Остров Кура-Кура. Дурацкое название. Две пересадки в аэропортах. Смена часовых поясов, лёгкое головокружение. Море иностранцев со всех концов мира. Зевающая стюардесса. Почему-то одна и та же в разных самолётах. Может быть, она преследует меня, чтобы щедро поделиться своей отчаянной зевотой? Я откинулся на спинку кресла и задумался, как вытащить из чемодана альбом для рисования, чтобы чемодан не взорвался от переполняющих его вещей. Полёт проходил нормально. Это была последняя часть рейса. Скоро мы прибудем на остров.
*******
Надо сказать, что стюардесса выглядела очень, очень, очень усталой. Мне даже было немножко страшно за неё. Она сидела в своём кресле, уперев локти в колени и ероша волосы. Она храбро боролась со сном, но каждые четыре секунды её голова съезжала набок, и она тут же отдёргивала её вверх, чтобы через положенные четыре секунды ерошения волос, голова опять съехала вниз. Пассажиры, которых в этом самолёте было человек десять, тактично ничего не замечали.
Надо сказать пару слов о самолёте. Он был старый. И ржавый. И дребезжал так, словно его било током. Подпрыгивая в кресле, утомлённый долгим полётом, я вдруг понял, что про этот самолёт надо написать поэму. Я начал её так:
Немало славных праотцов
Деяния вершили.
И много разной чепухи
Они изобретили.
Был самолёт, летящий вдаль,
Меж крыльев – комья пыли.
Ошиблись праотцы – его
Изобрести забыли.
Дальше я сочинять не стал, решив, что этого вполне достаточно.
Невзирая на трудности полёта, я мужественно фотографировал облака и крыло самолёта, которое торчало прямо под иллюминатором. Для этой цели я перегнулся через одного толстого господина в яркой гавайской рубашке, испачканной пылью и кофе. Поверх рубашки на нём было длинное бежевое пальто, из тех, что носят киношные детективы. Толстому господину не доставляли большого удовольствия мои упражнения с фотоаппаратом. Когда я упёрся локтями ему в живот, чтобы легче было держать фотоаппарат, он любезно уступил мне место у окна. Думаю, он очень вежливый человек.
Полёт проходил нормально.
Не считая сонной стюардессы, других развлечений на борту этого самолёта не было. Все пассажиры, и я в том числе, тоже хотели спать. Но мы не шли ни в какое сравнение со стюардессой.
Самолёт был небольшим стареньким гидропланом, и умел взлетать и садиться на воду. Больше он не умел ничего.
Я решился достать альбом для рисования, чтобы закончить моего монстра. К несчастью, альбом покоился на дне чемодана, прямо под мешком со столярными инструментами. А чемодан лежал на полке для багажа высоко над головой. Чтобы достать альбом, мне предстояло выковырять чемодан с узкой полки, осторожно спустить его на пол и вытряхнуть всё содержимое. Вытряхнув это содержимое, я бы добрался до альбома, отложил бы его в сторону, чтобы нечаянно не сунуть назад. Потом я втряхнул бы содержимое обратно в чемодан, но так, чтобы оно улеглось ровно, изящно и не выпирало. Потом я вспомнил бы о том, что забыл достать фломастеры, и пришлось бы начинать всё сначала.
У меня вспотели ладони.
– Хорошо, – сказал я, – всё получится.
Стараясь не потревожить моего толстого соседа, занятого чтением газеты, я осторожно перелез через его живот, встал на подлокотник и потянулся за чемоданом.
То ли чемодан оказался слишком скользким типом, то ли виной всему были потные ладони, но мгновение спустя чемодан уже приземлялся на голову толстому господину. По-моему, даже что-то хрустнуло, хотя я в этом не уверен.
Сначала толстый господин никак не отреагировал на это чемоданопадение. Потом взгляд его помутнел, и он как-то осунулся в кресле.
– Что с вами? – воскликнул я, хотя и так понимал, что с ним.
– Аллергия, – промямлил он слабым голосом, не лишённым, однако, сарказма, – будь добр, принеси мне воды. От этой сонной мухи не дождёшься помощи.
Я принёс ему стакан воды со стюардессовой тележки. Стюардесса была занята борьбой со сном и никак мне не препятствовала.
Толстый господин поднёс стакан к губам и медленно выпил. Тогда я задал другой вопрос:
– На что у вас аллергия?
Он поднял глаза, за зрачками которых стелились туманы.
– На чемоданы, – произнёс он громко, и вдруг ухватился за макушку.
– Простите, – сказал я, – хотите ещё?
Он внимательно посмотрел на меня. Его брови недоумённо полезли на лоб.
– Я имею в виду, хотите ещё воды?
– Не откажусь.
Я сбегал за новым стаканом, аккуратно преодолев завал из чемодана. Моё любимое дерево, привязанное к его поверхности, не пострадало.
– Ты удивишься, – сказал толстый господин, принимая у меня новый стакан с водой, – но падение этого железобетонного блока – самое безобидное событие в моей жизни за последние две недели и три дня.
– Это не железобетонный блок, – поправил я с остроумным видом, – а всего лишь дорожный чемодан.
– О, – сказал толстый господин, – должно быть, ты носишь в нём железобетонные блоки.
Он принялся ощупывать голову.
– Почему вы сказали, что это самое безобидное событие в вашей жизни за последние две недели и три дня? – спросил я.
Толстый господин поморщился от боли, вынул из кармана грязную повязку, смочил её водой из стакана и привычным движением намотал на голову. Затем он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
– Забудь.
Я не растерялся.
– Да ладно, вы же хотели рассказать!
– Я передумал.
*******
Полёт проходил нормально. Ну, насколько это вообще возможно в таком самолёте.
Ржавая железная птица продолжала грохотать по небу. Когда мы только поднимались на борт, старший пилот, жизнерадостный и загорелый азиат объявил, что грохот самолёта, который мы скоро услышим – абсолютно обычное явление, и что он заменяет пилоту пару сотен контролирующих приборов, которых всё равно нет на борту, и по изменению мелодии грохота он может узнавать о неполадках в системе. Окинув взглядом встревоженных пассажиров, пилот деланно улыбнулся и вдруг сказал, что просто пошутил. Затем он слегка нахмурился и ушёл в кабину пилотов.
Чемодан по-прежнему валялся в проходе. На нём росло моё дерево. Знакомьтесь, Снежок. Да-да. Именно так. Однажды я дал имя своему дереву, потому что оно классное. Странно, что никто кроме меня этого не замечает.
Стюардесса героически боролось со сном. И это было захватывающе. Как последняя битва за Средиземье. Вот голова её клонится к коленям. Вам уже кажется, что всё кончено, но в последний момент она вздрагивает, поднимает лицо и разлепляет веки. Исход битвы ещё не решён.
– Я не удивлюсь, если эта чёртова груда металла рухнет в океан, – мрачно вымолвил мой сосед после долгого молчания.
– Почему? – спросил я.
– Тебе не стоит этого знать, – сказал он.
Я скривил недовольную физиономию.
– Вы специально?
– Прошу прощения?
– Вы специально говорите, что есть что-то такое интересное, а дальше не рассказываете?
Толстый господин тяжело вздохнул.
– Ну, расскажите! Ну, пожалуйста.
Он вдруг стал очень серьёзным. По крайней мере, сделал вид.
– Слушай, мальчик. Я не собираюсь тебе ничего рассказывать. Ты даже понятия не имеешь, с кем разговариваешь. И лучше тебе держаться от меня подальше. Усёк?
– Почему? – поинтересовался я.
– Потому что на мне лежит тяжёлое проклятье, которое испепелит твои маленькие хрупкие косточки!
– Ого, – только и сказал я, – а каково это, когда на тебе лежит проклятье?
– Чувствуешь себя проклятым. Всё. Хватит разговоров.
– Почему вас прокляли? Кто это сделал?
Толстый господин закатил глаза.
– Вы совершили что-то ужасное?
– Да. Хуже ты и представить себе не можешь. Поэтому держись от меня подальше.
– Вы повторяетесь.
Он посмотрел на меня исподлобья.
– А вот и не повторяюсь.
– Повторяетесь. Вы уже говорили держаться от вас подальше.
– Мне сказать в третий раз?
– Нет. Но я хочу больше узнать о проклятиях.
– Поверь, не надо.
– Теперь мне ещё сильнее хочется.
– Не мои проблемы.
– Вы начали этот разговор.
– Невольно.
– Ну, теперь уже ничего не поделаешь.
– Проклятье!
– Так, вы правда совершили что-то ужасное? Что именно?
– Правда. А может, и нет. Я не помню.
– Как интересно!
– Если бы ты был на моём месте, ты бы не говорил: «как интересно».
– Говорил бы.
– Ладно, чёрт побери, я тебе расскажу, если потом ты отвяжешься.
– Именно так и будет, – подтвердил я и приготовился слушать.
Толстяк снова закрыл лицо ладонью.
– По какому-то странному совпадению, – начал он, откинувшись в кресле, – все машины, на которых я езжу последние две недели и три дня, взрываются или переворачиваются. Хотя обычно это происходит одновременно. К тому же, куда бы я ни приехал, там сразу начинается ураган, землетрясение, извержение вулкана или война. Что скажешь? Безумие?
– Я скажу: «Продолжайте».
– Когда мне давали по башке последние пять раз, я не услышал ни одного извинения. Знай: когда в следующий раз меня случайно подстрелят на улице, то за этим последует переезжание меня машиной, либо лошадью, как это бывает обычно.
– Вы серьёз…
– Хочешь узнать, что случилось со мной в Майами? Так вот, недавно в Майами мне дали по башке (ну, к этому я уже привык), отвезли в какой-то ангар и бросили на пол. На холодный железный пол, прошу заметить. Я очнулся от странного шума. Наручники были сняты – видимо, похитители осознали, что взяли не того парня, и дали мне возможность уйти. Это были самые вежливые преступники, которых я когда-либо встречал. Но кое о чём они не позаботились. То, что я сначала принял за ангар, оказалось подземной шахтой, по которой несутся раскалённые газы от взлетающей ракеты. Собственно, они и пронеслись, что им ещё делать.
– И вы остались живы? – воскликнул я изумлённо.
– Не знаю, – ответил толстый господин, запахнув пальто и насупившись, – наверное, выжил, если я сижу в этом крылатом рукомойнике и не проваливаюсь сквозь рваную обивку кресла, как чёртов призрак.
– Но как?
– Говорю же тебе, я не знаю. И мало того, что со мной случаются все эти ужасные вещи, так я, ко всему прочему, потерял память!
– Но вы же помните…
– Да, не всю память. Но я забыл что-то крайне важное. Что-то архиважное. Что-то такое, от чего зависит моя жизнь и, возможно, жизни других людей. Но я понятия не имею, что я забыл. Осталось лишь чувство гулкой пустоты. Сводящее с ума напряжение, которое разрывает сердце на миллион вопящих осколков и не оставляет тебя в покое даже во сне.
– Как вы…
– После этого случая я добрался на попутках до Лос-Анджелеса, где на меня рухнул дом. Но ты не переживай. Я отделался лёгкими ожогами от пролитого кофе. Я пролил его по глупости. Ведь все вокруг считают, что если от землетрясения обрушился дом, то одна чашка кофе – это пустяк и её обязательно надо пролить или разбить для усиления драматического эффекта. Вот и я пролил кофе, хотя в этом не было совершенно никакой необходимости. Обломки здания падали вокруг. А кофе был горячий. Настоящий вулкан. Это было позавчера. Когда я вышел из здания, как ни в чем не бывало, то задумался, почему меня не убило насмерть. Там и в ракетной шахте. Почти сразу я пришёл к выводу, что проклятию не интересно просто убивать. Оно хочет, чтобы я мучился.
Толстый господин умолк. Поглядел в окно на облака.
– Доволен? – спросил он.
– Почему вы летите на остров Кура-Кура?
– Это мой единственный шанс вспомнить. Избавиться от проклятия. Глупый, безумный, отчаянный шанс, пропитанный отчаянием.
– Жизнь прекрасна! – не правда ли?
В расщелине между кресел появилось улыбающееся лицо с большими белыми зубами и живописно растрёпанными тёмными волосами.
– Я вас знаю? – спросил толстый господин.
– Откуда я знаю, знаете ли вы меня? – лицо лучезарно улыбнулось. – Но скорее всего – да, Вы должны меня знать. Определённо так. У нас много фанатов.
– Простите, что-то не припомню, – сказал толстяк.
Лицо улыбнулось ещё шире.
– Но вы наверняка знаете это:
Там-там-там, тадам-дам-дам,
Там-дам, дадам, тададададам!
О, детка, детка, где же берег?
Куда исчез горизонт?
И как нам вернуться обратно?
И стоит ли, стоит ли…
Мне так хорошо с тобой…
– Простите, что? – спросил детектив, недоумённо глядя на поющее лицо.
Я распахнул глаза от восхищения.
– Вы – Фред! Из группы Плавучий Остров!
– Точно так, парень.
– Невероятно. У меня есть все ваши альбомы.
– Ха-ха-ха! Вот здорово! Ребята, у нас тут ещё один фанат.
В ответ с передних кресел донеслось длинное мелодичное восклицание, закончившееся дружным смехом музыкантов.
Толстый господин сжал губы.
– Полагаю, у вас всё замечательно, мистер…
Лицо Фреда вдруг исчезло, и вместо него появилось другое, чуть более задумчивое.
– Меня зовут Джордж, – сказал этот джентльмен. – Мы попросили Фреда узнать, который час, потому что ни у кого из нас нет часов. Видите ли, мы не носим их, чтобы не замечать времени. Но Фред слишком любит своих поклонников и забывает обо всём на свете, когда встречается с ними.
– Я обожаю вашу группу – сказал я.
Джордж расплылся в широкой улыбке.
– Ребята, давайте что-нибудь сбацаем, чтобы пропала необходимость узнавать время! – воскликнул он.
С передних кресел раздались возгласы одобрения. А потом музыканты запели.
*******
Удивительно, каких только людей не встретишь в самолёте! Да и вообще – в путешествиях. Порой встречаются настолько удивительные личности, что вообще непонятно, как можно было прожить столько времени и не знать, что они существуют.
– Ого, – сказал я после третьей песни, когда лицо Джорджа вернулось из расщелины между кресел к приятелям, – каких только людей не встретишь в самолёте!
Толстый господин посмотрел на меня ясными глазами. Туманы, навеянные моим чемоданом, очевидно, рассеялись.
– Ой, я совсем забыл спросить ваше имя, – сказал я.
Толстяк порылся в нагрудном кармане своей цветастой рубашки и выудил из неё заляпанную кетчупом визитку. На визитке стояла надпись: «Джонни Вудхауз. Частный детектив. Ищем кошек, собак, забывчивых старушек. Раскрываем финансовые преступления». Далее значился длинный телефонный номер и адрес.
– Вы – частный детектив! – воскликнул я. – Настоящий.
– Да, – сказал Джонни Вудхауз и откинулся в кресле, – я – Джонни Вудхауз, тот самый. Ты, верно, слышал обо мне.
– Честно говоря, не слышал, – признался я.
Детектив уставился в окно и несколько минут наблюдал, как на ветру колышется ржавое крыло самолёта. Мы молчали. Слышен был лишь грохот двигателей и голос Фреда, который что-то втолковывал своим друзьям.
– Есть ещё одна причина, по которой я лечу на остров.
Солнечный луч, пробившийся сквозь облако, выигрышно упал на мрачное лицо детектива, подчеркнув его отважную решимость.
– Что за причина? – спросил я.
– Думаю, я уже бывал на этом острове. Две недели и три дня тому назад.