И вот на следующий день Самокатов снова «сел на хвост» типу в черном. А тот, в свою очередь, сел в электричку. И поехал… Генка вернулся домой и условным стуком постучал в квартиру напротив.
Горохов открыл.
– Заваливай.
Самокатов завалил.
– Ну что, уехал?
– Ага.
Мальчишки прошли в комнату. Здесь все было точь-в-точь, как в Генкином сне. Только без гроба на полу.
– Вот тут он стоял, – указал Генка ногой.
– Кто? – не понял Макс.
– Гроб с Курочкиной… А вон там стояли Купоросов с Нестеровой, – показал он уже рукой.
– А я здесь уже все перерыл, – сообщил Горохов. – И смотри, что нашел… – Макс протянул Генке ученическую тет-радь.
Генка ее полистал.
Все страницы заполняли стихотворные строчки. Это была поэма под названием «На смерть любимой Риты».
– Прикольно, – сказал Самокатов, пробежав поэму глазами. – Как будто он не про собаку пишет, а про свою невесту.
– Да, типа того. А смотри, что я еще нашел… – Макс протянул Генке фотографию.
На фото был мужчина в черном. Точнее, на снимке он был в белом. Рядом с ним стояла пожилая женщина.
– Это ж Марья Сергевна! – воскликнул Самокатов.
– Ага.
И действительно, с фото на ребят глядела их первая учительница – Мария Сергеевна Афонькина. Она учила их в начальных классах.
– Гляди, как они похожи, – сказал Макс.
– Да, да, – поддакнул Генка.
Мальчишки переглянулись. До этой минуты мужчина в черном представлялся им загадочным и странным. И вдруг предстал совершенно в ином свете. А именно – сыном их первой учительницы.
– Слушай, Самокат, а что если мы не туда заехали? И тобой никто не манипулирует.
– Это была твоя версия, – напомнил Самокатов.
– Да, моя, – запальчиво ответил Горохов. – Потому что ты стал вопить: «Я не врубаюсь – сны это или не сны!»
– Так я и до сих пор не врубаюсь…
Но в душе у Генки уже начали зарождаться сомнения. У него же сейчас переходной возраст, во время которого – он читал в инете – всевозможные закидоны бывают. Может, тогда и эти сны тоже закидоны?.. А царапины, шишка и укус?.. Но ведь он действительно мог сам себя незаметно оцарапать, ударить и укусить.
«В общем…» – подумал Самокатов. И не успел додумать, потому что увидел… фонарик.
И все Генкины доводы рассыпались, как карточный домик.
– Горох, это мой фонарь. Я его здесь оставил. Во сне…
– С чего ты взял, что он твой?
– Видишь, изолентой замотано, – показал Самокатов. – Это я замотал.
Горохов попытался найти логическое объяснение:
– А может, твои родичи сюда приходили?
– Зачем им сюда приходить? – пожал плечами Генка.
– Ну мало ли, – тоже пожал плечами Макс.
– Даже если они и приходили, то не стали бы брать мой фонарик. У них свой имеется.
В Генкиной голове снова роем закружились ставшие уже такими привычными сомнения: значит, это был не сон?.. или сон?.. или не сон?.. или сон?.. или не сон?..
– Вот блин горелый! – угрюмо бурк-нул Самокатов.
– Да все зашибись! – бодро сказал Горохов. – У нас же теперь зацепка имеется.