Глядя на закрытую дверь, Энни испускает стон. Мама вынесет ей мозг, когда вернется с работы и узнает, что она не поехала в Филадельфию начинать второй учебный год в Хаверфордском колледже. Вообще-то, Энни планировала расколоться прямо перед тем, как мать с сестрой соберутся уезжать: сама она останется дома, а за день, проведенный в пути, мамин гнев, глядишь, попритихнет.
В кухне, возле плиты, лежит телефон Кристен. Совершенно разряженный. Из соседней комнаты доносятся звуки включенного телевизора и смех. Энни делает глубокий вдох. За два часа нужно привести сестру в чувства, собрать в дорогу и посадить на филадельфийский поезд, а потом, уже без ее поддержки, встретиться с мамой один на один и сказать: «На этот год меня отстранили от занятий».
Энни берет последний гренок (плевать, что он уже холодный), наваливает сверху бананы и остатки взбитых сливок. Дополнив все это сиропом и сахарной пудрой, берет вилку. Даже самую паршивую ситуацию можно сделать еще в сто раз паршивей, если нажраться и почувствовать себя коровой.
Энни стоит на скамеечке в кладовке сестры и оглядывает полки, на которых та устроила свалку обуви. Это так похоже на Кристен – потерять альбом с цитатами! И что она будет делать в Филадельфии одна, без присмотра?
– Его здесь нет! – кричит Энни и возвращается в комнату.
– А я тебе сразу сказала!
Стоя на пружинящей кровати, Кристен роется на книжной полке. Едва не теряет равновесие, но все-таки удерживается на ногах.
– Ух! – смеется она и начинает прыгать. – Давай, Энни, присоединяйся!
– Прекрати. Нам надо искать альбом. Он где-то здесь. Должен быть.
– Какая же ты скучная, – бурчит Кристен, соскакивая с кровати, как миниатюрная гимнастка со снаряда. – Мне пора. Пришли, если найдешь.
Энни подходит к письменному столу сестры и принимается обыскивать верхний ящик:
– Ну где же он? Может, в какой-нибудь из коробок, которые мы отправили на прошлой неделе?
– Откуда мне знать?
Действительно, откуда? Ведь она, Кристен, преспокойно спала, пока сестра, на цыпочках передвигаясь по ее комнате, складывала вещи в коробки и надписывала их.
– Ладно. Думай скорее. Твой поезд отходит через час.
– Ну и ладно. Поеду десятичасовым.
– Нет, это получится совсем впритык. А вообще, было бы гораздо лучше, если б тебя отвезла мама. Поверить не могу, что она нас кинула.
– Энни, да забей ты. Пускай будет поезд, – говорит Кристен, плюхаясь на кровать. – Мне насрать, как я в кампус попаду. И попаду ли я туда вообще.
Энни хочется кричать. Она через такое прошла, а Кристен после этого на все насрать?!
– Да как ты можешь такое говорить? Ты же любишь университет!
– Не понимаю, на фига мне эта учеба. Может, брошу колледж и рвану в Мичиган, – хохочет Кристен, и смех ее звучит как смесь безбашенного веселья с отчаянием.
У Энни подводит живот.
– Это Уэс тебе мозги запудрил?
– Уэс меня видеть не хочет. Нужно как-то все наладить, только я никогда не могу подобрать правильные слова.
«Невозможно подобрать правильные слова для неправильного человека», – думает Энни. Она, конечно, не эксперт по отношениям, и все-таки ее сестра, умная девушка, ужасно тупеет, когда дело касается парней. Уэс Девон, последнее звено в цепи неудачных романов Кристен, принадлежит к числу людей, которые на все пойдут, лишь бы осчастливить любовь всей своей жизни. Жаль только, что любовь всей жизни Уэса Девона – это сам Уэс Девон.
Сестры познакомились с ним на острове Макино в начале июня. Кристен и он приклеились друг к другу и почти все лето не разлеплялись. Но с тех пор как девушки две недели назад вернулись в Нью-Йорк, Уэс затаился, как улитка.
– Не трать восклицательные знаки на того, кто поставил на тебе точку, – говорит Энни.
– То есть? – фыркает Кристен.
– Забудь его. Он тебя не заслуживает.
Кристен подходит к окну и, прислонившись лбом к стеклу, шепчет:
– Я должна поговорить с ним в последний раз. Должна.
Энни берет сестру за руки:
– Ты должна вернуться в университет и выбросить этого придурка из головы. Через три года ты выпустишься и станешь вторым Стивом Джобсом. Только в женском варианте. И красивее. Но сначала, – она поднимает указательный палец, – мы должны найти твой альбом. Уезжать без него – плохая примета.
– Не выдумывай. Нам эти книжки подарили, когда мы были еще совсем мелкие. Лет по шесть.
– Мудрые слова актуальны и для ребенка, и для взрослого. Они всегда будут меня успокаивать, особенно те, которые написала мама.
Кристен садится на кровать и тянет Энни за руку:
– Сядь-ка. Мне нужно сказать тебе…
– Что?
Крисси качает головой:
– Нет. Ты проболтаешься маме.
– Не проболтаюсь! – говорит Энни и смотрит на часы. Черт! Нужно одеваться, чтобы не опоздать на станцию. – Выкладывай скорее.
– Да ладно, не важно, – отмахивается Кристен. – Просто переставай уже держаться за мамину юбку. Пора повзрослеть.
– Это мне говорит девчонка, которая только что прыгала на кровати.
– Серьезно. Ты разве не хочешь быть независимой?
– Я весь учебный год провела в кампусе, а все лето на острове, без мамы.
– Но ты же звонила ей чуть ли не каждый день!
– Я не звонила! – говорит Энни и, отвернувшись, тихо прибавляет: – Я писала эсэмэски.
Кристен разводит руками.
– Ладно, – смеется Энни. – Обещаю, что постараюсь стать более независимой.
– В твоем распоряжении целый год. Тебе нужно поехать… в какое-нибудь классное место. В Париж, например.
– Но мама…
– Маме только легче станет. Она живет полной жизнью, на случай если ты не заметила.
Энни кажется, что все живут полной жизнью. Кроме нее. Смутное ощущение одиночества везде сопровождает ее, то появляясь, то ненадолго исчезая, то возникая снова. Кто-то словно твердит ей: «Ты не вписываешься в картину, ты лишняя».
Почему все так изменилось за последние двенадцать месяцев? Всего лишь год назад Энни была подающим надежды молодым поэтом – так, по крайней мере, о ней отозвался хаверфордский профессор. Жила она недалеко от кампуса Пенсильванского университета, а значит, у нее была возможность видеться с сестрой когда угодно. А каждые выходные она могла приезжать в Нью-Йорк и общаться с мамой. Теперь все по-другому. Энни обвинили в плагиате и на целый год отстранили от учебы. Теперь до Крисси два часа езды. Мама рядом, но совершенно поглощена работой.
– Эй, – говорит Кристен, – вообще-то, я сказала это не для того, чтобы тебя расстроить. Просто, по-моему, тебе нужны приключения. А следующим летом, когда мы снова будем вместе… – Она замолкает, видимо пытаясь справиться с волнением. – До следующего лета у нас столько всего накопится, о чем порассказать друг другу!
– Конечно, – соглашается Энни, дотрагиваясь до ее щеки.
Кристен обнимает сестру и так стискивает, что той становится трудно дышать.
– Ты ведь знаешь: ты лучшая сестренка на свете! – Она отстраняется и заглядывает Энни в глаза: – Ни при каких обстоятельствах не забывай об этом, ладно?
Оттого, как взволнованно Кристен говорит и как отрешенно смотрит, у Энни мурашки пробегают по коже. Пытаясь перевести разговор в шутливое русло, она хлопает сестру по руке и, вставая, отвечает:
– А ты не забывай, что ты здоровенная заноза в заднице. Погоди. Я свой альбом тебе отдам. Возьмешь, пока твой не найдется.
– Да забудь ты про него! – Кристен вскакивает с кровати и берет чемодан.
– Нет, постой! Я поеду с тобой на станцию.
Энни бежит в свою комнату и берет из прикроватной тумбочки альбом. Натягивает легинсы и футболку, возвращается в комнату Крисси и, глядя в раскрытую золотистую книжечку, говорит:
– Не обращай внимания на едкие комментарии на полях. Я приписала их в марте, в День родителей, когда мама кинула меня, как сегодня. Приоритеты она расставляет паршиво… Крисси? – Энни поднимает голову и, бросив книжку на кровать сестры, выскакивает в коридор. – Крисси! Только не говори мне, что уедешь без меня… и без альбома!