – всплеснул он руками, но двери уже сомкнулись за нею, и автобус, мелькнув тусклой лентой окон, исчез в темноте.
В мире снова воцарился дождь.
Хорошо, если только вот на этот вечер и на эту ночь… А если – на неделю вдруг зарядит? Бр-р…
Невский еще немного постоял, нахохлившись, сунув руки глубоко в карманы куртки, а потом развернулся и медленно побрел к санаторию.
Лишь сейчас до него дошло, что этот их прощальный поцелуй был единственный за целый вечер. Даже смешно!..
Невский зябко повел плечами и прибавил шагу.
Первый день в санатории истек.
Настроение было никакое.
Что ж, сказал себе Невский, подождем до утра.