Несколько парней и девушек, громко переговариваясь и пересмеиваясь, потягивали вино за соседним столиком.
Вся атмосфера «Варежки» постепенно накалялась от какого-то ожидания.
Примчался Бутман и, громко дыша, сел рядом со мною.
– Еще не принесли? – удивленно спросил он, оглядывая пустой стол. – Вот козлы, блин! Вы только не волнуйтесь, Танюша, сейчас притащат!
Я не ответила, продолжая скромненько высиживать, сложив ручки на сумке, где у меня надежно прощупывался пистолет, и высматривала своего любезного друга Вову Прокопенко.
А его нигде не было видно!
Эстрада осветилась прожектором, до этого таившимся в темном углу зала.
Дыша на меня усиленно пережевываемым «Орбитом», Бутман прижался ко мне и стал доказывать, что вот-вот сейчас самое интересное и начнется.
Я слегка отстранилась, Бутман собрался возразить, но тут подошла непонятная фигура и стала с подноса выставлять на стол его заказ.
– А алкоголь? – громко спросил Бутман и радостно крякнул, увидев бутылку розового «бордо». – Все, вали отсюда, – махнул он официанту.
Я наконец-то разглядела то чудо, которое нас обслуживало. Это была девушка… кажется. Она была в закрытом купальнике, а, пардон, пониже пупка у нее была прикреплена веселенькая висюлька из розовой резины, имитирующая фаллос.
Я задумчиво смотрела вслед официанту, пока он – или она, уже не знаю – не почувствовал мой взгляд.
Официант повернулся и послал мне воздушный поцелуй. Это меня отрезвило, и я обратила внимание на эстраду.
Там уже обозначились в освещенном прожектором пятачке две девушки в купальниках и, поставив на краю эстрады стул, принялись довольно-таки вульгарно изображать лесбийскую любовь.
Не знаю, как других, а меня больше всего интересовало, хорошо ли выметена эта эстрада, и если нет, то как себя чувствуют девушки?
Через три минуты девушки избавились от той одежды, что была на них, и затихший зал внимательно наблюдал за самой неприкрытой откровенностью в их действиях.
Бутман весь извертелся на своем стуле, стараясь и зрелища не упустить, и мне внимание оказать.
Джентльмен разрывался, но пока справлялся с нагрузкой.
Прокопенко все еще не было, но зато я заметила кое-что любопытное.
Толстяк, интересовавшийся мною, оказался оператором этого кустарного эротического шоу. Он с ужасно занятым видом суетился слева от эстрады. Толстяк включил еще один прожектор, поменьше первого, установил на плече большую видеокамеру и, то приседая, то наклоняясь под разными углами, старательно снимал все действо.
– Бутман, – обратилась я к своему соседу.
Тот живо отреагировал.
Он положил мне одну руку на бедро, вторую на плечо и горячо продышал в ухо:
– Все, что хочешь!
– Даже так, – я передернула плечами, но руку он не убрал, – а для чего эти съемки?
– Реклама! – это слово высказал Бутман таким тоном, словно я спросила, в каком городе живу. – Жорик потом монтирует и посылает на фестивали наших. Его уже по всему миру знают. От Москвы до…
Бутман отвлекся и наклонился к девушке, сидящей за соседним столиком, что-то у нее спрашивая.
– От Москвы до Киева и в каждом вагоне, – закончила я за него.