в которой Посланница Бессмертных в поисках постоянного Сосуда приходит в наш мир, приняв удивительное обличье; Финн бежит от нее в лес и встречает там свою смерть.
Вечером умрет хипстер Финн, и мы станем последними, кто видел его в живых, а пока мы всей компанией валяемся на Поле и болтаем о любви и животах.
– Неправда, – говорит сестра. Уловив в ее голосе легкое раздражение, я поднимаю голову, но она лишь кивает досадливо – отстань, мол, – и продолжает отчитывать Хенну: – Выбор есть всегда. Даже если это любовь – а такими словами, между прочим, не разбрасываются, – даже если это она, можно взять себя в руки и поступить правильно!
– Я сказала, что люблю его веснушки, – уточняет Хенна, – а не его самого. Не передергивай. Да и вообще, я не о том. Я про такое странное чувство, знаешь, когда сердце наполняется до краев… Нет, даже не сердце, а живот. Когда внутри рождается такое чувство, ты сам за себя не отвечаешь.
– А вот и отвечаешь, – уверенно возражает моя сестра. – Отвечаешь!
– Мэл…
– Чувства чувствами, а поступать надо правильно.
Хенна хмурится.
– При чем тут вообще «правильно», «неправильно»? Я говорю о совершенно нормальных для человека переживаниях! И я не виновата, что Нейтан такой клевый.
Опускаю глаза на учебник истории. Касаюсь по очереди каждого уголка и мысленно их пересчитываю. Джаред это замечает.
– Ты сказала, у тебя не было выбора, – стоит на своем Мэл. – Если бы ты смогла его поцеловать, то поцеловала бы – и плевать, кто вас видел. Плевать, есть ли у него подружка. И на Тони плевать…
– Мы с ним давно расстались.
– Да, но ты знаешь, какой он ранимый. Ты бы его убила! А потом сказала бы, что в тот момент за себя не отвечала… Ничего подобного! Отвечала, да еще как.
Хенна закрывает лицо руками.
– Мелинда…
– Что-то я завелась. Больная тема.
– Я и смотрю…
– Не называй меня Мелиндой.
– А Хенна, между прочим, права, – вставляет Джаред. Его голова, как на подушке, покоится на пятой точке у Хенны. – Оно в животе, это чувство.
– Я думала, у парней пониже, – замечает Мэл.
– Нет, это другое. – Джаред садится. – Когда просто хочешь – это одно. Как у животных. А тут другое совсем.
– Ага, – кивает Хенна.
– Оно вот тут появляется. – Джаред кладет руку себе на живот. Пузо у него немаленькое, и мы прекрасно понимаем, что он не стал бы привлекать к нему внимание просто так. Причина, стало быть, веская. – В этот момент ты осознаешь: все, во что ты верил раньше, – полная чушь. Не имеет никакого значения. То, что прежде казалось сложным, внезапно становится простым, как дважды два. Потому что начальник теперь – живот, а он считает, что нет на свете ничего невозможного. И если ты добьешься своего, это не решит всех твоих проблем, но жить станет немного легче.
Джаред умолкает и поднимает глаза к солнцу. Мы все знаем, что он имеет в виду. И он знает, что мы знаем. Хорошо бы он рассказывал об этом почаще.
– Живот тебе не начальник, – спокойно произносит Мэл.
– Ой, – спохватывается Джаред. – Прости…
Мэл мотает головой.
– Я не про то! Сердце тоже не начальник, хотя порой думает иначе. Выбор всегда за тобой. Всегда.
– Нельзя взять и запретить себе чувствовать! – заявляет Хенна.
– Но можно взять и принять правильное решение.
– Ага, – кивает Джаред. – Только это непросто.
– Ранние христиане верили, что душа – в животе, – вставляю я.
Воцаряется тишина; одинокий порыв ветра легонько ворошит траву, словно бы говоря: «Не обращайте на меня внимания».
– Мне папа говорил, – добавляю я.
Мэл опускает глаза на экран ноутбука и вновь берется за домашку.
– Много наш папа понимает!
Ветер слегка усиливается («Ох, простите, пожалуйста», – будто бы говорит он; а ветер-то, похоже, англичанин – дует и сам не понимает, как его сюда занесло); Хенна прихлопывает ладонью листок с заданиями, чтобы не улетел.
– Зачем вообще нужна эта бумага?
– Из нее делают книги, например, – отвечает Джаред.
– И туалетную бумагу, – добавляет Мэл.
– Просто бумага – это вещь, ее можно потрогать. Иногда нам нужны реальные, осязаемые вещи. А не только идеи, – говорю я.
– Вопрос был риторический, – хмыкает Хенна, убирая распечатку с вопросами по Гражданской войне под ноутбук.
Я опять начинаю пересчитывать уголки учебника. Раз-два-три-четыре, раз-два… За мной исподтишка наблюдает Джаред. Порыв ветра взъерошивает волосы («Наше вам почтение!» …А, нет, так вроде ирландцы говорят). Откуда он вообще взялся – в такой солнечный день? Сюда, на Поле, мы выходим только в хорошую погоду, и весна в этом году выдалась на удивление теплая. Вообще-то «Поле» – не совсем поле, а просто заросший травой пустырь, хозяин которого не то умер, не то развелся, словом, построить ничего не успел, только спилил в дальнем конце все деревья, так что получилось несколько удобных пеньков. С дороги нашего укромного места никому не видно: уцелевшие деревья стоят плотными рядами и все загораживают. Чтобы нас найти, надо целенаправленно двигаться в глубь участка, но никто в здравом уме не станет этого делать, потому что живем мы у черта на куличках. Дальше – только лесная чаща. По вечерам слышно койотов, во двор то и дело забредают олени.
– Слушайте, – меняет тему Джаред, – кто-нибудь еще пишет сочинение про восстановление городов после Гражданской войны, или я один такой?
– Я пишу, – говорю.
– Серьезно? – с досадой спрашивает Мэл. – Вообще-то, я тоже.
– И я, – вставляет Хенна.
– Все, что ли? – удивляется Джаред.
Мэл сверлит меня взглядом.
– А ты можешь не писать? Вот просто взять – и не писать?..
– У меня материала завались…
– И что? Я в этой теме хоть немного шарю.
– Так и пиши, кто тебе не дает!
– Нам обоим нельзя писать. У тебя получится клевое заумное сочинение, а у меня сплошное идиотство – по сравнению с твоим.
Опять сестра за старое… Почему она считает себя идиоткой? Это вообще не так, даже близко!
– Уж получше моего, – замечает Джаред.
– Майки, просто не пиши сочинение, и все.
Тут многие скажут: раскомандовалась! А другие удивятся, с чего это мы учимся в одном классе, она ведь на год старше меня. Большинству, конечно, послышатся в ее голосе противные избалованные нотки.
Но большинство ошибается. Она не ноет и не командует, а просит – причем довольно вежливо. И большинству не видно страха в ее глазах.
Зато мне видно. Мэл жутко боится экзамена.
– Ладно, – говорю. – Напишу про причины и предпосылки.
Она благодарно кивает и оборачивается к Хенне:
– Можешь тоже написать про причины?
– Эй! – восклицает Джаред. – А меня почему не просишь – я-то чем хуже?
– Ты серьезно?
– Да нет, шучу, – смеется он.
Джаред здоровенный, бреется лет с одиннадцати, а в прошлом году его взяли полузащитником в футбольную команду, но мы все знаем, что его конек – это матанализ. Дай ему цифры, он кого хочешь за пояс заткнет, а со словами и предложениями не дружит: пишет сочинение и морщится, как старик девяностолетний.
– Мэл, – говорит Хенна, – прекращай…
И тут из-за деревьев выбегает хипстер в развевающемся на ветру винтажном пиджачке. Он машинально поправляет на носу модные очки в черной оправе и бежит дальше – футах в двадцати от нас, – не заметив нашего присутствия. Хипстеры никогда нас не замечают, даже в классе, где мы сидим бок о бок. Он перебегает Поле и скрывается в лесных дебрях.
Секунду-другую мы молча и ошарашенно переглядываемся, как вдруг из-за тех же деревьев вылетает светящаяся девочка. Она тоже нас не замечает – от нее исходит такой яркий свет, что мы невольно прикрываем глаза ладонями, – и вскоре исчезает в чаще.
Минуту мы все молчим. Наконец Джаред спрашивает:
– Это был Финн?
– Один из, – отвечает моя сестра. – По-моему, их всех зовут Финнами.
– Не, точно есть пара Диланов, – говорит Хенна. – И один Нэш.
– И Сатчелы, – вставляю я. – Мальчик Сатчел и девочка Сатчел.
– Это был один из Финнов, точно вам говорю.
Вдруг из того места, куда должны были убежать хипстер (да, пожалуй, Джаред прав, его в самом деле зовут Финн) и светящаяся девочка, поднимается столп яркого голубого света.
– Что они там делают? – озадаченно спрашивает Мэл. – Откуда девчонка-то взялась?
– И почему она светится? – подхватываю я.
– Главное, чтобы школу не трогали, – говорит Джаред. – А то в прошлый раз моему двоюродному брату аттестат на парковке вручали.
– Как думаешь, Нейтан – хипстер? – спрашивает Хенна.
Мэл стонет.
– Ну, имя у него в принципе хипстерское, – протягивает Джаред, глядя на растущий столп голубого света.
– Кто станет переводиться в новую школу за пять недель до выпускного? – как бы невзначай спрашиваю я, мысленно пересчитывая уголки учебника.
– Как раз в таких влюбляется наша Хенна, – цедит Мэл.
– О ГОСПОДИ, Я НЕ ГОВОРИЛА, ЧТО ВЛЮБИЛАСЬ! – взрывается Хенна.
Моя сестра отвечает кривой усмешкой.
– Ну-ну, и чего ты тогда завелась? Или у тебя живот урчит?
Ветер внезапно стихает.
– Свет погас, – замечает Джаред.
Столп света действительно исчез, не слышно ни шагов, ни хруста веток. Мы молча наблюдаем за лесом, не зная, чего ждать, и вдруг подпрыгиваем на месте от неожиданности: ноутбук моей сестрицы начинает проигрывать нашу любимую песню. Это она такую напоминалку поставила – песня играет в те дни, когда родаки на весь вечер уезжают к бабушке.
Значит, можно забуриться к нам домой.