Рожнов внимательно прочитал показания Сухова, мимоходом взглянув, правильно ли все оформлено, сколол листки скрепкой, положил их на стол, придавил сверху двумя большими тяжелыми кулаками.
– Что ты намерен делать? – спросил он, помолчав.
– Возбуждать уголовное дело по факту явки с повинной.
– Возбуждай, – кивнул Рожнов. – Сегодня же.
– Если вы не против, я это сделаю вечером. А сейчас надо бы с оперативной группой выехать на место.
– Вряд ли в этом есть смысл, – Рожнов пожал плечами. – Вторая неделя пошла… Что изменится, если ты приедешь туда на полчаса раньше? Давай не будем нарушать закон. Возбуждай дело, оформляй документацию и выезжай с богом.
– Закон позволяет в случае, когда…
– Закон много чего позволяет. Но не надо злоупотреблять этим. Такие вещи плохо сказываются на законе. Лучше все-таки, когда он соблюдается до самых последних кавычек.
– Даже в ущерб…
– Закон не может соблюдаться в ущерб чему бы то ни было, – с нарочитой назидательностью проговорил Рожнов. – Закон может соблюдаться только во благо. Даже если это благо не проявляется сию минуту. Если ты, Демин, с кем-то поступил, как тебе кажется, справедливо, но противозаконно, это значит, ты сорвал чужие аплодисменты. Человек, возможно, будет благодарен тебе, но в законе он усомнится. И в конечном итоге ты добьешься противоположного результата, нежели тот, к которому обязан стремиться по долгу службы. Ты меня понял?
– Да, вполне, – сухо ответил Демин. – Закон есть закон. Я могу идти?
– Тебя покоробило мое нравоучение? – Рожнов усмехнулся. – Напрасно. Мы оба в данный момент находимся в служебном кабинете. А служебный кабинет – это не только помещение, это третий собеседник. Да, нас здесь трое – он, ты и я. И последнее слово за ним. Некоторые, я заметил, тяготятся служебными отношениями и стремятся их как-то облегчить, придать им характер приятельских. Я не сторонник подобных усовершенствований. Приятельские отношения, несмотря на всю их привлекательность, чреваты необязательностью. Невелика беда, если это происходит в театре или в…
– Я все понял, Иван Константинович. Мне можно идти?
– Иди, – Рожнов отрешенно наблюдал, как Демин взял показания Сухова, приставил стул, направился к выходу. – Хотя постой… Подойди, пожалуйста, сюда. Присядь. Хочешь совет?
– Конечно.
– Не надо так щепетильно относиться к своему самолюбию. Оно от этого только страдает. Его нужно почаще окатывать холодной водой, выносить на свежий воздух, встряхивать. Не стоит холить и нежить его, как комнатный цветок. В конце концов, самолюбие – это тоже рабочее качество, и надо, чтобы оно приносило пользу, а не усложняло жизнь, не трепало нервы, не портило настроение.
– Это интересно, – усмехнулся Демин.
– Смотрю я на тебя, Демин, и думаю… – произнес Рожнов свою привычную фразу. – Ведь ты еще не следователь в полном смысле этого слова, хотя и не согласишься со мной…
– Кто же я, по-вашему, Иван Константинович?
– Не надо, Демин, на меня обижаться… Вернее, хватит на меня обижаться. Постарайся выслушать меня внимательно и не думай, что я хочу тебя поставить на место… Мне скучно этим заниматься… Демин, ты находишься в процессе утруски, усушки, уминки – не знаю, как еще можно сказать. Вот ты сейчас загорелся, готов тут же сорваться с места, мчаться куда-то, что-то выяснять… Но тебя зажгла не сама предстоящая работа, а необычность происшествия. И я опасаюсь, что ты и в дальнейшем при расследовании будешь искать нечто из ряда вон, а?
– Вы полагаете, что ничего необычного в этой истории уже не будет?
– Да, именно так. Полагаю. Все странное кончилось. Дальше пойдет проза. Тяжелая, трудоемкая, вязкая проза нашей работы.
– Не возражаю, – ответил Демин.
– Отлично, – похвалил Рожнов. – Еще одно… У меня такое ощущение, будто ты иногда стесняешься задавать людям жесткие вопросы, уличающие их в неблаговидных поступках, ты будто боишься – как бы они не решили, что ты думаешь о них плохо.
– Совершенно верно! – подхватил Демин. – Я отношусь с уважением к людям, которых допрашиваю. Ведь только суд может назвать их виновными, разве нет?
– Не лови меня на слове, Демин, это легко, но никому не нужно. Я медленно соображаю, но мои мысли прямее, тебе не кажется? Да, у меня меньше скорость, но я выбираю более короткий путь. Так вот, мне кажется, будто ты слегка, самую малость, стесняешься своей профессии, будто тебе неловко оттого, что ты встретился с человеком в такой вот роли. Да, ты умеешь разговаривать с людьми, умеешь расположить их, добиться контакта, они нередко признаются тебе в тех вещах, в которых не признались бы тому же Кривицкому. Но взглянем правде в глаза – не потому ли они ведут себя так, что чувствуют твою слабинку? Они надеются тебя разжалобить. Вот здесь, – Рожнов ткнул пальцем в показания Сухова, – все написано так, будто этот человек заранее уверен в твоем сочувствии.
– Разве это плохо? Было бы хуже, если бы он заранее был уверен, что я его никогда не пойму.
– Ладно, опять ты поймал меня на слове, – хмыкнул Рожнов. – Здесь, – он положил плотную ладонь на листки, – есть бравада, но есть и надежда на прощение.
– Кроме бравады и надежды, там есть уйма деталей, там есть искренность и откровенность. Там есть и лукавство, но кто в его положении мог бы удержаться от этого? Он жизнь свою спасает.
– Может быть, ты и прав, – медленно проговорил Рожнов. – Хорошо хотя бы то, что поговорили об этом. Теперь о деле… Сегодня выезжать поздновато. Пока приедешь – стемнеет.
– Водолазы нужны, Иван Константинович.
– Вот видишь, и водолазы нужны. Это я беру на себя, мне есть с кем договориться. Итак – завтра утром?
– Годится.
Оперативная группа остановилась наверху, на краю обрыва. Вниз, к реке, вела узкая прерывистая тропинка, оканчивающаяся в камышах у самой воды. Сухов вылез из машины первым и, подойдя к бордюру, ссутулился, сунув руки в карманы своего зеленого скрежещущего плаща и отвернув лицо от холодного ветра.
– Вон там, – сказал он Демину, дернув рукой в кармане. – На той полянке внизу… Мы со стороны реки подплыли…
– А что это за тропинка? Кто по ней ходит, если она у воды обрывается?
– Рыбаки иногда подъезжают на автобусе и спускаются вот здесь, очень удобно. А если там, внизу, свернуть, вдоль берега можно быстро до нашего дома добраться.
Демин первым ступил на тропинку, сделал несколько шагов и, не удержавшись, сбежал вниз. Обрыв оказался настолько крутым, что сойти спокойным шагом ему не удалось. Вслед за следователем вниз скатились оперативники, фотограф и наконец Сухов.
– Невеселое местечко, – пробормотал Демин, оглядываясь.
Почти от самой воды поднимался крутой откос, вверху время от времени проносились машины. Отсюда их не было видно, только по шуму моторов можно было догадаться, что там довольно оживленное движение. Обрыв, похоже, использовали как свалку – берег был усеян ржавыми консервными банками, строительным мусором, тряпьем, кроватными сетками. Да и водители иногда не прочь были сбросить здесь из самосвалов мусор, чтобы не везти за город.
– Да, – протянул фотограф, – не хотел бы я закончить свои дни в таком месте. – Он уже успел снять площадку сверху, от автобусной остановки, потом сфотографировал откосы, спуск к реке, мост, несколько раз щелкнул Сухова, когда тот рассказывал о происшедшем. Демин, наблюдая за ним, уже мысленно выводил надписи к будущим снимкам… «Сухов показывает место, где лежал неизвестный мужчина», «Сухов показывает место, куда причалила лодка»…
– Послушайте, Сухов, а ваш дружок не говорил, как он здесь оказался?
– Нет, я не спрашивал, а он… Мне показалось, что ему будут неприятны мои вопросы.
– До чего утонченные отношения у вас, оказывается, были! – чуть ли не с восхищением произнес Демин.
– Вначале я попробовал расспросить его, но он сказал, чтобы я заткнулся. Так что отношения были не очень утонченные, – Сухов с укором посмотрел на Демина. – И еще… Мне бы не хотелось, чтобы вы называли его моим дружком. Мы виделись с ним первый раз и, я надеюсь, последний.
– Николай сказал, чем он ударил того человека?
– Камнем…
– А где же камень?
– Не знаю… Он не говорил, а я…
– Ребята! – позвал Демин оперативников. – Помимо окурков, бумажек, пуговиц – да, Сухов? – может попасться камень, которым нанесен удар. Так что имейте в виду.
Поглядывая искоса на Демина, Сухов чувствовал зависть. В беретке, плотном свитере и кожаной куртке, в туфлях на толстой подошве, Демин, казалось, ощущал себя легко и уютно. А вот Сухову было неважно, противно как-то. Глаза его стали красными, слезились, и он поминутно вытирал их ладонью, вытирал резко, будто слезы досаждали ему или выдавали в чем-то.
– Где вы его сбросили?
– Вон там, – Сухов показал в сторону моста. – Между вторым и третьим пролетом. Там самое глубокое место, метров шесть-семь…
– Я говорю обо всем этом, чтобы вы хорошенько припомнили обстоятельства, – Демин не спускал глаз с Сухова. – Завтра утром вам придется подробно все объяснить водолазам.
– Водолазам?!
– А как же! Будем искать. Если вы действительно утопили того человека – найдем. – Он повернулся к оперативникам. – Ну что, ребята?
– Ничего, Валя, не нашли. Чистота. Просто удивительно!
– В самом деле странно, – Демин посмотрел на Сухова. – Вам не кажется? Столько возни было в ту ночь, столько суматохи на берегу, и на тебе – ни одного следа!
– Я же говорил вам, что Николай наутро возвращался сюда… Может быть, он что-то и нашел…
– А без Николая вы не приходили сюда после той ночи?
– Нет, – твердо сказал Сухов. – Что мне здесь делать? – спросил он, не удержавшись.
– Не знаю… Но только я на вашем месте заглянул бы на всякий случай. Может быть, для того, чтобы наверняка убедиться в том, что версия, которую вы изложили в своих показаниях, не полетит к чертовой матери из-за какого-нибудь пустяка. Из-за оторванной пуговицы, брошенного окурка… Мало ли чего. Ведь вы осторожный человек, Сухов. Вы не пришли к нам, пока не убедились, что Николай уехал из Москвы.
– Я сказал правду! Я вам все сказал!
– А я что? – усмехнулся Демин. – Всего лишь позволил себе слегка усомниться… Вот смотрите, – Демин взял Сухова под локоть и медленно пошел с ним вдоль тропинки. – Вы несколько дней шатались с Николаем по Москве и чувствовали себя сообщниками, друзьями по несчастью. Так? И за все эти дни вы не дали нам знать о совершенном преступлении, не хотелось предавать убийцу, да? А потом, когда он уехал из города, вы что делаете? Выжидаете еще несколько дней…
– Я болел! Это может подтвердить врач! Ко мне вызывали «Скорую помощь»!
– Не возражаю, – спокойно сказал Демин. – Возможно, это действительно так и было. Так вот, выждав несколько дней после отбытия Николая из города, вы приходите к нам. Объясняете свое решение тем, что вам надоело бояться, опасаться стука в дверь и так далее. Будь что будет, подумали вы, много не дадут, а там, глядишь, за добровольную явку вообще условным сроком отделаюсь. Так?
– А что, – согласился Сухов, – почему бы мне не прикинуть шансы на спасение?
– Но, прикидывая шансы, вы не могли не побывать здесь. Это естественно. Ох, Сухов! Чует мое бедное следовательское сердце, что вы здесь были. Сунув руки в карманы куртки, спрятав подбородок в высокий воротник свитера, Демин подошел к самой воде и долго смотрел в сторону моста. По реке плыли размокшие листья, казавшиеся мертвенно-бледными в сумрачном свете дня, мелкая рябь гасла у берега, заросли камыша шелестели на ветру. У самого берега камыш явно поврежден, потоптан. Были ли это Сухов со своим таинственным Николаем или кто-то другой… До сих пор у Демина не было доказательств того, что убийство действительно произошло. Да и в Москве за последнее время никто не пропадал, во всяком случае, никаких запросов, заявлений…
– Валя! – вдруг услышал Демин. Обернувшись, он увидел, что один из оперативников внимательно рассматривает что-то в пожухлой траве. – Нашел! Кровь!
– Ты уверен?
– Сам не видишь? Смятая трава, даже не просто смятая, а вывороченная каблуками, и эти вот пятна, а?
– В самом деле, темно-бурые пятна, по виду напоминающие кровь, – Демин произнес фразу из будущего протокола осмотра. Кровь это или не кровь, человеческая ли она, какой группы – все это установят эксперты, а следователь напишет в протоколе спокойную фразу: на траве обнаружены бурые пятна, напоминающие кровь. – Да, – повторил Демин, – это уже кое-что… Если завтра еще и водолазам повезет, то вас вообще можно оправдать, – улыбнулся он Сухову.
– Разве я под подозрением?
– А как вы думаете? Прокурор, суд – это ладно, это их дело. А вот вы сами, для себя, уже очистились?
– От чего? – зло спросил Сухов. – От чего вы мне предлагаете очищаться? Я поступил, как подсказала мне совесть, как должен поступить каждый порядочный человек!
– Вы имеете в виду утапливание трупов с привязанными камнями?
– Оскорбление тоже входит в обязанность следователя? – оскалился Сухов.
– Нет, это в мои обязанности не входит. Но иногда приходится общаться со столь странными людьми, что не всегда заранее знаешь, какие твои слова будут восприняты за оскорбление. А знаете, Сухов, почему вы так со мной разговариваете?
– Как я с вами разговариваю?
– Ну… С этаким вызовом… В ваших словах все время чувствуется обида… Будто вы ожидали к себе несколько иного отношения. А? Ведь вы гордитесь своим поступком, тем, что пришли к нам? Ну, совсем немного, а? Вы отважились на явку с повинной и всерьез полагаете, что мы должны быть благодарны вам, должны оказывать всяческие знаки внимания и почтения… Так? Может быть, вы совершили мужественный поступок…
– А разве нет? – Сухов вскинул подбородок. – Я не желаю знать, кто прав, кто виноват, не мое это дело. Есть люди, которые деньги получают, разбираясь в подобных вопросах. У них есть на это право. А у меня нет. И я не хочу этим правом обладать. И вы тоже избавьте меня… Избавьте!
– Неужели для того, чтобы иметь свое мнение, нужно специальное разрешение? У вас есть понятия о чести, достоинстве… Вы со своей колокольни можете судить кого угодно. Это делают все люди. Некоторые даже очень охотно. А вот вы почему-то отказываетесь… Или все-таки судите? Конечно, судите, но не хотите вслух говорить об этом. И знаете почему? Понимаете, что ваша мораль несколько отличается от общепринятой, и предпочитаете молчать о ней. Вот такое у меня ощущение… – Демин отошел от Сухова, сделал несколько шагов к берегу, но неожиданно обернулся. – А скажите, Евгений Андреевич, что вы здесь нашли, когда приходили без Николая?
– Камень! – выпалил Сухов. – Камень нашел, которым Николай убил того человека. Он валялся вот здесь! Ну и что?!
– Куда вы его дели? – спросил Демин негромко.
– В воду бросил! Вон туда! Как можно дальше!
– Зачем?
– Не знаю. Уж если вы так ловко разобрались в моей натуре, то объясните мне, зачем я это сделал? Ну?!
– Мне кажется, – медленно проговорил Демин, – что вы напрасно это сделали. Потому что камень подтвердил бы ваши показания. А вы почему-то взяли да и забросили его в воду…
Оперативники, услышав разговор, подошли поближе.
– Будем искать камешек-то? – спросил один из них.
– Какой смысл?! – Демин пожал плечами. – Он в ил зарылся, на нем ничего не осталось – какое это доказательство? Хотя… Это может подтвердить, что Сухов ведет с нами честную игру. А, Сухов? Если вы действительно бросили камень в воду с каким-то умыслом, то вам незачем признаваться в этом, правильно?
– Ну что вы все ищете какой-то смысл, подсмысл, умысел! – протянул Сухов плачуще. – Неужели вы не можете понять, что чаще всего человек совершает поступки бессознательно, не преследуя никаких тайных целей, подлых замыслов! Просто блажь вот такая на меня накатила!
– Странная, однако, на вас иногда накатывает блажь. Да, в большинстве случаев человек совершает необходимые, очевидные поступки, не задумываясь. Но я не встречал людей, которые совершали бы преступление…
– Опять вы о том же!
– А о чем же еще, Сухов! – воскликнул Демин. – У нас с вами нет других интересов. Что-то, я смотрю, быстро вам надоели эти разговоры… Нам наверняка придется не один месяц толковать об этом. Набирайтесь терпения, Сухов. Берите себя в руки, сжимайте зубы и терпите.