Лишь видит в зеркало она
Виденья мира, тени сна,
Всегда живая пелена…
Видимые женщины гордятся изгибами. А невидимые крадут твой пончик.
Отрывок из «Выпуска девяносто второго» Кейт Хемсворт
(«Лайф стори пресс», 2023 г.)
Хотела бы я поподробнее рассказать про Второй Случай. Но мне было всего тринадцать. Мне и своих проблем хватало. В «Малберри» от учениц ожидали высокой успеваемости. На Доску почета каждый год гордо вывешивали фотографии выпускниц, поступивших в Оксфорд и Кембридж. Я каждый вечер корпела над горой домашних заданий, а на выходных их скапливалось в два раза больше. Особыми успехами я похвастаться не могла: английский и физкультура удавались мне неплохо, я очень старалась в театральном кружке и на музыке, зато с математикой был полный швах, а с латынью и французским – и того хуже. Наша классная, миссис Ларами, ясно дала понять: нужно учиться усерднее. Родители нашли мне репетитора по математике, поэтому свободного времени стало еще меньше; к тому же мама с папой ожидали, что я вскоре исправлю оценки.
И только на физкультуре я забывала о тревогах. Мистер Дэвис был спортивным, нестрогим, симпатичным и компанейским. Когда-то он играл в Премьер-лиге, а потом стал учителем в нашем спортивном кружке, вместо спортивного костюма носил шорты, и все девчонки его обожали. Мистер Дэвис никогда не обедал в кафетерии с другими учителями. Он перекусывал сэндвичами либо на поле, либо у беговой дорожки. Иногда мы поглядывали издалека, как он наматывает круги по полю. У нас сложилась своя компания – «любимицы мистера Дэвиса», – и на обеде мы сидели с ним, или в спортивном зале, или на поле, если погода позволяла. В клуб входили мы с Лорелей Джонс, а еще Грейс Оймейд, которая могла пробежать стометровку за двенадцать секунд, после уроков занималась в местном спортивном клубе и к тому же, как говорил мистер Дэвис, вполне могла попасть в национальную сборную, а то и в олимпийскую.
Мы немножко завидовали Грейс, ведь мистер Дэвис особенно ее выделял. Хотя завидовать Грейс было глупо. Когда она начинала бегать, оставалось только изумляться, как воздух искрился от ее движений, словно она явилась из другого мира. Самая высокая девочка в классе; несоразмерно длинные ноги, узкая голова и взрослившая ее короткая стрижка. Грейс стеснялась и частенько сутулилась, пытаясь скрыть рост. Зато стоило ей побежать, как все менялось. Она становилась существом из другого мира, невыразимо прекрасным. Глядя на нее, вполне верилось, что девочки могли превращаться в гепардов и газелей. А еще ей нравился мистер Д., пусть она и не признавалась. Рядом с ним она прямо светилась. А Берни Мун – нет. Она никогда не наблюдала, как мистер Д. бегает. Только почему-то всегда приходила посмотреть на тренировку, хотя никогда не участвовала. Была бы я повнимательней… Да что мы понимали в тринадцать лет!
Последняя четверть в старой школе. В следующем году мы переходили в среднюю. Пригревало летнее солнышко, и мы с подружками больше времени проводили на стадионе с мистером Д. Берни сидела на траве с привычным обедом из дома (вафлей в шоколаде «Голубая лента», сэндвичем с арахисовым маслом, яблоком «Гренни Смит») на каждой тренировке, но никогда на нас не смотрела и ни с кем не разговаривала. Только следила, как мы бегаем, да так пристально, что мне становилось не по себе. Не могу даже объяснить почему. Становилось, и все. Лицо у нее розовело, дыхание учащалось, и под конец пробежки она едва переводила дыхание, прямо как мы. Лорелей Джонс думала, что Берни лесбиянка, и пустила по школе слух, как та кайфует от бегущих девчонок. Я немного пристыдила Лорелей, и мы с ней даже ненадолго поссорились, но Берни Мун и внимания не обратила. Так и приходила на нас смотреть до самого дня состязаний.
День состязаний в «Малберри» выпадал на конец летней четверти. Участвовали все ученицы, от десятилеток до выпускниц. Соревнования были разные: и бег, и теннис, а под конец – всеобщий забег на восемьсот метров. Родители смотрели на нас с трибун, а девочки сидели на траве с подружками, болтали, делились вкусностями, подбадривали свои команды, плели венки из ромашек и вообще наслаждались летним солнышком.
Казалось бы, чудесный день. Четвертные контрольные закончились, учителя махнули на нас рукой, и на уроках нам только устраивали викторины и игры. Меня отобрали для трех соревнований в моей категории: бега на четыреста метров, эстафеты и стометровки с препятствиями. Моя мама и мама Берни собирались прийти. Вдобавок пригласили почетную гостью, даму Хэтти Рендалл, давнюю выпускницу школы, – много лет назад ее наградили серебряной медалью на чемпионате Европы. А я взяла и растянула лодыжку, когда дурачилась на турнике, и мистер Дэвис меня отстранил. Сама виновата, и все равно на душе было гадко. Конечно, я бы не обошла Грейс Оймейд, но теперь мне пришлось сидеть на складных стульях с другими девчонками, не допущенными до состязаний, – мы этот ряд называли «отстойный уголок».
Мои подруги устроили пикник по другую сторону беговой дорожки. Лорелей, судя по виду, веселилась больше всех, смеялась пронзительно и немного издевательски. Иногда она поглядывала на меня и остальных девчонок – Эми Уоттс, страдающую церебральным параличом, Джози Флетчер, сломавшую лодыжку, и девочек, у которых пошли месячные, – и смеялась еще громче. Противно. Терпеть не могу, когда все вместе, а я сижу одна. На миг мелькнула мысль: «А ведь у Берни всю жизнь так», и меня кольнул потаенный стыд.
Берни сидела на траве поодаль от меня. Одна-одинешенька, словно от нее расходились круги, как от брошенного в лужу камня. Другие девочки сидели группками, или болтали, или делали растяжку. Впервые за три года я немного пожалела Берни.
Потом начался бег на четыреста метров. Из громкоговорителя раздался голос мистера Д.: он велел участницам приготовиться. Грейс встала с травы. Ее длинные коричневые ноги в темно-синих шортах привлекали внимание – такие крепкие, стройные. Берни тоже поднялась, коснулась ее руки и что-то сказала. Возможно: «Ну, удачи». Хотя, зная Берни, скорее что-нибудь о лошадях или книгах, или спросила, какую суперспособность Грейс выбрала бы – становиться невидимой или уметь летать. Только вот ее лицо… Напряженное, почти сердитое…
Грейс растерялась, словно Берни сказала нечто странное, а потом пошла к линии старта. К ней присоединились остальные: Лорелей Джонс, Кейт Линдси, Дженни Эшфорд, Линда Кайт – в общем, все талантливые бегуньи школы. Мистер Дэвис пожелал им удачи. Выстрел стартового пистолета – и Грейс побежала первой, как всегда. Природный талант. Никто и не надеялся ее перегнать. Даже участвовать было незачем, разве только за дополнительные баллы, и потом, никто не хотел опозориться перед мистером Д.
Настало время Второго Случая. Да-да, того самого. С виду ничего особенного не произошло, просто Грейс вдруг замерла. Я сидела далеко и не видела ее лица, но помню впечатления: она остановилась резко, будто врезалась в стену. Кое-какие девочки тоже замедлили бег, а потом неохотно ускорились, как машины на скоростной магистрали после аварии. Дженни и Лорелей добежали до финишной прямой одновременно, а Грейс сошла с дорожки, взяла спортивную сумку и отправилась к воротам школы. Несколько девочек пытались ее догнать, но мистер Д. жестом велел им остаться и побежал сам. Пока он поравнялся с Грейс, она уже дошла до парковки. Они стояли вдвоем среди машин. Мистер Д. положил руку ей на плечо, но Грейс высвободилась. Ветер донес до ушей ее крик: «Нет! Больше никогда!» Потом она убежала прочь, а бедный мистер Д. остался стоять, растерянный и удрученный. Потом он объяснил нам, что у Грейс сдали нервы, однако она не вернулась в школу, а на следующий год мы узнали: она ушла из «Малберри» в «Солнечный берег» – обычную общеобразовательную на другом конце города.
Девочки окружили мистера Д. Все, кроме Берни. Она стояла в своем маленьком одиноком кругу – несчастная, в спортивных штанах и с длинными косичками, как у маленькой. Прижимала ладони к животу, словно ей больно. А потом зашагала обратно к «отстойному уголку».