– Так вы знакомы? – Из-за сильнейшего шума в ушах Годфри едва слышал собственный голос.
«Это Гарри. О боже. Это Гарри!»
У Пен закружилась голова, а сердце забилось так сильно, что грудь, казалось, вот-вот разорвется, легким не хватало воздуха. Она оперлась на палку, чтобы не упасть, и внимательно посмотрела на Гарри.
Да, он постарел. В уголках рта и на лбу появились морщинки, которых раньше не было. И он казался более… более…
Единственное, что приходило на ум, было «солидный».
Стройный юноша, которого она любила, стал мужчиной.
«Ему известно о Гарриет?»
Внутри у Пен все похолодело. Она испугалась, что ей станет плохо.
Годфри фыркнул:
– Он что, один из твоих клиент…
Ударом кулака Гарри снова свалил Годфри в придорожную грязь. К счастью, шляпа держалась на голове Гарри крепко.
«Если бы Годфри увидел седую прядь, он сразу бы понял, кем мне приходится Гарри. Приходился…»
Кем приходился ей Гарри когда-то. Очень давно. Их отношения остались в далеком прошлом.
Острая тоска пронзила сердце Пен.
Это так нелепо. Да, конечно, когда-то она любила Гарри. Но любовь соединяла их десять лет назад. Он сильно изменился. И она изменилась. Скорее всего, между ними не осталось ничего общего.
А Гарриет?..
«Может, он приехал за Гарриет?»
К хаосу раздиравших Пен эмоций добавилась паника.
– Грязный ублюдок! – Райту удалось наконец подняться на ноги. – Ты еще узнаешь, кто такой здешний викарий!
– Отлично. А теперь убирайтесь, – отмахнулся от него Гарри, сосредоточив все внимание на Пен.
Она всматривалась в его лицо, как в окно с затворенными ставнями. Нет, раньше он никогда не был таким закрытым.
«А что Гарри сможет прочесть в моих глазах?»
К несчастью, очень многое. И Пен перевела взгляд на Годфри. Цветом лицо священника напоминало забрызгавшую его шейный платок кровь.
– Сэр, не извольте беспокоиться, о происшествии я сообщу своему патрону, герцогу Грейнджеру. Ему очень не понравится, что вы напали на одного из его священнослужителей.
Эти слова заставили Гарри обернуться к Годфри.
– Еще меньше ему понравится новость о том, что один из его священнослужителей – мерзкий насильник.
У викария отвисла нижняя челюсть, а лицо из красного сделалось сперва мертвенно-бледным, а потом опять красным.
– Я не насильник!
– Не насильник только потому, что вовремя появился я и остановил вас.
– Я… Эта женщина…
– Если вы не замолчите, вдобавок к носу я сломаю вам челюсть.
Годфри закрыл рот, но лишь на миг.
– Клянусь, я немедленно напишу герцогу.
Гарри пожал плечами.
– Поступайте как вам будет угодно.
– Не сомневайтесь. – Преподобный откашлялся, переминаясь с ноги на ногу. – Я должен узнать ваше имя, сэр.
«Неужели Гарри скажет Годфри, что он граф Дэрроу?»
Конечно, нет.
– Гарри Грэм.
– Понятно… – Нижняя челюсть викария отвисла, и он, нахмурившись, на несколько мгновений застыл в полном молчании. – Грэм из семьи графов Дэрроу?
«Или сам граф Дэрроу?»
– Но герцогу вы можете представить меня просто его другом Гарри. Я здесь по его поручению. Поэтому он сразу поймет, о ком речь.
Пен даже издалека увидела, как нервно задергался кадык Годфри.
Гарри презрительно улыбнулся:
– Ну, и кому герцог скорее поверит: старому другу или… своему служащему, которого он ни разу не видел?
– Гм.
– Более того, мне почему-то кажется, что в силу сложившихся обстоятельств вы поступите разумно, если подыщете себе другое место. У меня возникли сомнения относительно желания герцога оставить на службе священника, запятнавшего себя насилием.
– Я никого не насиловал. Это она… Она сама!
– Вы и впрямь хотите отведать моего кулака?
Викарий взглянул на Пен.
– Миссис Барнс, приношу вам свои извинения, но вы должны понять, что это была нелепая ошибка.
«Нелепая ошибка?»
Ей захотелось врезать ему по носу или… по другому, расположенному куда ниже органу.
– Вы навязывали мне ухаживания против моего желания.
«Против моего желания» – это еще слишком мягко сказано.
– Я пыталась от вас отбиваться. Никакая это не ошибка, нелепая или иная. Это прямое нападение. Не появись мистер Грэм, вы бы меня изнасиловали. – При одной мысли о том, чего она чудом избежала, Пен вздрогнула.
«Нет, мне надо держать себя в руках».
Она крепче сжала палку и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
Губы Райта вытянулись в напряженную струну. Он повернулся к Гарри.
– Мистер Грэм, должен сообщить вам, что эта женщина лжет. Она выдает себя за вдову, но у нее незаконнорожденная дочь. – Годфри искоса глянул на Пен, после чего снова обратился к Гарри: – Если вы, по вашим словам, здесь по поручению герцога, а не по личным делам, вам, возможно, неизвестно, что эта женщина – бывшая любовница графа…
На сей раз удар Гарри пришелся в брюхо священника.
Ловя ртом воздух, Годфри согнулся пополам.
– Вы не слишком умны, как я погляжу. – Голос Гарри звучал жестко и сурово. Раньше Пен никогда не слышала у него подобных интонаций. – Советую вам немедленно убраться и молчать как здесь, так и где бы то ни было еще. Не хочу вас убивать, но предупреждаю: не испытывайте мое терпение. Надеюсь, я ясно выразился.
Викарий кивнул.
– Отлично. И застегните наконец штаны!
Годфри завозился с пуговицами и засеменил прочь. Вид у него был пришибленный, и Пен надеялась, что угрозы Гарри на него подействуют и заставят попридержать язык.
Впрочем, какое это теперь имеет значение? Уже никакого. Репутация, которую она так долго, с такими усилиями создавала, уничтожена, независимо от дальнейших действий Годфри.
– Пен. – Гарри подошел к ней и обнял за плечи. – Не плачь.
– Я… – Она шмыгнула носом. – Я не плачу.
– Конечно, не плачешь.
Он прижал ее к себе, Пен выронила палку, упала лицом ему на грудь и разрыдалась. Так хорошо было чувствовать рядом его широкую грудь и сильные руки.
Но какая же она все-таки глупая! Ведь понятно же, завтра или послезавтра Гарри вернется в свое имение и она снова останется с Гарриет одна.
Останется с Гарриет? Он же не будет пытаться забрать у нее дочь?
Их дочь.
Гарри с ней так не поступит. Пен не сомневалась. Зачем ему Гарриет? Нет, он просто уедет, а они останутся. Она останется со своими трудностями и проблемами.
И не то чтобы они лежали на ее плечах непосильным бременем. Разумеется, нет. Она вполне с ними справляется. Просто сейчас она разнюнилась из-за ерунды.
Пен заставила себя поднять голову, высвободиться из теплых и кажущихся такими надежными объятий Гарри.
«Теперь мой дом Литтл-Падлдон. У меня есть работа. Джо, Каро и весь приют зависят от меня. Мне нужно воспитывать Гарриет. Я сильная. Я все выдержу».
– Пен, Гарриет – моя дочь?
О господи. Когда-то она часто рисовала себе эту сцену: появляется Гарри и задает ей этот вопрос. Но все это в прошлом, ни о чем таком она давно уже не помышляет. Как ей ответить?
Солгать?
Не поможет. Скажи она, что была любовницей Уолтера, он ей никогда не поверит.
– Да, Гарриет – твоя дочь.
Его лицо сделалось неподвижным и непроницаемым. О чем он думает?
– Раньше ты никогда не скрывал своих чувств.
О черт, ей не стоило этого говорить. Пен захотелось вернуть свои слова обратно. Пора их близости и общности, если она ее не вообразила, давно миновала. Сейчас оба они совсем другие. Ей не следует об этом забывать.
Гарри вымученно улыбнулся:
– Я научился осторожности.
Осторожность… Пен тоже не мешало бы ей научиться. Впрочем, она старается быть осторожной. А он показался ей таким знакомым, таким близким, таким похожим на того Гарри, которого она когда-то знала, что ей пришлось немало постараться, чтобы сдержаться и не повести себя с ним, как прежде.
Это приведет к катастрофе. К какой именно катастрофе, Пен не знала, но чувствовала, что скользит по краю пропасти. Ей следует отступить, пока бездна ее не затянула.
– Ты встретил Гарриет? – спросила Пен. Горло от волнения пересохло, и голос прозвучал хрипло и глухо.
Гарри кивнул:
– По дороге в деревню. Я остановился у реки напоить коня. Она заметила Аякса и подошла его приласкать.
– Гарриет любит животных.
Острая боль тоски пронзила сердце Пен. Будь Гарриет законной дочерью Гарри, у нее был бы собственный пони.
«Я рехнусь, если начну об этом думать».
– Ты сказал ей, что ты ее отец?
– Нет, – нахмурился Гарри. – Я не знал, что я ее отец. Эта мысль даже не пришла мне в голову. Ты мне не сказала о дочери. Я и не знал, что ты живешь здесь. Я подумал, что она дочь Уолтера. У него же масса таких незаконных отпрысков.
Внутри у Пен все похолодело. «Незаконных отпрысков». Гарри произнес эти слова с таким пренебрежением, как будто говорил о чем-то неважном, недостойном внимания.
«А сколько незаконных отпрысков у самого Гарри?»
Это ее не касается.
В былые времена, представляя, как расскажет Гарри о том, что у него есть дочь, Пен не думала, что все случится именно так. Что его это так… заденет.
– И этот мерзкий священник, и трактирщица Бэсс – все здесь считают ее дочерью Уолтера. Это ты им рассказала? И Гарриет тоже? – напрягся он. – Ты и Уолтеру о Гарриет рассказала? Пыталась получить с него денег?
Да как он смеет! Пен размахнулась, чтобы залепить ему пощечину, но он перехватил ее руку.
– Будь осторожна. Ты же видела, что я сделал со священником.
– Я не боюсь тебя.
У него в глазах что-то мелькнуло, но настолько быстро, что она не успела понять – гнев, сожаление или что-то еще.
– А стоило бы, – сказал Гарри. – Мы ведь здесь одни. – Он ухмыльнулся. – Ты в моей власти.
Пен испугалась.
«Ради бога, ведь это Гарри».
Она вырвалась из его объятий.
– Прекрати. Это не смешно.
– А я и не шучу.
В его голосе еще слышалась тень угрозы, но взгляд оттаял, и Пен узнала любимого Гарри.
– Гарри Грэм, я знала тебя, когда ты был еще мальчишкой. И мне известно, что ни меня, ни любую другую женщину ты никогда не обидишь.
Он нахмурился и посерьезнел.
– Это было… Сколько лет назад? Почти десять. Пен, я сильно изменился.
Пен снова испугалась, но овладела собой.
– Не настолько. Не сомневаюсь, ты и сам не веришь, что я могла попросить у Уолтера деньги. Я предпочла бы умереть с голоду.
– И позволила бы голодать Гарриет?
О! Он слишком хорошо ее знает.
– Наверное, нет. К счастью, до этого не доходило.
Пен задумалась. Долго размышлять, как бы она поступила, ей не потребовалось.
– Да, конечно, не будь у меня иного выхода, я позабыла бы о гордости и попросила бы денег у Уолтера. Но это не помогло бы. Наверняка твой брат либо самолично захлопнул бы дверь у меня перед носом, либо отдал бы распоряжение об этом своему дворецкому. – Пен задумалась, потом усмехнулась: – А я ведь стала бы колотить в дверь кулаками.
Ради Гарриет Пен пошла бы на все, даже набросилась бы на Уолтера, графа Дэрроу. Она хмуро глянула на нынешнего графа Дэрроу.
Гарри еще секунду пристально на нее смотрел, потом широко улыбнулся, тотчас напомнив ей давно знакомого юношу.
– Как всегда бесстрашна. Господи, Пен, как я по тебе скучал.
Ах, хотелось бы и впрямь быть такой бесстрашной. Она тоже по нему очень скучала, но сдержалась и не сказала об этом. Нельзя полагаться на Гарри всерьез после столь долгой разлуки.
Он, правда, Гарриет заинтересовался.
– Расскажи мне о дочери, Пен. И о том, как ты жила все эти годы.
Ну что ж, все верно. Гарри ведь отец Гарриет. И вправе знать о дочери.
– Прекрасно. Давай присядем тут, под деревом.
Он подал ей руку, но Пен сделала вид, что не заметила этого.
– Садись, я подстелю свою куртку.
Пен рассмеялась.
– Гарри, это деревня. В этом платье я сидела на земле сотни раз.
Пен села под деревом и вспомнила, что у нее к Гарри есть вопрос, на который она непременно должна получить ответ.
– Зачем ты здесь? Ты сказал, что по поручению герцога. По поводу приюта?
Гарри сел слева от нее так, чтобы она могла видеть его лицо. Оно вновь было напряженным и непроницаемым.
– Приюта?
– Да. Приют – это Дом призрения и поддержки старых дев, вдов, брошенных женщин и их несчастных детей.
Гарри недоуменно поднял бровь.
– Его учредила вдова барона Хавенриджа Джо после самоубийства мужа, – начала рассказывать Пен. – Барон пустил себе пулю в лоб, проиграв в карты поместье Падлдон старому герцогу Грейнджеру. Герцог позволил Джо остаться в поместье и даже ежегодно присылал небольшое денежное содержание.
Стоит ли ей сейчас заговорить о том, что им необходима поддержка от нового герцога?
Нет, пока не стоит.
Гарри кивнул:
– Да, если все так и есть, в таком случае я действительно приехал в Литтл-Падлдон по поводу приюта. Но мы обсудим это потом. А сейчас… – Он обвел рукой то место, где они сидели. – Я хочу узнать все о Гарриет. Почему ты не сказала мне о ней раньше, Пен?
– Потому что…
Воспоминания, которые она пыталась оставить в прошлом, разом нахлынули на нее. Пен закрыла глаза, но от этого стало еще хуже.
Она перевела взгляд на воду.
Ни разу за все время с Гарри она не задумалась о риске забеременеть. Какой же дурочкой она была. Менструации начались у нее довольно поздно, когда ей уже стукнуло шестнадцать, за год до лета с Гарри, и были довольно нерегулярными. У нее не было ни матери, ни сестры, ни даже близкой подруги, у кого она могла бы спросить совета на этот счет. А уж о том, чтобы обсуждать эту тему с отцом, и речи быть не могло.
Когда Пен наконец заметила, что задержка месячных явно затягивается, она подумала, что такой перерыв и неотступно преследовавшее ее тягостное чувство связаны с депрессией. Пен страшно тосковала по Гарри после его отъезда. Он был не просто ее любовником. Он был ее другом, постоянным спутником, особенно в те последние месяцы.
И только заметив, какой мягкой стала ее грудь, а некоторые запахи вызывают дурноту, поняла, что беременна.
– Я очень долго ничего не понимала после того, как ты уехал из Англии. А потом не знала, где ты и как тебя найти. – Пен покраснела. – Но если бы даже знала… – Она запнулась. Ей не хотелось об этом говорить. Ее слова лишь подтвердили бы огромную разницу в их социальном положении. – Я не могла написать тебе, Гарри, потому что… – Ну говори, выскажи все! – Я не умела писать.
Гарри попытался скрыть свое удивление, но оно промелькнуло в его глазах.
– Теперь-то я умею и писать, и читать, – торопливо заверила Пен Гарри, будто оправдываясь. – Научилась, поселившись в приюте. И ты можешь быть уверен, я позаботилась, чтобы Гарриет росла грамотной. – Она не стала скрывать свою гордость дочерью. – Наша девочка очень способная.
Гарри кивнул:
– Замечательно.
Замечательно? Нет, это не просто замечательно, это куда важнее, это возможность для Гарриет не знать многих ограничений в жизни.
Кроме тех, что наложены обстоятельствами ее появления на свет.
– Да и какой был смысл в письмах тебе, даже если бы я и могла их написать? – произнесла Пен с явным вызовом в голосе. – Ты же не мог вернуться домой в разгар войны.
Да и без войны незачем было возвращаться. Единственное, для чего следовало бы приехать, так это чтобы жениться на Пен, избавив таким образом Гарриет от позорного пятна незаконнорожденной.
Но подобное не пришло бы ему в голову, да и ей тоже. Пен всегда понимала – и принимала – свое место в мире и в жизни Гарри.
Гарри пытался побороть раздиравшие его путаные эмоции. Первым делом, гнев от встречи с этим святошей.
«У меня есть дочь. У меня есть дочь уже десять лет без малого, а я об этом ничего не знал».
Он злился на Пен, хотя разум подсказывал ему, что она поступила правильно. Если Пен до самого его отъезда в Европу не знала о том, что беременна, позже ей было бы весьма непросто разыскать его, даже если бы кто-то и согласился помочь ей написать ему. Почти все время войны он был среди врагов. Более того, любое послание на английском, когда он выдавал себя то за француза, то за испанца, означало бы для него катастрофу.
«Но я уже год в Англии. И Пен теперь умеет писать, однако не написала ни строчки».
Кроме гнева его сердце и душу терзала неотступная боль, готовая поглотить его без остатка. Девять лет жизни его дочери прошли без него…
– И потом, моя жизнь была… достаточно сложной, – добавила Пен.
О боже! Его словно окатили ледяной водой. В памяти всплыло многое из того, что уже успело забыться.
– Как воспринял все это твой отец?
Как? Заехал ей кулаком в лицо.
Нрав у мистера Барнса был крутой, особенно в подпитии, что случалось с ним очень часто.
Пен бросила на Гарри быстрый взгляд и опять отвернулась к реке.
– Скверно воспринял.
Гарри напрягся. Весь его гнев обратился вовнутрь: это он во всем виноват.
Граф Дэрроу почувствовал себя последним негодяем.
«Мне следовало держать себя и свои желания в узде, когда я понял, что должен буду уехать, а значит, бросить Пен на произвол судьбы».
– Он тебя бил? – Гарри невольно сжал кулаки – захотелось отметелить того, кто уже давным-давно пребывал в ином мире.
Все это бессмысленно. Гарри разжал кулаки.
Пен откинула длинную прядь волос с лица. Видимо, заколки выпали, когда на нее набросился этот подонок-священник.
«Они такие же шелковистые, как и в то лето, когда мы любили друг друга. И пахнут, наверное, все так же – мылом и солнцем. И… самой Пен».
Черт! Теперь к гневу и боли добавилось желание.
– Всего раз ударил.
Проклятье! Окажись отец Пен сейчас здесь, Гарри устроил бы ему такую взбучку, в сравнении с которой стычка со священником показалась бы дружеской потасовкой.
– Он требовал, чтобы я призналась, кто отец ребенка, а я не стала…
Годы, проведенные в тылу врага, переговоры с иностранными дипломатами научили Гарри скрывать эмоции, поэтому он смог удержаться от крика.
– Твой отец должен был знать.
Пен подняла с земли жухлый лист и принялась медленно рвать его на мелкие кусочки.
– Разумеется, он все прекрасно понимал. Просто ему хотелось услышать твое имя от меня, – то ли усмехнулась, то ли всхлипнула Пен.
Отцом мистер Барнс был скверным и безответственным, но уж никак не слепым.
«Почему, черт побери, я не задумался о репутации Пен или, что еще важнее, о том, что она могла забеременеть?»
Потому что был одержимым страстью…
Воспоминание о той поре пробудило в нем внезапный и жгучий приступ желания.
Гарри сменил позу, чтобы скрыть симптомы желания.
Нельзя так распускаться. Он уже не зеленый юнец. Он зрелый, опытный двадцативосьмилетний мужчина, отлично знающий, что такое женщина, давно и мастерски освоивший науку удержания себя в узде.
Но только не с Пен. Волосы снова упали ей на лицо. Ему так хотелось тронуть их, коснуться ее гладких шелковистых прядей. Как он обожал касаться ее волос, позволять им щекотать его грудь, живот…
Гарри снова сменил позу.
– …Он надумал встретиться с твоим отцом, – продолжила Пен. – Дескать, не сможет ли твой дорогой папаша подобрать для меня муженька из своих крестьян?
Именно так и поступал его отец, заминая последствия случек Уолтера.
– Но свободных крестьян под рукой не оказалось. Граф предложил сына кузнеца.
– Феликса?
– У кузнеца был только один сын, – печально улыбнулась Пен. – Я отказалась.
Слава богу. Хотя это могло бы стать разумным решением проблемы. Пен получила бы кров для себя и ребенка, а поскольку свадьбу сыграли бы до родов, никаких сомнений в законнорожденности ребенка не возникло бы. Однако продать себя Пен просто не могла. Она никогда бы не согласилась выйти замуж за известного на всю округу волокиту и постоянно закрывать глаза на его бесчисленных любовниц.
– И отец согласился с твоим решением?
Отец Пен, конечно, никогда не оставил бы за ней право решать самой. Он должен был сделать это за нее. И сделал. Хотя Гарри прекрасно помнил этого человека и не сомневался, что тот мертвой хваткой вцепится в туго набитый кошель, надумай отец Гарри помахать им у него перед носом. Старый граф всегда предлагал деньги родителям забеременевших наложниц Уолтера, чтобы хоть как-то подсластить пилюлю расставания с дочерьми.
«Будь у меня дочь, я бы… О боже!»
Осознание собственного положения отрезвило его. Ведь у него есть дочь Гарриет, и ей уже девять лет. Она могла вырасти в доме Феликса, не сомневаясь, что Феликс – ее настоящий отец.
Отвращение, боль, злость, раскаяние, стыд – все перемешалось в душе Гарри.
– Нет, конечно, не согласился. У нас было очень, как бы это сказать, оживленное обсуждение вопроса.
Все внутри сжалось у Гарри при виде ироничной улыбки Пен.
– У меня был в руках нож для резки мяса, и он не решился снова наброситься на меня.
Гарри инстинктивно сжал кулаки.
«Мне следовало быть там».
И все-таки Пен удалось надежно защитить и себя, и свою дочь.
Их дочь. Гарриет. Разумеется, названную в его честь.
– Отец грозился вышвырнуть меня на улицу. Я напомнила ему, что уже конец августа, и решительно заявила, что не собираюсь ни за кого выходить замуж. Если уж он так хочет от меня избавиться, пусть позволит мне уехать к сестре моей матери, тете Маргарет, в Уэслинг. – Пен подняла глаза на Гарри. – Это деревня по соседству с Литтл-Падлдоном.
– Знаю. Я там останавливался спросить дорогу.
Это ее заинтересовало.
– И видел «Пьяную Овцу»?
– Видел.
Пен улыбнулась:
– И попробовал «Вдовьего пива»?
Гарри улыбнулся в ответ:
– Попробовал. Насколько я понимаю, его варят здесь, в Литтл-Падлдоне.
Она с гордостью сказала:
– Да. Я выращиваю хмель. Вот придешь в имение – увидишь наш хмельник. Что же тебе поручил герцог?
«А свою дочь я там увижу?»
Пока что он не мог задать ей этот вопрос. Да и ответ особого значения не имел. Гарри преисполнился решимости увидеть Гарриет, и непременно сообщить девочке, что он – ее настоящий отец.
Пен вернулась к своему рассказу.
– С большой неохотой отец пожертвовал мне несколько монет на поездку. – Она снова улыбнулась. – А в утро отъезда я еще парочку монет прихватила из кувшина, который, как думал отец, был надежно спрятан под половицей в гостиной.
Пен всегда была сообразительной и не стеснялась взять свое. Иначе ей бы не выжить. Мать у нее умерла, когда она была еще крошкой, а отец нередко прикладывался к бутылке.
– Но между Дэрроу и Уэслингом не ходит дилижанс. Нет хороших дорог. – Гарри потребовался бы не один день, чтобы добраться туда даже на Аяксе.
– Меня подвозили крестьяне, – пожала плечами Пен. – Или я просто шла пешком.
У него похолодело внутри. Она же осталась совсем одна! А если бы ей повстречался разбойник или просто негодяй? Только что она убедилась, что даже священникам не всегда довериться можно.
Гарри всегда преклонялся перед мужеством и решительностью Пен, но иногда ее поведение граничило с непростительным упрямством.