Утром Анна Андреевна встала ни свет, ни заря и приготовила обильный завтрак. Наташа, увидев, тяжело вздохнула, а Петька воодушевился:
– Вот это, я понимаю, завтрак! Разве не понимаю? Разве не завтрак?
Шутренкова добилась, чтобы всё ею приготовленное исчезло в желудках гостей, после чего придирчиво оглядела мать с сыном, заставила гостью распустить косу и соорудить причёску, а короткие волосы Петьки распушила массажной расчёской, и этот «ёжик» на голове с кудрявым чубчиком на лбу закрепила лаком для волос.
– Изумительно! – констатировала художница. – Я превзошла сама себя!
«Бедный Антон!» – посочувствовала Наташа. Всю дорогу Анна Андреевна рассказывала Пете о театре. Тот слушал с открытым ртом. Завела Наташу и Петьку в театр через служебный вход. Рукавишников должен был прийти на репетицию к десяти утра.
– Вы пока можете тут побродить, – предложила Шутренкова. – Тут интересно.
Наташа с Петей начали осмотр сверху. В этом театре Сечкина не была ни разу. В детстве их возили в театр имени А.С.Пушкина на дневные спектакли. Наташа ощущала себя как в храме. Её настроение передалось и сыну. Они шли по коридору, рассматривая фотографии артистов театра разных лет. Если под фотографией значилось, что данный артист является заслуженным или народным РСФСР, Наташа, а вслед за ней и Петька, восторженно покачивали головами.
Они побывали на галёрке, на балконах, на антресолях, в буфетах. Когда спустились в фойе, к ним подошла высокая красивая молодая женщина, похожая на Элизабет Тейлор, и поинтересовалась:
– А вы откуда, мамаша?
– Мы ждём Анну Андреевну, – ответила Сечкина.
– А по какому поводу? – удивилась высокая.
– А вы, собственно, кто? – нахмурилась Наташа.
– А я, собственно, администратор театра Рукавишникова Марина Игоревна…
Услышав фамилию, Наташа схватил сына за руку и вон из театра, как будто её ошпарили. Очнулась только в трамвае, тогда и начала приводить в порядок чувства и заодно мысли. Ну и понятно, и вообще было бы странно, не окажись он женат. Эта Марина – высокая, стройная, миловидная – явно из театральных. Виталик наверняка её любил. Ну ибог с ним! Наташа шла в театр, чтобы разрешить проблему. Она её разрешила.
Да, уж… Ох эти театральные! Стерва на стерве сидит и стервой погоняет. А иным в этой профессии делать нечего. Про таких, иных, говорят: «Барышня, вы куда? Там – сцена, а вам – замуж!» И чем талантливее артистка, тем стервознее. Большинство стерв и ведут себя как обычные стервы. Но гениальные стервы – это нечто!
Анна Андреевна в детстве мечтала быть продавцом мороженого – чтобы наесться его как говорится от пуза. Стала художницей. Так получилось. Поначалу Аня была просто добросовестной исполнительницей. Потом, когда стала уже Анной Андреевной, когда и Антон подрос, и дела семейные её стали заботить в меньшей степени, ей пришлось искать выход своей неуёмной энергии. Её оказалось много, сверх всякой меры. Попыталась продвинуться по карьерной лестнице, не смогла. Позиции главного художника были незыблемы. Благо, повысила статус с помощника до художника.
Работники закулисья в театральные интрижки вовлечены не были, – весь гадюшник разместился в круге артистов и режиссёров, – но следили за процессом пожирания ближних и дальних с интересом. Кто же знает, как там обернётся? Набирались, так сказать, чужого опыта. И Анна Андреевна тоже набиралась. Сейчас пришло время реализовать его на практике.
Анна Андреевна вышла от худрука, который ещё вчера всё ей разложил по полочкам. Худрук вёл себя в ситуации с ней весьма разумно, в интересах театра. Её наградили. Более того, её не изгоняли, предложив работать по краткосрочному трудовому договору той же художницей, а может и постановщиком, учитывая её опыт. Но Анна Андреевна в театре была давно и знала одну фишку: обратного пути в театр не существует. На твоё место тут же найдётся толпа желающих его занять. И когда вчера вдруг так кстати случился шторм, и Наташа с сыном вернулись к ней переночевать, она решила подключить при необходимости к своей борьбе за место под солнцем Наташу. Главный режиссёр повёл себя скверно с точки зрения Шутренковой. Вот необходимость и возникла. Рукавишников был для Анны Андреевны человеком-невидимкой. То есть, она этого залётного в упор не видела. А кто он собственно такой?
Прошлым летом «горький» театр гастролировал по Прибалтике. Там в это время катал и театр Ленкома. На один день пересеклись в Риге. Ленкомовцы уезжали после последнего спектакля, а «горькие» начинали свой показ искушённой рижской публике. Ленком заканчивал спектаклем, поставленным Рукавишниковым. Разумеется, под руководством маэстро. Кока, как звали за глаза главрежа, имел честь быть представленным Марку Захаркину.
Главный режиссёр «горьких» был мужиком статным и симпатичным. Женщины млели от его томного взгляда. В театральных кругах Коку считали человеком небесталанным, но и не гением. Когда Кока стал рассыпаться перед Захаркиным комплиментами, тот отнёсся к словоблудию провинциального коллеги довольно индифферентно. Но всё же снизошел.
– У меня парень, чей спектакль вы сегодня лицезрели, из ваших мест, – сообщил Захаркин.
Кока сориентировался мгновенно. Тут же встретились с Виталиком, разговорились и главреж «горьких» предложил Виталику переехать в Приморск. Золотые горы посулил, как в таких случаях водится. Да и то сказать, театру нужна была новая кровь. «Пушистые» вдруг зашевелились, поставили «Декамерона». «Горькие» обязаны были ответить. При этом, если не случится адекватного в творческом смысле выстрела, чтобы обязательно в яблочко, Кока не желал аутодафе – ни реального в смысле нахлобучки от обкома, ни фигурального – от журналистов и зрителей. Ему нужно было некое подставное лицо, на которое бы он в случае обструкции мог перевести стрелки. Впрочем, надежд особых Кока не питал, много вы знаете выпускников столичных театральных учебных заведений, готовых ехать к чёрту на куличики ради творчества?
Неожиданно для Коки Виталик согласился. Но с условием. Жена Виталика была из балетных. Всё в ней было хорошо, кроме размера груди и роста. Когда девица оформилась, эти подробности её телосложения перекрыли ей вход в мир профи. Марина согласна была и на прозябание в кордебалете, но и в кордебалете она была не нужна. «Сисястая каланча», как её охарактеризовал главный балетмейстер Большого, была не нужна ни в Москве, ни в Ленинграде. А потом ни в Перми, ни в Самарканде, ни в Свердловске. Балериной – нигде.
Кока, узнав обстоятельства, тут же пообещал пробить для жены Рукавишникова должность хореографа. Это всё и решило.
В Приморске её для начала приняли администратором. Правда, пришлось произвести изменение в штатном расписании театра. Количество администраторов увеличили, а число художников сократили. Маша была молодым специалистом, в театр пришла по кадровой заявке театра, уволить ее было нельзя. Убрали Анну Андреевну, туманно намекнув на некие перспективы в скором будущем. Но вышло очень уж туманно…