Услышав от Аристотеля, что скоро им отбывать в дальнюю дорогу, жена Пифиада не знала, радоваться или огорчаться. В Митилене налажен, пусть временный, но привычный быт, организовался круг знакомых, а что ждёт в Македонии – неизвестно. Как в большинстве греческих семей, всякое дело у них обсуждалось обоюдно, но, поскольку главенство мужа было очевидным, жена почти всегда повиновалась его решению. Только на таком незыблемом веками правиле и ещё на разуме, предписывающем гречанке заботиться не только о собственном лице и теле, но и о своём характере, сохранялась гармония брачного союза. Мужчинам в таком случае предлагалось не искать в жене лишь чувственных удовольствий, а стремиться обрести в ней мать своих детей и хозяйку дома.
Пифиаде понадобилось небольшое время, чтобы пересмотреть одежду и вещи, отобрать нужные, пригодные для жизни в Македонии. Остальное пришлось оставлять. Потребовалось проследить за действиями домашних рабов, их у Аристотеля было пятеро, надежно ли укладывают они всё по сундукам, корзинам и узлам: отдельно – дорожную утварь, еду и посуду. После Афин за три счастливых года в Троаде и уже года на Лесбосе семейного имущества собралось столько, что впору хвататься за голову. Здесь подарки Гермия и приданое Пифиады: одежда, ткани, посуда и ковры, мебель, даже статуи… Взять с собой нельзя и жалко расставаться! Много добра Аристотель бросил, когда спешно покидал Троаду, опасаясь убийц персидского царя. Но главное и самое ценное, что неоспоримо укладывалось в дорожные корзины, – это были рукописи древних авторов, собственные сочинения, коллекции, начатые собираться ещё в Ассосе.
С памятного дня, когда Аристотель прочитал послание Филиппа, он не сомневался, что сделал правильный выбор. Его ожидают в Пелле. Аристотель верил в свои силы, терпение и знания, был уверен, что он сможет стать хорошим наставником юному наследнику. И всё-таки душа тревожилась от сознания, что ему, свободному и независимому учёному и философу, придётся служить македонскому царю, которого афиняне ненавидели, да и у других греков с ним сложились непростые отношения. Для жителей городов, захваченных македонянами, Филипп показался тираном.
Аристотеля тяготили предчувствия, что служба у Филиппа может перечеркнуть все его планы на будущую деятельность в Афинах. Ему нельзя порывать связь с афинянами. Но если Македония сойдётся войной с Афинами, он окажется заложником тех нерадостных событий. Кто в Греции станет разбираться, чем занимался он в Македонии? Греки назовут его перебежчиком, предателем, а македоняне объявят лазутчиком. И что тогда делать ему, наставнику юного наследника македонского царя?
И всё-таки он едет в Македонию. С ним отправляется Феофраст и ещё Каллисфен, восемнадцатилетний племянник сестры Аримнестры. Он изучает историю Греции, будет полезен при дворе в должности царского логографа – летописца исторических событий. В Пелле он будет учителем истории для Александра и его сверстников. О нём и о Феофрасте Аристотель известил Филиппа в письме со своим согласием.
Аристотелю не просто было расставаться с Лесбосом, где он прожил почти год, где успел душой прикипеть к этим дивным местам. Друг Феофраст, владевший в пригороде Митилены поместьем, не скупился на содержание семьи Аристотеля, давал деньги, если имелась надобность, скорее всего, не предполагая возврата. Феофраст знал, что его учитель и друг всегда нуждался в деньгах, поскольку даже в добровольном изгнании не отказывался от аристократических привычек: предпочитал деликатесные блюда, покупал без числа дорогие платья и драгоценности, заказывал морские прогулки, где развлекался с гетерами. Но из всех больших затрат он предпочитал приобретение ценных книг, из числа которых у него уже началась складываться неплохая библиотека.
Главным удовольствием для него на Лесбосе представлялись исследования живого мира, для чего Феофраст предоставил роскошные условия. В пристройке к дому помимо жилья в шесть комнат разместились рабочий кабинет Аристотеля и библиотека. Была организована небольшая лаборатория, в стенах которой он проводил биологическое изучение морских обитателей. В Троаде он начал рукопись с предварительным названием «История животных», на Лесбосе продолжал работать. Тёплые воды Эгейского моря вокруг острова являлись благодатным местом для обитания громадного числа живых существ, а это давало богатый материал для занятий научно-исследовательской деятельностью. Учёный общался с рыбаками, когда их низко посаженные лодки с уловом приставали к берегу. Рыба, кальмары и осьминоги, морские ежи, крабы, креветки – всё это многообразие давало пищу для размышлений и догадок. Он дотошно расспрашивал тружеников моря о способах ловли, повадках и поведении рыб и морских животных во время охоты и брачных игр.
Аристотель сидел на берегу у рыбацких костров, угощался рыбным супом и слушал истории о встречах с необычными морскими животными. Самые интересные и удивительные запоминал, записывал, чтобы потом сесть в лаборатории или кабинете и обо всём этом подумать, проанализировать и сделать выводы. Его изумил рассказ седовласого рыбака о том, что самки голавля следуют за самцом, толкают его ртом под брюхо, способствуя более быстрому и обильному выходу молок. Следом мечут икру, а самцы ту икру пожирают; мальки появляются из икринок, избежавших такого «внимания» родителей. Рыбаки, зная повадки голавлей, ловят самца, живого сажают в корзину и опускают в воду; ждут самок голавля, которые собираются вокруг корзины со всего водоёма, и тут их ловят.
Аристотелю показали большеротого сома длиной почти в рост человека.
– Это самец или самка? – спросил Аристотель.
– Самец, – уверено ответил рыбак. – Самку поймать трудно, так как она, отметав икру, сразу исчезает, будто лиса из курятника. А самец занимает место рядом с кладкой икры, начинает заботиться о потомстве так, как никакая другая рыба. Он охраняет кладку, отгоняя других рыб, готовых съесть икру, и в таком состоянии проводит пятьдесят дней, пока не появятся из икринок его малые детки. Сом охраняет сомят до тех пор, пока они не станут способны спасаться бегством от хищников. Сом-отец всё это время не ест, только иногда, отпугивая врагов, выпрыгивает из воды с большим шумом и ртом производит громкое щёлканье. Вот тут мы его, дурака, и ловим, – закончил рыбак под общий смех.
Аристотель прервал их веселье словами:
– Но если вы поймаете сома в то самое время, когда он охраняет своих деток, вы оставляете малышей беззащитными перед хищниками. Тогда вы теряете тысячи сомов, которые не успели стать взрослыми, большими сомами. При таком подходе к естеству природы в будущем ваши уловы сильно оскудеют. Не так ли?
По задумчивым лицам рыбаков Аристотель понял, что его вопрос застал их врасплох. В другой раз рыбаки показали пойманную на крюк большую серую акулу и, пока разделывали её, рассказали захватывающую историю о её размножении. Оказывается, акула-самка не мечет икру, а откладывает особые капсулы, схожие с яйцами, в специальный мешок внутри собственного тела. Капсулы содержатся там до срока, чтобы выйти и стать маленькими акулами.
На Лесбосе Аристотель мог свободно изучать морских ежей, исследовать органы слуха у рыб, наблюдать за повадками, анатомировать рыбьи тела, ставить опыты по своему разумению. Вывод, который он сделал позже в окончательной редакции своего сочинения, заключался в том, что животное царство делится на кровные существа – рыбы, земноводные, птицы и млекопитающие; и бескровные – ракообразные и моллюски, насекомые, имеющие панцири.
Аристотеля интересовал процесс размножения у животных и птиц. Обратив внимание на то обстоятельство, что четвероногие самки и самцы в период спаривания обнюхивают друг друга, он сделал вывод, что их органы размножения выделяют нечто жидкое, пахучее. Местный птицелов, услышав его слова, сказал ему:
– Так и есть, уважаемый. Самец перепёлки обязательно прилетит к клетке, где содержится перепёлка-самка, которая может оплодотвориться, достаточно поместить ее под ветер, когда пролетает самец. Самке стоит лишь вдохнуть запах самца, который он распространяет. Подобные сообщения Аристотель заносил в особую тетрадь, которую перечитывал, засиживаясь в лаборатории до глубокой ночи.
Сюда заходил Феофраст, но всегда с предосторожностями, боясь потревожить друга. Иногда Аристотель сам приглашал его, чтобы обсудить природу того или иного явления или существа. Феофраст восхищался его деловым спокойствием, готовностью к согласию с оппонентом, если видел, что сам неправ. Изучая насекомых, Аристотель пристально рассматривал тончайшие жилки в крыльях, а что не видел, доходил до всего остротой ума, а не зрения. Ему позволялось природой познавать такое, чего не мог даже представить себе другой учёный.
Однажды Феофраст застал Аристотеля за необычным занятием. Над горящим очагом стоял котёл с водой, где вольготно плавала лягушка, спокойно перебирая лапками. Было удивительно наблюдать такое явление, потому что Аристотель брезгливо относился к этим малоприятным для общения существам. Феофраст сразу подумал, что готовится суп! Заметив его в дверях, учёный спросил:
– Ты что-нибудь слышал о феномене ошпаренной лягушки?
Феофраст покачал головой.
– Тогда слушай. Оказывается, если бросить лягушку в котёл с кипящей водой, она попытается сразу выбраться или даже выпрыгнет. Но, удивительно, если её опустить в холодную воду, а затем постепенно нагревать, то сначала она почему-то не проявляет беспокойства. До определённой поры! А пока будет наслаждаться жизнью и останется плавать, пока вода не покажется ей слишком горячей. Только затем начнёт, вероятно, думать, что же происходит и что ей делать дальше.
Аристотель оторвал взгляд от лягушки и посмотрел на Феофраста.
– Тебе не показалось удивительным, – спросил он, – что лягушка не пытается спасаться бегством, пока вода ощущается ею прохладной? А когда вода становится непереносимо горячей, лягушка оказывается неспособной, чтобы выбраться из неприятной ситуации, спасти свою жизнь. Она проявляет слабоволие, у неё нет сил, потому что не догадается о грядущей опасности. И вот что я называю феноменом ошпаренной лягушки: пока лягушке ничто не мешает, она остаётся в котле и будет сварена заживо.
Феофраст пожал плечами, но не удержался от вопроса:
– Как думаешь, Аристо, почему с лягушкой происходит всё именно таким образом? Наверно, из-за того, что её жизненный опыт не имел подобных испытаний. Вот почему она не знает, что делать в такой ситуации.
– Ты почти прав, мой друг! – Аристотель обрадовался размышления Феофраста. – Именно так настроены механизмы восприятия угрозы у нашей лягушки – на внезапное изменение, а не на медленные, постепенные перемены температуры воды в котле, как в нашем случае.
Показывая свой простой опыт, Аристотель искренне радовался, словно открыл нечто невероятное. Он жил ради таких мгновений, когда находил верный путь, когда ему открывались решения, показывалась истина. Продолжая находиться в приподнятом настроении, учёный зашагал по комнате кругами, делясь с другом своими планами:
– Я хочу овладеть всеми знаниями о природе, открыть новые законы жизни. Ведь в каждом произведении природы найдётся для меня нечто, достойное удивления. Хочу узнать правду о жизни всех существ, которых она вмещает в себе. Хочу обнаружить в них внутреннюю связь в противоположность внешней, классифицировать по признакам приближения к человеку.
– Пожалей себя, Аристо. – Феофраст улыбнулся. – Для чего тебе это всё нужно?
– Для того, чтобы обо всём рассказать людям, чтобы они правильно себя вели по отношению к природе и её обитателям.
В этом был весь Аристотель, нетерпеливый и неуёмный в исследованиях и выводах.