Остров приключений - читать онлайн

Глава 3 Неисправность

Полёт проходил нормально.

– Чтобы ты не считал меня слишком сумасшедшим, посмотри на это.

Джонни Вудхауз вытащил из нагрудного кармана какую-то бумажку.

– Как думаешь, что это такое? – спросил он.

Я взял бумажку.

– Это билет на остров Кура-Кура, купленный вами на двадцать пятое мая. Значит, вы уже были там две недели и три дня тому назад?

– Только если это не подделка.

Я покрутил бумажку в руках и вернул её Джонни Вудхаузу. Он задумчиво посмотрел на билет.

– Вы не помните свою поездку?

Джонни аккуратно сложил билет вдвое и сунул его в нагрудный карман.

– Нет. Я не помню.

*******

Чем дольше я разглядывал стюардессу, тем больше начинал верить, что она – мумия, которую насильно вытащили из гроба и заставили работать на самолётах. Бедняжка, как же она хочет спать. А ещё она чем-то опечалена.

Если бы я умел, то написал бы про неё стихотворение. Высокое и благородное. Оно бы называлось «О зевающей стюардессе»:

Затем стюардесса подняла бы голову к небу и увидела ужасно длинную и широкую пробку из летающих машин, которая тянулась бы с запада на восток, с севера на юг и в других направлениях. Потом стюардесса сделала бы глубокий вдох и сказала себе: милая, ты понимала, куда идёшь работать, поэтому держись.

– Всегда она так! – закричал Джонни Вудхауз прямо мне в ухо.

– Что?

Я подскочил в кресле и чуть не пробил головой обшивку самолёта, подвергнув опасности жизнь и здоровье пассажиров. Детектив, сложив руки на животе, всматривался в переднее кресло. Синее в белую полоску. Он нервно жевал спичку.

– И зачем так пугать! – взвинтился я, – ведь я чуть не пробил головой обшивку самолёта.

– Мне показалось, что ты умер, – проговорил детектив.

– Я живой! – заявил я, весьма гордый этим фактом.

– Рад за тебя, – ответил детектив безрадостно.

Ещё пару минут я переводил дух и пытался заесть испуг бортовой едой. В иных обстоятельствах я, конечно, не решился бы её есть. Но сейчас мне надо было отвлечься.

И вот, когда я уже почти поднёс ко рту ложку с каким-то горчично-бело-зелёным веществом, пахнущим пластмассой, Джонни Вудхауз сказал:

– Я так понимаю, ты меня вообще не слушал.

– Что? Нет, я…

Ложка с веществом мигом вернулась на поднос.

– Прекрасно. А то я уже начал жалеть о сказанном.

– О чём вы говорили?

– О чём ты думал в это время? Извини, конечно, но ты выглядел, как лунатик. Жуткое зрелище.

– Я сочинял стихи. О стюардессе.

– О ней? – Джонни Вудхауз кивнул в сторону нашей стюардессы, которая съехала головой на тележку с напитками и тщетно пыталась упереться рукой, чтобы выйти из этого затруднительно положения.

– Да, о ней.

Детектив вздохнул. И это был скорее мечтательный вздох, чем вздох отчаяния.

– Она замечательная, – сказал он.

– Вы её знаете? – спросил я.

– Нет. Но когда я смотрю на неё, мне кажется, что я знаю её всю жизнь.

– О, это, наверное, любовь с первого взгляда.

Джонни тряхнул головой.

– О чём это ты болтаешь?

– Ну, я слышал, бывает такое…

– Мне некогда забивать голову пустяками. Я должен разрушить проклятие и вернуть свою память, где бы она сейчас ни находилась.

Мы оба посмотрели на стюардессу. Ей уже почти удалось поднять себя с тележки. Кто-то из пассажиров предложил ей помощь. В ответ она махнула ладошкой, явно пытаясь сказать этим жестом, что с ней всё в порядке, затем потеряла равновесие и снова уронила лоб на тележку. Звякнули стаканы с газировкой.

Детектив вздохнул.

– Она подобна ангелу.

– Что?

Видно, настала моя очередь испытывать смущение. Я чуть не подавился субстанцией, которую отправил в рот секундой раньше, и которая почему-то называлась картофельным пюре.

– Англ… кхххм… Англия, – поправился детектив. – Думаю, она из Англии, именно так.

*******

Полёт проходил нормально. Самолёт грохотал как обычно, и пилот объявил, что скоро мы прибудем на остров Кура-Кура. Джонни Вудхауз был мрачен, как призрак утонувшего спаниеля на собственных похоронах дождливым ноябрьским утром. И задумчив, как двести тысяч суперкомпьютеров.

Я вернулся к мыслям о стюардессе. Почему она такая сонная? Чем она расстроена? Мне очень хотелось узнать её тайну. Наконец, по совету Джонни Вудхауза, я притворился, что решил прогуляться по салону и размять ноги. Я встал, и с деланным безразличием направился к стюардессе. Но вначале я споткнулся о свой чемодан и грохнулся на пол (Снежок, мой дуб, не пострадал). Затем я встал и возобновил прогулку. Изо всех сил я старался принять безразличный вид. Но никто не обращал на мои старания никакого внимания, и меня это бесило.

Теперь стюардесса держала себя руками за волосы, чтобы голова не укатилась под сине-белое, в полосочку, сиденье. Я спросил:

– Могу ли я быть вам полезен, мадам?

Она, очевидно, не услышала моего вопроса. Тогда я спросил погромче:

– Могу ли я быть вам полезен, мадам?

Тут она посмотрела на меня и как будто очнулась.

– Мальчик, самолёт в другой стороне, ты разве забыл? То есть туалет, а не самолёт. Ой.

– Сколько вы уже не спали? – воскликнул я, изумлённый её состоянием.

В ответ она так широко зевнула, что лишь чудом я удержался на ногах и не захрапел в проходе. Стюардесса поправила ремешок на одной из туфель и посмотрела на меня.

– Ой, привет! А я тебя и не заметилааааааааа…

Как ни старался, а всё же я не смог удержаться от зевоты. Такой глубокой и всеобъемлющей зевоты я ещё никогда не испытывал. И вряд ли когда-нибудь испытаю.

– Спасибо, да, я действительно что-то забыл, да, спасибо, всего хорошего.

Шатаясь и зевая на каждом шагу, я поплёлся к своему креслу. В конце пути меня ждал коварный чемодан, о который я не замедлил споткнуться. Снежок опять не пострадал.

– Что она сказала? – как бы нехотя поинтересовался Джонни Вудхауз, заворачиваясь в свой детективный плащ.

– Она сказала, что рада меня видеть, – ответил я, потирая ушибленное колено.

Полёт проходил нормально. Все бортовые системы работали в штатном режиме.

Все, кроме одной.

За окном проносились облака. Яркое солнце освещало салон видавшего виды самолёта.

– Кхм, – сказал Джонни Вудхауз.

– Вам принести воды? – спросил я, поднимаясь с кресла.

– Нет, – остановил он меня, – погляди на это.

Он указал мне на спинку переднего кресла, в котором мирно храпел Фред.

– Мне смотреть на спинку этого кресла, я вас правильно понимаю?

– Тише, малец.

– Не называйте меня так.

– Тише. Ты тоже это видишь, или у меня поехала крыша?

Я начал внимательно разглядывать спинку кресла, гадая, что же так удивило Джонни Вудхауза. Долгое время я не замечал ничего необычного.

А потом увидел.

– Вы считаете, это нормально? – спросил я, неимоверным усилием воли отрывая свой взгляд от спинки кресла.

– Подойди с этим вопросом к кому-нибудь другому, ладно?

Поняв его слова буквально, я поднялся с места, чтобы поговорить с Фредом или кем-нибудь ещё.

– Погоди. Пожалуйста, скажи мне: ты ведь тоже это видишь?

– Да. Я тоже это вижу.

– Что именно ты видишь?

– Я вижу, как спинка кресла, на котором сидит Фред, обрастает лохматой белой шерстью, скрывая под собой бело-синие полоски обивки.

– Ты уверен, что видишь именно это?

– Да, я уверен. И, кстати говоря, то же самое происходит с креслом Джорджа. И, погодите, с нашими тоже! Спинки и сиденья, всё обрастает шерстью…

– Неужели я не спятил? – воскликнул Джонни Вудхауз, хватая себя за лоб. – Конечно, на меня пало проклятие и чемодан, но клянусь всеми святыми: такого ещё не было.

– А что вы видите?

– В точности то, что ты описал.

– Надо позвать стюардессу! – предложил я.

– Нет, не надо никого звать, – взвизгнул Джонни и зажал себе рот ладонями.

– Но оно продолжает расти. Эту шерсть уже можно расчёсывать.

– Слушай, не делай этого… как тебя зовут, кстати?

– Лёша. Меня зовут Лёша Иванов. Я из Санкт…

– Отлично Лёша. Так, так, без паники. Без паники. Кто тут взрослый? Я тут взрослый. Надо что-то делать с этим… Что это, чёрт подери, такое? Уберите его!

Джонни закричал «уберите его», потому что крышка маленького встроенного ящичка на кресле Фреда внезапно распахнулась. И, вместе со старыми билетами, пакетиками от чипсов, окаменевшими жвачками и прочим мусором, из неё появился здоровенный розовый язык. Большой розовый собачий язык. Ящичек издавал звуки, напоминающие собачье дыхание и словно бы вилял хвостом от радости, хотя никакого хвоста у него не было. А потом случилось самое страшное. Безо всякого предупреждения язык облизал Джонни Вудхауза с головы до ног. Выражение лица Джонни в ту минуту трудно было передать. Оно было таким, будто он случайно проглотил стаю собак, извалявшихся в сливочном масле, а внутри они начали смотреть телепузиков и искренне гавкать над каждым сюжетным поворотом, который показался им смешным.

– Меня сейчас вырвет, – кратко описал он своё состояние. – Лёша, ты любишь собак?

– Конечно, – сказал я.

– По-моему это всё неправильно, – бормотал Джонни, то бледнея, то зеленея. – Мы должны позвать стюардессу. Мадам, мадам! На борту беспоря… ааа… фууу! Какая гадость!

– Он снова вас лизнул. Это очень милый… шкафчик.

– У него изо рта несёт авиатопливом. Мы взорвёмся, стоит лишь кому-нибудь чиркнуть спичкой.

– Тут ни у кого кроме вас нет спичек.

– Вот и отлично. Мадам! Мадам! Что не так с вашим самолётом? Я чувствовал, я знал, что не стоит лететь этим рейсом. Мадам!

Наконец-то стюардесса услышала его крики. Её веки буквально притягивались друг к другу, словно намагниченные. И она старалась не дать им слипнуться окончательно. Это было удивительное зрелище. Но не удивительней кресел, внезапно обросших собачьей шерстью.

– Гав-гав-гав! – донеслось из нашей коробочки с языком.

– Гав-гав-гав! – донеслось из соседней.

Потом ещё из одной. А скоро все коробочки, которые были на спинках кресел, принялись отчаянно лаять и облизывать сзади сидящих.

Приложив неимоверные усилия, то и дело спотыкаясь на своих высоких каблуках, стюардесса подошла к нам с Джонни, чудом не наткнувшись на руину из моего чемодана с растением. Потом она зевнула и отключилась.

– Мисс! Пожалуйста, – взмолился Джонни.

– Ах, да. Чем могу помочь? Принести чаю?

– Ваш самолёт взбесился, – сказал я, – он обрастает шерстью, и кресла гавкают.

– Какие замечательные у тебя получаются стихи, малыш.

– Я – Лёша Иванов из Санкт…

– Мисс, вы ведь тоже это видите?

Масштабный заразительный зевок стюардессы.

– Вижу что, сэр?

– Ну, это.

– А, это? Это… Господи, что это?

– Вот и я о том же.

– У вас голова перевязана. Вы ушиблись? Я вам сейчас принесу лекарства!

Джонни тяжело вздохнул. Это был вздох человека, который набирается терпения, чтобы пройти тяжёлый путь до конца.

– Мисс, взгляните, пожалуйста, на собачий язык, свисающий из коробочки на спинке кресла. Взгляните на кресло, обросшее белыми волосами. Вам это ни о чём не говорит?

– Это говорит мне о йети.

– Йети?

– Да, йети. Снежный человек. Мама часто рассказывала, что они живут высоко в снежных Альпах и прячутся от людей.

– Так, ещё раз…

Джонни набрал полную грудь воздуха.

И вдруг раздался сигнал тревоги. В салоне замигали красные тревожные лампочки, почему-то похожие на влажные собачьи носы. На радиосвязь вышел один из пилотов. Это был жизнерадостный азиат, который шутил про самолётный грохот.

– Дамы, господа и все остальные! – начал он бодрым тоном. – По техническим причинам мы вынуждены начать снижение чуть раньше обычного. Дело в том, что… да отстань ты. Тьфу. Хорошая псина, хорошая. Дело в том, что оба двигателя как-то подозрительно рычат. А я говорил вам, что знаю толк в этих вещах. Ничего страшного! Мы приземлимся на воду всего лишь в десяти милях от Кура-Кура, и остаток пути преодолеем по воде. На то он и гидроплан, вы меня понимаете. Пфу, ну уйди ты, кому говорят. Фу! Фу, я сказал…

– На кого он фукал? – спросила стюардесса, – надеюсь, не на меня. Лин – ужасный шутник. Во время последнего полёта хррррр…

– Неужели она опять уснула? – спросил Джонни Вудхауз.

– Очевидно, да, – ответил я.

– Странная, – изрёк он после минутного раздумья.

Большой щенячий язык снова облизал детектива с головы до ног.

Тот не изменился в лице. Разве что самую малость. Он сузил глаза и процедил сквозь зубы:

– У этой штуки есть выключатель, как думаешь?

– У моего питомца выключателя, например, нет.

– Кто твой питомец?

– Я зову его Снежок. Он там, на чемодане. Снежок, поздоровайся с Джонни. Джонни – частный детектив.

– Отлично, теперь весь самолёт знает. Спасибо тебе огромное…

– Меня зовут Лёша.

– Спасибо тебе огромное, Лёша.

– Не за что.

– Это был сарказм.

– Что такое сарказм?

– То, что сейчас было. Это называется сарказм.

– Не понимаю.

– Ладно. Три-четыре. Ты правда таскаешь с собой это дерево и зовёшь его Снежком?

– Три четыре. Вам не кажется неуместным задавать такие банальные вопросы в нашей ситуации?

– Странный.

После чего Джонни Вудхауз был в четвёртый и далеко не в последний раз облизан мокрым собачьим языком. От языка несло авиатопливом.

Что до музыкантов, то они проспали это представление от начала до конца и проснулись, лишь когда самолёт сел на воду, и по неясной причине бросил притворяться лохматой собакой.

Позднее, когда другие четверо пассажиров, и мы с Джонни рассказали об этом случае музыкантам, те ответили, что у нас нет чувства юмора и малейшего уважения к воздухоплаванию.

*******

На чемодане по-прежнему росло моё дерево. А белая шерсть и языки вросли обратно в кресла. Мы медленно приближались к конечному пункту нашего путешествия – острову Кура-Кура. Самолёт подпрыгивал на мелких волнах. Два больших поплавка уверенно держали его на воде.

Ещё чуть-чуть, и я окажусь на острове. Потом я приду к дяде и скажу: «Дядя, это я!» А он такой: «О, это ты! Как замечательно! Ты, наверное, и подарок привёз?» А я такой: «Да, привёз. Резиновые тапочки. Тапочки цвета зелёной морской волны». А он типа: «Тапочки? Неужели ты не мог придумать ничего получше? Неужели ты думаешь, что я фанат резиновых тапочек? Плыви-ка назад в Россию и притащи оттуда что-нибудь полезное». А я: «Плыть через два океана? Что-то далековато». А он: «Раньше надо было думать». Я совершенно обиделся. А я ему такой: «Но дядя…» А он: «Ну ладно, я передумал. Не плыви в Россию. Однако для искупления своей вины ты будешь съеден. На празднике, который я устрою в честь твоего приезда».

Я замотал головой. Что-то явно пошло не так в моих мыслях. Надо попробовать снова. О! Придумал. Я просто подарю своему дяде что-нибудь другое. Вот только что? Да ладно, всё что угодно будет лучше резиновых тапочек. Даже кружка с именем, написанным золотыми буквами. Хотя нет. Это ещё хуже. А что если дядя не признаёт кружек? Или тапочек? Он ведь не признаёт адресов. Что это вообще значит? Как это – не признавать адресов? Он что, не знает, где живёт?

Я крепко задумался над этим вопросом. Настолько крепко, что пришёл в себя, лишь услышав незнакомые голоса на чужом языке. Самолёт стоял в полосе прибоя. Задние части его поплавков омывались водами океана, а передние упёрлись в белый песок. Загорелые рабочие перекидывали друг другу чемоданы. Мы прибыли на остров.

– Так и будешь сидеть? – поинтересовался Джонни Вудхауз, заглянув в дверь самолёта. —Все уже вышли, сейчас мисс Спящая Красавица поведёт нас в отель. Надеюсь, там не будет усатых многоножек величиной с мою ногу.

Детектив исчез в ярких лучах тропического солнца, которое бесцеремонно врывалось в открытую дверь. Я посмотрел в грязный иллюминатор, покрытый следами высохших капель и понял, что сию секунду должен увидеть остров своими глазами, а не через замызганное полупрозрачное стекло.

В самолёт запрыгнул один из рабочих и ухватился за мой чемодан.

– Осторожнее! – воскликнул я, – не уроните Снежка.