Чем – какой страстью, мечтой, нуждой, или иной влекущей силой – должен быть наделен человек, решающийся навсегда покинуть отчизну, землю дедов и отцов, дорогие сердцу могилки? Каким пряником или калачом поманиться, душой ли устремиться, ввергнув себя, жену, своих чад (Парасковье – 9, Акиму – 8, Евмену – 6, Наталье – 2 года) в мытарства пути, безвестность ближайшего и отдаленного будущего?! Не стоит искать в его натуре качества путешественника, охоту к перемене мест, или безумство ламанческого рыцаря – не это сокрытый двигатель его. Вероятно, его решение многажды взвешено, пути прояснены, шаги продуманы…
Вывод очевиден: на родине нет надежды вызволиться из нужды, нет просвета для собственной серьмяжной жизни и лучшего будущего для народившихся и возможных ещё детей. Нет, нет и нет избавления от беспросветной нищеты. Так, в начале 80-х годов XIX в. ходили слухи о том, что российский монарх сказал своим малоземельным крестьянам: «Тут вам земли не будет, а если хотите, вот вам земля в Сибири».
Вся нужда хозяйственной, культурной, социальной жизни на Могилевщине, как на европейской части России, для крестьянства той поры была главной причиной покинуть родину. Малоземелье (6—8 десятин на душу), не развитое общинное управление, не доступные рынки сбыта. И вкупе с этим – междоусобная вражда, полуголодное существование, болезни, малообразованность. И подспудно у моего деда, не одним часом, даже не одним годом вызрело отчаянное решение – переселиться!
Каким оно было – массовое понудительное переселение крестьян (в 1901—1906—1916 гг. более 335,4 тыс. человек) из Беларуси в Сибирь?
Изначально таким же неустроенным, как и жизнь в вотчине. Не обеспеченным материально и информационно, не продуманным, не гарантированным. С 6 мая 1905 все контролировалось Переселенческим управлением ГУЗиЗ, специально созданной структурой, полномочия которой переданы из МВД. Совет министров принял множество постановлений и положений – по форме и содержанию реформенных правил: о местах переселения, отправке ходоков для приискания казенных земель, о выдаче ссуд и др. Издавались «Известия ГУЗиЗ», информирующие о реформенных мерах. Дополнительно выпускалась общедоступная литература: брошюры и листовки, рассказывающие о ходе и практике переселения. Люд расейский, умеющий читать государственные акты, был заинтригован слухами и не держал языка за зубами. Он читал и не верил собственным глазам. Они уверяли, что т а м – необозримые непаханые просторы, луга с нетоптаным разнотравьем, тайга с подножным кормом, строевым лесом, реки… Не хватает только рабочих рук, зудящихся без работы. Там нет раздоров на меже, произвола и мздоимства власти. Нет никаких препон. Даже самые небеса не глумятся над понурым человеком!
Об этом судачили могилевские бабы у колодца, деды на завалинке, да и работящие мужики с мозолистыми руками, вытягивающие последние жилы на сельском хозяйстве… А как решится? Как порвать пуповину, связующую с отеческими могилками? Как сорваться, хлопнув рваным картузом оземь? Как, наконец, засобираться, выслушивая рёв и стон родовы? Здесь свой угол, отчие сараи с гнездом аиста, несколько истощенных десятин… рыдван и лошаденка… общинная липовая роща, снабжающая лыком для лаптей… пыль полевых дорог. Однако…
Из нашего умного времени понимаем: причиной земского кризиса в восточных губерниях являлось прежде всего сгущение населения и относительный недостаток надела земли, не позволяющий крестьянам жить безбедно и развиваться, оставаясь при экстенсивной аграрной культуре. И, увы, остро назревала необходимость изменить систему хозяйствования, непригодную более при данной густоте населения. Впрочем, вкупе с этими причинами, действует ряд других, второстепенных, обстоятельств, иногда дающих решающий толчок уже назревшей нужде переселения. Неурожаи. Каждый неурожайный год провоцировал резкое увеличение переселенцев. Пожары, наводнения, эпидемии, потравы посевов вредителями и т. п. катаклизмы, лишающие урожаев, сокращающие заработки. Местнические обстоятельства: произвольный передел, лишавший некоторых крестьян земли, или распри из-за передела, от которых дома «житья не стало». Иногда переселенье носило стихийно-стадный характер – и снимались с мест лихорадочно – «за компанию» с действительно нуждающимися в переселении. Хотя для них мера переселения, как обустройство лучшей жизни, не вызвана была разумной необходимостью.
Были, впрочем, и группы переселенцев, не остро страдавшие от недостатка земли, а оставляющие вотчину в вожделении, что где-нибудь на просторе Сибири полнее развернут рабочий потенциал семьи, или выгодно применят накопленный праведным трудом капитал. Весомое влияние на решение имели выдаваемые переселенцам ссуды и льготы обещанной правительственной помощи, слухи о которых будоражили крестьянскую среду. Наконец, совсем абсурдным выглядит обстоятельство, в котором иные аналитики склонны были видеть чуть не основную причину массового переселенья: в бродячих инстинктах и отсутствии вотчинной связи с отечеством, будто бы свойственных русскому крестьянину. Это бездоказательно и отвергается многими исследователями переселенческого феномена. Вот, правда, вторичное переселенье можно отчасти объяснять тем, что крестьянин не всегда привязывался крепко к «новому месту» – раз и навсегда. Это мы знаем из собственной истории рода, так сказать, из первых рук… Но об этом позже, уже из сибирской эпопеи.
Борис Дмитриевич с женой Ольгой Ильиничной родили первую дочь Парасковью в 1904 году, когда им было по 27 и 30 лет. А последнюю в Беларуси – Наталью – в 1911 году (в свои 34 и 37). И накопленный семейный «капитал» из четырех детей – мал-мала-меньше – не способствовал практической задаче переселиться. Были и другие препоны-закавыки. Нужно было преодолеть имущественный ценз для получения высочайшего разрешения на переселение: заиметь (после продажи своего имущества, или иным путем?) не менее 125, а иногда и 300 рублей на обзаведение хозяйством в новых землях. Это в первую очередь удерживало в обжитых местах засуетившуюся бедноту.
Ан-решился муж, порвал пуповину, засобирался. Дальше – больше: загорелся переселенческой мечтой. Скапливал, утаивая, лишая и приворовывая, крохи денег, крестьянские пожитки-монатки. Потом уж и родня, соседи – по извечному обычаю – понесли нехитрые припасы в дорогу. А главное – принялся готовить прошение на имя губернатора. Бюрократическая сия процедура – прошение на получение разрешения переселения – была весьма замысловата для крестьянина и требовала значительного времени на согласования. Сначала он, пожелавший переселиться, должен был обратиться с этим прошением к губернатору. Шел к земскому писарю «с покорнейшей просьбой», не умея изложить канцелярским языком официальную просьбу, подвергая себя первым насмешкам и преследованию. Отправив-таки прошение, ждал пока губернское присутствие давало – от имени губернатора – поручение местному земскому начальнику высказать свое мнение «за-против». Одобренные документы направлялись на согласование в Переселенческое управление МВД России, в Петербург, для вынесения окончательного вердикта.
Нужно было иметь крепкие нервы, волю и неудержимые намерения, чтобы последовательно стремиться к замышленной мечте. Имел. Стремился. Дождался! И местная власть – равнодушно, даже с удовольствием, или глумлением – выписала подорожные бумаги и переселенческие свидетельства. Смирившиеся ближние – родные-двоюродные-троюродные – в конце концов благословили: «Поезжай. Небось, поживется. А там и нас призовешь».
И тронулся, трижды перекрестившись, смахнув украдкой суровую слезу: «Авось, не пропадем».