От Лукова с любовью - читать онлайн

Глава первая

Грохнувшись на задницу пять раз подряд, я решила, что пора закругляться.

По крайней мере, на сегодня все.

Еще пару часов многочисленных падений моя задница может стерпеть и завтра. Точнее, могла бы, если б я, черт побери, поняла, что делаю неправильно. Уже второй день я не могла нормально приземлиться после проклятого прыжка.

Переворачиваясь на ягодицу, которая больше всего пострадала от падений, я в отчаянии выдохнула, едва сдерживаясь, чтобы не выругаться – хотя больше всего мне хотелось заорать «сукин ты сын». Я запрокинула голову к потолку и в ту же секунду осознала свою ошибку, потому что помнила, что свисает с потолка куполообразного строения. В принципе то же, что маячило у меня перед глазами последние тринадцать лет.

Баннеры.

Баннеры, свисающие со стропил.

Баннеры с одним и тем же дурацким именем на них.

ИВАН ЛУКОВ. ИВАН ЛУКОВ. ИВАН ЛУКОВ.

И снова: ИВАН ЛУКОВ.

Были и другие имена, по праву находившиеся рядом, – другие несчастные души, партнером которых он был много лет, но именно его имя неизменно бросалось мне в глаза. Не потому, что он делил фамилию с дорогим мне человеком, а потому, что его имя напоминало мне о самом Сатане. Я была совершенно уверена, что родители усыновили его прямиком из ада.

Но в тот момент ничто больше не имело значения, кроме этих свисающих с потолка шпалер.

Пять голубых баннеров, каждый из которых свидетельствовал о выигранном им национальном чемпионате. Два красных баннера за два чемпионата мира. Два бледно-желтых баннера за две золотые медали. Один серебристый баннер в честь его единственной серебряной медали, взятой на чемпионате мира, которая теперь лежала в наградном ящичке на входе в здание.

Фу. Выскочка. Мудак. Придурок.

И слава богу, блин, что там не было баннеров за каждый его кубок или каждое соревнование, в которых он одерживал победу на протяжении долгих лет, иначе весь потолок был бы завешан разноцветными баннерами и мне пришлось бы блевать каждый день.

Столько баннеров… и ни одного с моим именем. Ни единого. Неважно, как упорно я трудилась, как старательно тренировалась, все это было неважно. Потому что никто не помнит о том, кто стоит на втором месте, если только ты – не Иван Луков. А я им не была.

Зависть, на которую я не имела права, но которую не могла оставить без внимания, пронзила меня прямо в грудь, и мне стало противно. Офигительно противно. Волноваться из-за того, что делают другие, – пустая трата времени и сил, я поняла это еще ребенком, когда видела красивые костюмы и новые коньки у других девочек. Завидовать и обижаться – удел тех, кому больше нечего делать, вот так-то. Я это знала. Если тратить время на сравнения с другими, не получится стать успешным. Это я тоже знала.

И мне никогда не хотелось быть таким человеком. Тем более такой дурой. Я бы лучше унесла эту трехсекундную зависть с собой в могилу, чем рассказала бы кому-то, как на меня действуют эти баннеры.

Напомнив себе об этом, я перевернулась на колени, чтобы больше не видеть дурацких тряпок.

Шлепнув руками по льду, я заворчала, подтянув под себя ноги – удерживать равновесие на коньках было моей второй натурой, – и наконец встала. Снова. В пятый, мать твою, раз меньше чем за пятнадцать минут. Слева все болело – тазовая кость, ягодица и бедро, а днем позже будет болеть еще сильнее.

– Вот херня, – пробормотала я себе под нос, чтобы никто из девчонок, катающихся вокруг, не услышал. Меньше всего мне хотелось, чтобы одна из них нажаловалась на меня администрации. Снова. Маленькие стукачки. Как будто они не слышали мат в телевизоре, на улице или в школе.

Стряхнув с бока лед, оставшийся после падения, я сделала глубокий вдох, втягивая вспыхнувшее в теле разочарование во всем – в себе, в своем теле, в своем положении, в своей жизни, в других девушках, рядом с которыми, черт побери, даже ругаться нельзя, и особенно в сегодняшнем дне. Мало того, что я проспала и не смогла приземлиться после прыжка, на работе я дважды пролила кофе себе на юбку, чуть не сломала коленную чашечку, пока открывала дверцу машины, а теперь еще и вторая долбаная тренировка подряд…

Если воспринимать жизнь как грандиозный замысел, тот факт, что я не смогла приземлиться после прыжка, который делала уже на протяжении десяти лет, ничего не значит. Об этом легко забыть. Просто неудачный день. Очередной неудачный день. Ничего сверхъестественного. Всегда найдется что-нибудь похуже, что в теории могло бы произойти, а когда-нибудь, в один день, и произойдет. Легко принимать все как должное, когда думаешь, что у тебя есть все.

Но когда начинаешь принимать как должное самые основополагающие вещи, жизнь решает напомнить тебе о том, что ты – неблагодарная идиотка.

А сегодня я считала само собой разумеющимся, что приземлюсь после тройного сальхова[1], прыжка, который исполняю уже десять лет. Это не самый простой элемент в фигурном катании – перед тем как оторваться от земли, нужно отъехать назад на заднем внутреннем ребре конька, а потом сделать три оборота. И при этом фигуристка, сделав мах другой ногой, должна приземлиться на эту же ногу, на заднее наружное ребро конька – но, безусловно, таких трудностей, как сегодня, у меня и в помине не было. Обычно сальхов я исполняла с легкостью.

Но, видимо, не сегодня и не вчера.

Прижав тыльные стороны ладоней к векам и надавив на них, я глубоко вдохнула, а потом медленно выдохнула, вращая при этом плечами. Нужно успокоиться и просто пойти домой. Утро вечера мудренее.

И ведь не то чтобы я собираюсь в ближайшее время участвовать в соревнованиях, – напомнила моя практичная, но абсолютно мудацкая часть мозга.

Как и всякий раз, когда я думала об этом «потрясающем» факте, у меня свело живот от праведного гнева… и чего-то еще, что было ужасно похоже на безысходность.

И я точно так же затолкала эти эмоции глубже, глубже, глубже, так глубоко, что их нельзя было ни увидеть, ни потрогать, ни понюхать. Они были бесполезными. Я это знала. Совершенно бесполезными.

Я не сдамся.

Сделав еще один вдох и выдох и неосознанно потерев ноющую ягодицу, о чем забыть было труднее всего, я в последний раз за день окинула взглядом каток. Видя девушек гораздо моложе меня, все еще продолжающих тренироваться, я снова насупилась. На катке было три девушки примерно моего возраста, а другие казались еще подростками. Может, они были не слишком хороши, по крайней мере не так хороши, как я в их возрасте, но тем не менее. У них впереди была вся жизнь. Только в фигурном катании и, может, в гимнастике вас могут считать старой в двадцать шесть лет.

Да, нужно пойти домой и лечь на диван у телевизора, чтобы покончить с этим проклятым днем. Ничего хорошего у меня никогда не получится, если я буду упиваться жалостью к себе. Ничегошеньки.

Мне понадобилось не более двух секунд, чтобы, лавируя среди других спортсменов на льду и объезжая их, добраться до низкого бортика по периметру катка и ни в кого не врезаться. На том самом месте, где я всегда оставляла чехлы от коньков, я их и нашла и, прежде чем шагнуть на твердую землю, натянула на прикрепленные к ботинкам широкие четырехмиллиметровые лезвия.

Я старалась не обращать внимания на то, что ощущение скованности, опоясывающее грудь, не было просто сильным разочарованием от того, что я так часто падала. А может, и было.

Я была не готова поверить в то, что, скорее всего, попусту трачу время, дважды в день посещая Ледяной дворец спорткомплекса Луковых в надежде однажды снова принять участие в соревнованиях. Потому что сама мысль о том, чтобы отступить, казалось, означала, что последние шестнадцать лет моей жизни были потрачены впустую. Что меня практически лишили детства из-за какой-то ерунды. Что я пожертвовала общением и нормальной человеческой жизнью ради своей мечты, которая когда-то была такой огромной, что ничто и никто не мог отнять ее у меня.

Что моя мечта выиграть золотую медаль… хотя бы на чемпионате мира, даже на национальном чемпионате… не раскололась вдребезги на мельчайшие частички размером с конфетти, за которые я по-прежнему цеплялась, несмотря на то, что в глубине души понимала: все это скорее причиняет мне боль, чем помогает.

Нет.

Но от всех этих мыслей и сомнений у меня почти ежедневно болел живот и меня время от времени тошнило.

Мне нужно расслабиться. Или, может, помастурбировать. Что-то из этого должно помочь.

Дрожа от паршивого ощущения в животе, я обошла каток и, затерявшись в толпе, пошла дальше по коридору, ведущему к раздевалкам. Вокруг катка на бортике висели родители и дети, готовые к вечерним занятиям, тем самым занятиям, которые я начала посещать в девять лет, пока не перешла в небольшую группу и не стала брать частные уроки у Галины. Старые добрые времена.

Пригнув голову и избегая встречаться взглядом с кем бы то ни было, я шла дальше, и мимо проходили люди, которые также избегали поднять на меня глаза. Уже идя по коридору к месту, где оставила свои вещи, я заметила стоявшую неподалеку группу из четырех девочек-подростков, притворявшихся, что делают растяжку. Притворявшихся, потому что невозможно сделать хорошую растяжку, если ты болтаешь, и болтаешь без умолку.

Во всяком случае, я так думала.

– Привет, Джесмин! – поздоровалась одна из них, которая, как я помнила, всегда уступала мне дорогу, демонстрируя свое дружелюбие.

– Привет, Джесмин! – вторила ей стоявшая позади девушка.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть им, хотя в этот момент я прикидывала, сколько времени понадобится, чтобы вернуться домой и либо приготовить что-нибудь поесть, либо разогреть в микроволновке то, что приготовила мама, и, возможно, усесться у телевизора. Может быть, если бы тренировка прошла лучше, мне захотелось бы чего-нибудь еще, например отправиться на пробежку или даже заехать к сестре, но… этому не суждено было случиться.

– Удачной тренировки, – пробормотала я, глядя на двух подружек и сверкнув глазами на двух других, молча стоявших напротив. Они показались мне знакомыми. Скоро должно было начаться занятие для фигуристов средней возрастной группы, на которое, как я предположила, они и были записаны.

– Спасибо, и вам! – громко выкрикнула первая из заговоривших со мной девочек, но тут же умолкла и покраснела; такой оттенок красного я видела только у одного человека – у своей сестры.

Улыбка, заигравшая у меня на губах, была искренней и неожиданной, потому что девочка навела меня на мысль о банке «Скверта»[2], и я ткнулась плечом в распашную дверь раздевалки. Не успев сделать и шага вперед и все еще придерживая плечом открытую дверь, я услышала:

– Не знаю, почему ты так ей радуешься. Может, она и была хорошей одиночницей, но она же постоянно задыхалась, а о карьере в парном катании и говорить нечего.

И… я замерла. Прямо там, где стояла. В дверном проеме. И сделала то, что, как я отлично знала, было неудачной идеей, – я прислушалась.

Подслушивание никогда никому не шло на пользу, но я все равно это сделала.

– Мэри Макдоналд катается в паре лучше нее…

Вот они о чем…

Дыши, Джесмин. Дыши. Молчи и дыши. Думай о том, что сказать. Думай о том, чего ты добилась. Думай о…

– …в противном случае в последнем сезоне Пол не взял бы ее себе в партнерши, – закончила девочка.

Оскорбление запрещено законом. Но слишком ли противозаконно ударить подростка?

Дыши. Думай. Будь добрее.

Я достаточно взрослая, чтобы быть умнее. Я знаю. Я достаточно взрослая, чтобы не позволить какой-то маленькой идиотке, вероятно еще даже не достигшей половой зрелости, оскорблять себя, но…

Карьера в парном катании – моя больная мозоль. А точнее, кровоточащий волдырь, который отказывается заживать. Не сжечь ли мне заживо Мэри Макдоналд и засранца Пола? Вчера ночью я вдоволь насмотрелась «Семейки Брэди»[3], когда не смогла заснуть, чтобы запомнить все разборки Яна с Марсией. Я бы тоже возненавидела ее задницу. Точно так же, как возненавидела задницу Мэри Макдоналд.

– Вы смотрели видео с ней? Мама говорит, что у нее дурной характер, поэтому она никогда не выигрывала, судьи ее не любят. – Другая девочка попыталась перейти на шепот, но я все равно слышала каждое ее слово.

Мне не нужно было этого делать. Мне ничего не нужно было делать. Ведь они еще дети, пыталась я убедить себя. Они не знают всего. Они не знают даже части моей истории. Большинство людей не знает и никогда не узнает. Я смирилась и переступила через это.

Но между тем одна из них продолжала говорить, и я поняла, что не смогу к чертовой матери смолчать и позволить им нести этот бред. На меня навалилось так много всего, что уже трудно было вытерпеть. День не сложился уж точно.

– Моя мама сказала, что она тренируется исключительно потому, что дружит с Кариной Луковой, но, говорят, с Иваном они не ладят…

Еще бы, блин, чуть-чуть, и я бы фыркнула. Мы с Иваном не ладим? Так они это называют? Прекрасно.

– Она та еще стерва.

– Никто даже не удивился, что она не нашла партнера после того, как Пол ее бросил.

Ах вот как.

Может, если бы они не произнесли имя на букву П еще раз, я смогла бы повести себя как большая, но, пошло оно все на хер, я метр шестьдесят ростом, так что «большой» мне все равно не стать.

Не сумев сдержать себя, я развернулась и высунула голову из двери: девочки были там же, где стояли минуту назад.

– Что вы только что сказали? – медленно спросила я, хотя бы оставив при себе: вы, бездарные засранки, у которых ни хрена никогда не выйдет. Я намеренно посмотрела на тех двух, которые не поздоровались со мной; их головы в ужасе повернулись в мою сторону, как только я заговорила.

– Я… я… я… – Одна из них заикалась, а другая смотрела так, словно вот-вот испачкает свой купальник и колготки. Отлично. Я надеялась, что так оно и случится. И что это будет понос, который растечется повсюду.

Мне показалось, что я не меньше минуты пристально смотрела на каждую, наблюдая, как их лица окрашиваются в ярко-красный цвет, и получала от этого удовольствие… но не такое большое, как получила бы при обычных обстоятельствах, если бы уже сама не достала себя больше, чем они. Вскинув брови, я повернула голову в сторону длинного, похожего на туннель коридора, по которому только что пришла с катка в раздевалку, и одарила их улыбкой, совсем не похожей на улыбку.

– Так я и думала. Бегите на тренировку, пока не опоздали.

Каким-то чудом я удержалась от того, чтобы не прибавить в конце «засранки». Иногда мне прямо можно было вручать медаль за то, что я так терпелива с идиотами. Если бы только устраивали соревнования подобного рода, я бы победила.

Очень вероятно, что я бы никогда в жизни не увидела настолько быстро передвигающихся людей (разве что на соревнованиях спринтеров на Олимпиаде). Две других, более доброжелательных девочки выглядели слегка шокированными, но, смущенно улыбнувшись мне, пошли друг за другом и стали перешептываться.

Вот из-за таких девочек я давно прекратила попытки завести подруг среди фигуристок. Маленькие засранки. Я показала им средний палец, правда, легче от этого не стало.

Мне надо было выпустить пар. Очень, очень надо.

Наконец я вошла в раздевалку и упала на одну из скамеек, стоявшую перед рядом шкафчиков; пока я шла, боль в тазобедренном суставе и бедре усилилась. Я падала и больнее, чем сегодня, но, даже зная это, невозможно до конца «привыкнуть» к боли; когда испытываешь ее регулярно, заставляешь себя преодолевать ее быстрее. А дело в том, что я тренировалась не так, как привыкла, – ведь у меня не было партнера и тренера, который ежедневно исправлял бы мои ошибки на протяжении нескольких часов, – поэтому мое тело забыло, что ему нужно делать.

Просто еще один дерьмовый намек на то, что жизнь продолжается даже вопреки моей воле.

Вытянув ноги вперед, я не обращала внимания на пятерых подростков постарше, теснившихся на противоположной стороне комнаты, чуть дальше от двери. Они одевались и возились с ботинками, не переставая болтать. Они не смотрели на меня, а я лишь искоса взглянула на них. Развязывая шнурки, я всего на секунду задумалась о том, чтобы пойти в душ, но потом решила, что это напрасный труд, ведь можно было потерпеть двадцать минут до дома, а там переодеться и принять душ в своей большой ванной. Я сняла белый ботинок с правой ноги, а затем осторожно стащила бинт телесного цвета, закрывавший щиколотку и поднимавшийся сантиметров на пять выше.

– О боже! – довольно громко вскрикнула одна из девочек на другой стороне комнаты, лишая меня возможности абстрагироваться от нее. – Ты не шутишь, нет?

– Нет! – ответил кто-то, пока я развязывала левый ботинок, стараясь изо всех сил не обращать внимания на девчонок.

– Серьезно? – послышался другой голос, или, может быть, это был тот же, что и вначале, только выше. Трудно сказать. Я вроде бы и не пыталась к ним прислушиваться.

– Серьезно!

– Серьезно?

– Серьезно!

Закатив глаза, я снова попробовала не обращать на них внимания.

– Нет!

– Да!

– Нет!

– Да!

Да. Я не могла игнорировать этот вздор. Разве я была когда-нибудь такой надоедливой? Бесячей девчонкой?

Да не может быть.

– Где ты это слышала?

Я как раз набирала шифр кодового замка на своем шкафчике, когда раздался целый хор голосов, и это заставило меня обернуться и посмотреть на девочек через плечо. Одна из них буквально выглядела как машина, набирающая скорость: оскалив зубы, она развела руки на уровне груди и хлопнула в ладоши. Другая переплела пальцы и поднесла их ко рту. Кажется, ее трясло.

Что, черт побери, не так с этими двумя идиотками?

– Ты это слышала? Я видела, как он шел с тренером Ли.

Фу.

Конечно. О ком еще, черт возьми, они могли говорить?

Я не стала утруждать себя, ахать или закатывать глаза и, снова повернувшись к своему шкафчику, достала оттуда спортивную сумку. Потом села на скамейку и в тот же момент расстегнула молнию, чтобы откопать телефон, ключи, вьетнамки и крохотную шоколадную плитку «Херши», которую я держала как раз на такой случай. Сняв обертку, я засунула шоколадку в рот, а потом взяла телефон. На экране мигал зеленый огонек, сигнализирующий о непрочитанных сообщениях. Разблокировав телефон, я посмотрела через плечо и увидела, что девочки по-прежнему вопят так, словно они на грани сердечного приступа из-за этого кретина. Не обращая на них внимания, я не спеша прочитала сообщения из группового чата, пропущенные во время тренировки.

Я подняла глаза, потому что девочки в раздевалке так расшумелись, что это стало невыносимо. Я подумала: что, блин, с ними происходит? Господи Иисусе, Иван тренируется здесь пять раз в неделю уже целый миллион лет. Не слишком увлекательное зрелище. По мне, так не было ничего скучнее.

Поджав пальцы с ярко-розовыми ногтями, я сосредоточилась на них, умышленно не обращая внимания на синяк рядом с мизинцем и набухающий волдырь под большим пальцем, образовавшийся от шва колготок новой марки, которые я надевала накануне.

– Что он здесь делает? – не унимались подростки, напоминая мне о том, что нужно уйти отсюда как можно скорее. Мое терпение лопалось.

Снова взглянув на телефон, я попыталась решить, что делать. Пойти домой и посмотреть фильм или согласиться пойти в кино с братом, мамой и Беном, или номером четыре, как называли его все остальные?

Я бы лучше пошла домой, а не зависала в выходные в многолюдном кинотеатре, но…

Ладонь на секунду сжалась в кулак, и я напечатала ответ.

Потом, улыбнувшись, я добавила еще одно сообщение:

Тем временем, зажав телефон между ног, я достала из кармана сумки ключи от машины, схватила вьетнамки и аккуратно уложила оба конька в изготовленные на заказ защитные футляры, выстланные искусственным мехом поверх тонкой пены с эффектом памяти, которые мой брат Джонатан с Джеймсом купили мне много лет тому назад. Застегнув молнию на сумке, я сунула ноги в сандалии и со вздохом поднялась, ощущая стеснение в груди.

Это был не лучший день, но он мог бы стать лучше, сказала я самой себе.

Он обязан стать лучше.

Хорошо, что завтра не нужно идти на работу, к тому же по воскресеньям я обычно не хожу на каток. Мама, наверное, напечет блинов на завтрак, и я собиралась пойти в зоопарк вместе с братом и племянницей, после того как он заберет ее на целый день. Из-за фигурного катания я упускала многие моменты в ее жизни. Теперь, когда у меня стало больше времени, я пыталась наверстать упущенное. Я предпочитала относиться к этому именно так, нежели зацикливаться на том, почему у меня теперь больше свободного времени. Я старалась быть позитивной. Пока мне это не слишком удавалось.

– Не знаю, – сказала одна из девушек. – Но обычно он не приходит сюда в течение месяца или двух после окончания сезона, а сейчас что? Всего неделя после Кубка мира?

– Я думаю, не расстается ли он с Минди?

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю. Почему он расставался со всеми, кто был до нее?

С того момента, как они назвали имя тренера Ли, я уже знала, о ком речь. В КЛ, как большинство из нас называло Ледово-спортивный комплекс Луковых – или коротко Комплекс Луковых, – оставался только один мужчина, о котором эти девушки стали бы нести такую чепуху. Тот самый парень, который волновал всех. Каждую девушку, не считая, по крайней мере, меня. И еще кого-нибудь, у кого были мозги. Иван Луков.

Или, как мне нравилось называть его, особенно в лицо, Сын Сатаны.

– Я только сказала, что видела его. Я не знаю, что он здесь делает, – донесся до меня чей-то голос.

– Он никогда не приходит просто так, Стэйси. Давай. Сложи два и два.

– О боже, неужели они с Минди расходятся?

– Если они расходятся, интересно, с кем он будет кататься?

– Может быть, ни с кем.

– Черт, я бы дорого заплатила, чтобы кататься с ним в паре.

– Ты даже ничего не знаешь о парном катании, дурочка, – фыркнув, сказала другая девочка. Я нарочно не прислушивалась, но мой мозг продолжал складывать вместе обрывки их реплик, пока они влетали в одно мое ухо и вылетали из другого.

– Неужели это так трудно? – с гордостью выпалил другой голос. – У него самая классная задница в стране, и он побеждает с любой партнершей. Для меня это раз плюнуть.

Я закатила глаза, особенно на словах про задницу. Этому идиоту только комплиментов его заднице не хватало. Но она упустила самое главное об Иване. Тот факт, что он был самым красивым и самым желанным парнем в мире фигурного катания, на которого все пускали слюни. Мальчиком, красовавшимся на постерах Международного союза как символ парного катания. Блин, да вообще любого катания. «Королем коньков», как некоторые называли его. «Юным дарованием», как обычно все говорили, когда он был подростком.

Он был членом семьи владельцев спортивного центра, где я тренировалась уже более десятка лет.

Братом одной из моих подруг.

Мужчиной, за десять лет не сказавшим мне ни одного доброго слова. Именно таким я знала его. Мудаком, с которым я встречалась изо дня в день и который время от времени пререкался со мной из-за какой-нибудь ерунды. Человеком, каждый разговор с которым заканчивался лишь тем, что один из нас оскорблял другого.

Да… Я не знала, почему он оказался в Комплексе Луковых всего через неделю после того, как выиграл свой третий чемпионат мира, через несколько дней после окончания сезона, хотя ему следовало бы отдыхать или уехать в отпуск. По крайней мере, именно так он поступал каждый год, насколько я помнила.

Волновало ли меня то, что он был рядом? Нет. Если бы мне действительно захотелось узнать, что происходит, я могла бы просто спросить у Карины. Только я не спрашивала. В этом не было никакой необходимости.

Потому что вряд ли мы с Иваном стали бы соревноваться друг с другом в ближайшее время… или вообще когда-либо, если дела продолжат идти в том же духе.

И пока я стояла там, в той самой раздевалке, где провела больше половины жизни, что-то подсказало мне, хотя я – никогда, никогда, никогда – не хотела в это верить, что причина именно в этом. Что, возможно, я у цели. После стольких лет, после долгих месяцев одиночества… моя мечта могла осуществиться.

А у меня не было ни черта, чем можно было бы похвастаться.