Первое Рождество
В это Рождество я работал в урологии,
Где парни странные вещи со своими «дружками» делали[16].
Понедельник, 20 декабря 2004 года
В это время года у пациентов прикроватные столики и подоконники обычно завалены открытками со всякими «Поправляйся скорее» и «Счастливого Рождества».
Пациент С. Д. восстанавливается после резекции[17] кишки, и его маленькая палата похожа на филиал Clintons[18].
Во время врачебного обхода в палату заходит ординатор и громогласно заявляет: «Я смотрю, у нас тут кто-то популярен!», прежде чем я успеваю шепнуть ему на ухо: «У кого-то только что скончалась жена…»[19]
Среда, 22 декабря 2004 года
Рассказываю в ординаторской, как мне кажется, невероятно смешной случай. Я чрезвычайно доволен своей историей про 20-летнего парня, угодившего в отделение неотложной помощи из-за нелепого рождественского костюма[20]. Тогда это явно показалось ему гениальной идеей, но он не стал ее ни с кем обговаривать. Парень обернул руки, ноги, туловище и голову несколькими слоями фольги, сделал отверстия для глаз и рта и отправился на вечеринку наряженным индейкой. Несколько часов спустя он потерял сознание, сморщившись, словно сухарь, от обезвоживания. Пришлось положить его в больницу и поставить капельницу с физраствором, чтобы восполнить потерянную жидкость.
К моему разочарованию, история про индейку никого особо не впечатлила[21]. Фрэнк, один из интернов, пытается спасти ситуацию:
– Может, он еще и два кило начинки засунул себе в задницу?
Увы, нет.
В ответ Фрэнк рассказывает похожую историю о своем прошлогоднем пациенте, который решил покрыть все тело клейкой лентой.
– Это было, однако, не для вечеринки… – добавляет он.
– А для чего же? – спрашиваю я и сразу вспоминаю, зачем большинство людей делают большинство вещей. Так я познакомился – в свои нежные двадцать четыре года – с эротическим фетишем под названием «мумификация».
За три тысячелетия с тех пор как это впервые провернули Рамсес[22] и его приятели, мало что изменилось. Хотя теперь люди оставляют пару отверстий для ноздрей, чтобы можно было дышать (а также третье, побольше, и со стороны спины). Впрочем, как обнаружил этот пациент, клейкая лента – не самый подходящий материал для мумификации. В экстренном случае, коим, судя по всему, можно назвать ее снятие, она не только успешно отлипает, но и тщательно удаляет все волосы. Ах да, еще и делает обрезание.
Суббота, 25 декабря 2004 года
Вот и пришло Рождество. Все веселятся. Но только не здесь. Я встречаю свое 25 декабря в больнице, производя впечатление улыбающегося врача из телика, однако каждое очередное пожелание счастливого Рождества, будь то от пациента или коллеги, режет мне слух.
Я пытаюсь не думать о том, что пропускаю, и воспринимать этот день как будничный, но каждые несколько минут мне что-то да напоминает о празднике. В каждом углу висят украшения, которые будто достают из одной и той же коробки из года в год с тех пор, как из Вифлеема пришло известие об этом новом захватывающем празднике. Мой телефон постоянно вздрагивает от празднично-торжественных СМС, словно у меня в кармане лежит неисправный вибратор.
Санта, может, и расслабится после долгой ночи, но его приятельница Смерть трудится без выходных. Вот я и оказался в отдельной комнатке с горюющей семьей, где у нас состоялся Тот самый разговор про маму/бабушку. Они знают, к чему я веду, еще до того, как открываю рот – врач никогда в Рождество не вызывает всю семью лишь для того, чтобы предложить им присесть на неудобные стулья и сообщить, что те выиграли полтинник в моментальной лотерее.
Бабушка столкнулась с численным превосходством кишечных палочек в ее крови – несколько миллиардов против нее одной, и теперь возможен один-единственный исход. Это не мешает семье продержаться до последнего, драматического, поворота сюжета.
– Ну вы же наверняка можете попробовать что-то еще, – умоляет безутешный сын.
Честно говоря, если бы «что-то еще» было, я бы уже это попробовал, лишь бы избежать подобного разговора. Плохие новости всегда тяжело выслушивать, но и сообщать их непросто. Осунувшиеся лица с угрюмо сжатыми ртами. Уже помутневшие глаза с отрешенным взглядом. Сцепленные руки со впившимися в кожу ногтями. Кто-то всхлипнет, кто-то закричит, кто-то будет безучастно таращиться в созданную мной бездну. Ну вот опять. Изо всех сил стараясь сохранять спокойствие и профессионализм, я объясняю, что, хотя она мужественно боролась, органы начали отказывать, и состояние стремительно ухудшается, несмотря на вливаемые физраствор и антибиотики. На их глаза наворачиваются слезы.
Я продолжаю объяснять и говорю, что мы уже попросили врачей из интенсивной терапии осмотреть ее и те согласились, что было бы жестоко по отношению к ней пробовать какие-либо агрессивные методы лечения, которые все равно не помогут.
В надежде выразить сочувствие языком тела я наклоняюсь сказать, что теперь нам только и остается, что позаботиться о ее комфорте. Делая это, ненароком придавливаю свой галстук.
Это рождественский галстук: ночное небо, старый добрый Санта на санях у самого узла, а вниз по галстуку мчатся Танцор, Скакун и остальные северные олени из упряжки с Рудольфом во главе. Самым же важным и одновременно ужасным было то, что под красным носом Рудольфа – а теперь и под моим локтем – располагалась кнопка, активирующая крошечный динамик.
И из него начинается неистовая MIDI-версия мелодии из песни «Jingle Bells». Я краснею, извиняюсь и бью кулаком себе в живот, тем самым, однако, только перезапускаю гребаную мелодию.
После шести неудачных попыток ее заткнуть, которые, казалось, растянулись лет на пятнадцать, я выбегаю из комнаты и швыряю галстук на сестринский пост. Возвращаясь, думаю о том, какие слова подобрать в качестве извинений, но у одной из дочерей в разгаре неконтролируемый приступ смеха, а все остальные улыбаются. Что ж, возможно, все-таки существует более легкий способ сообщать плохие новости.
Лишь к пяти вечера мне удается организовать себе рождественский ужин: украденный с кухни тост с дрянными конфетами. И вдруг до меня доходит, что я даже не предвкушаю возвращения домой. Мне предстоит тащиться в пустую квартиру: Г.[23]