1
Фанни Боровская, крашеная блондинка лет тридцати, была, что называется – на любителя. Бледное лицо, выразительные глаза и яркие, словно кровью вымазанные губы.
Её муж до своей преждевременной кончины работал коммерческим директором в какой-то сомнительной фирме, которая занималась перекраской автомобилей. Собственно говоря, он не умер в прямом значении этого слова; Фанни его пристрелила.
В последнее время он действовал ей на нервы. Так, например, придя с работы, муж сразу становился на четвереньки и вёл себя, как собака. Бегал с весёлым лаем по комнатам, ел из миски (причём требовал, чтобы миска обязательно стояла рядом с мусорным ведром), приносил Фанни тапочки в зубах, обожал, когда она его чесала за ушком… И всё это, в принципе, было бы вполне терпимо; мало ли у кого какие причуды?.. Но всему же есть предел.
В один прекрасный день муж наотрез отказался разговаривать, а только тявкал и скулил. А когда Фанни попыталась заставить его сказать хотя бы одно человеческое слово, он злобно укусил её.
Фанни, недолго думая, достала из ящика пятизарядный револьвер старого образца и всадила в взбесившегося мужа все пять пуль… Ей без труда удалось убедить молоденького следователя, что это была месть мужниных конкурентов.
…Фанни сидела в темноте. Фанни любила темноту. В темноте она чувствовала себя более защищённо, чем при искусственном и уж тем более – естественном освещении.
Схватив фляжку с коньяком, Фанни надолго присосалась к горлышку. На неё напал безудержный смех, когда она вспомнила покойного мужа-пса. «Ш-ш-ш… – сказала она себе. – Они могут услышать. Они уже близко».
Ещё чуть понежившись на диванчике, Фанни вскочила и понеслась на кухню. Здесь она опустилась на четвереньки перед чистой эмалированной миской с молоком (грязную миску мужа Фанни давно выкинула на помойку) и, высунув розовый язычок, начала жадно лакать. Молоко скисло, и Фанни испытывала от этого странную смесь наслаждения и отвращения.
Напившись молока, она запрыгнула на широкий подоконник, а после выпрыгнула в заблаговременно открытое окно… И так – прыг-прыг-прыг – допрыгала до крыши.
Оказавшись на крыше, Фанни сладко потянулась. Вот этот момент перехода она любила больше всего. Острое ощущение полноты жизни охватило её от кончиков ушей до кончика хвоста… Да! Фанни была кошкой!.. Она ещё и потому пристрелила мужа (и это было главное!), что он не просто прикидывался собакой, но по сути своей был собака. Фанни же, как всякая нормальная кошка, люто ненавидела собак.
…Под утро Фанни вернулась домой. Усталая, голодная и счастливая. Вполне удовлетворившая свою похоть. Она залезла в ванну и долго лежала в тёплой воде, не шевелясь и закрыв глаза. Наслаждаясь…
Когда Фанни вошла в спальню, ей вдруг показалось, что наступила новогодняя ночь. Непонятное сияние озаряло комнату. Словно бы от разноцветных лампочек, горящих на ёлке. Фанни охватил дикий восторг. Раскинув руки, она закружилась. Но тут же остановилась. «Ш-ш-ш… – сказала она себе. – Они уже здесь».
2
Жизнь – временное явление, потому что даётся нам на время. Её надо просто переждать, как пережидают дождь или снег…
Вот Макаров и пережидал.
В общем, когда в соседней квартире Фанни уснула, Макаров – наоборот – проснулся. И сразу же задел локтем будильник, стоящий на прикроватной тумбочке. Часы упали на пол. Тиканье прекратилось. На улице завыла собака. «Сегодня непременно кто-нибудь умрёт, – подумал Макаров. – Может быть, даже я». Он встал с кровати и пошёл в ванную ополоснуть лицо. «Время остановилось, – сказал он своему отражению в зеркале. – Время дало трещину».
В городе было ещё пять зеркал, в которые Макаров более-менее регулярно смотрелся. Два из них он любил; два других нет. А одно – пятое – просто-таки ненавидел. Это зеркало находилось в туалете пивнухи, в которую Макаров частенько захаживал. Из-за своей неумеренной любви к пиву ему никак не удавалось избежать неприятного зрелища. Каждый раз, заскакивая в туалет, он обязательно натыкался на своё отражение…
Макаров вернулся в комнату. Будильник валялся на полу. А с иконы, висевшей в углу и изображавшей святого Серафима, нагло ухмылялась голая девица. «Плохо день начинается, – с тоской подумал Макаров. – Ох, плохо…» Его вновь охватило предчувствие близкой смерти. Он взял трубку и набрал номер автоответчика времени. В трубке стояла кладбищенская тишина.
Включив компьютер, Макаров забарабанил по клавиатуре. «Время дало трещину, – печатал Макаров. – И в эту трещину полезли всякие гады и твари. Извиваясь, раздирая до крови жирные бока, хватаясь за острые края…» Перестав печатать, Макаров резко отодвинул клавиатуру. Так резко, что та полетела на пол.
Затем Макаров оделся и вышел из дома.
«Вот это – моё, – думал он, бредя по грязным улицам. – Мерзкий дождь, разворошенные помойки, хмурые лица прохожих…» Впрочем, возможно, всё это лишь аберрация зрения. И на самом деле светит солнце, помоек нет и в помине, а все прохожие радостно улыбаются… «Не дай Бог, – подумал Макаров. – Мне этого не надо. Мне хорошо, когда – вот так».
Пивнуха была ещё закрыта, и Макаров решил сходить в кино. Свет в зале погас. На экране замелькали кадры погонь и перестрелок. А в душе у Макарова нарастала тревога. «Что ж такое получается? – думал он. – Время остановилось, и они полезли…» Но, похоже, кроме Макарова никто этого не заметил… Заба-а-вно. Время треснуло, как старая чашка, а все продолжают жить, словно ничего не произошло.
Макаров глянул на светящийся циферблат. Да, время стои́т. А эти упорно продолжают лезть. Режут в кровь скрюченные пальцы… Интересно, какого цвета у них кровь?.. Жёлтая?.. Или, может, зелёная?.. Макаров, не досмотрев фильм, вышел на улицу.
Вышел и – остолбенел!
Вместо милой сердцу пивнухи его глазам явилось шикарное заведение с витринами. На одной витрине красовалась смазливая девица; с другой – скалились породистые псы…
Дверь сама собой открылась, как бы приглашая Макарова войти. И он вошёл.
3
Внутри всё мигало, сверкало и переливалось.
Зеркальные плитки пола. Зеркальная стойка бара. Блестящие шары под потолком… Там и сям стояли столики с розовыми ночничками… Словом, всё было как положено.
Вот только… дверь в посудомойку приоткрыта, и лысый карлик с придурошной ухмылкой орудует у раковины с грязной посудой; вот только барменша… как бы это сказать… гермафродитка; вот только грустная девушка в бледно-голубом платье, сидящая на краю эстрады, уж больно смахивает на утопленницу… А так… так всё нормально.
Макаров огляделся. Десятки зеркал враждебно смотрели на него пустыми глазницами. Ни в одном из них он не отражался.
«Начинается», – подумал Макаров.
К нему через весь зал суетливо подбежал распорядитель.
– Добро пожаловать, гость дорогой, – оскалился он в неприятной улыбке.
Макаров взглянул на его руки. Обе ладони распорядителя были в свежих порезах.
На эстраде появился здоровенный саксофонист с удивительно уродливой физиономией. Одни рыбьи глаза чего стоили. Он стал выдавать на своём саксе хриплые прерывистые звуки. Девушка-утопленница тотчас забралась на сцену и начала извиваться в медленном танце.
Распорядитель повёл Макарова в самый отдалённый угол зала.
– Вы знаете, как называется наше заведение? – полуобернувшись, спросил он.
«Знаю, – мысленно ответил Макаров. – „Ловушка“».
– Что будем пить? – деловито осведомился распорядитель, усадив Макарова за столик.
– Кровь, – сказал Макаров.
– Простите? – не понял распорядитель.
– У вас кровь на подбородке, – показал Макаров пальцем на свой подбородок.
– Порезался, – пробормотал распорядитель и молниеносно слизнул зелёную капельку длинным языком. – Так что вам принести?..
– Пиво, – сказал Макаров.
Из посудомойки выглянул лысый карлик. Он зорко оглядел зал. Увидев Макарова, карлик направился к нему.
– Привет, Вилли, – сказал он писклявым голосом. – Как поживаешь, приятель?
– Я не Вилли, – ответил Макаров, морщась. От писка карлика у него фонило в ушах.
Зал быстро заполнился. Свободных столиков уже не осталось. Справа от карлика села молодая женщина с бледным лицом и яркими, словно кровью вымазанными губами.
«Типично вампирическая внешность», – подумал Макаров.
– Здравствуйте, – сказала она, мельком взглянув на Макарова.