Воинская дисциплина обязывает каждого военнослужащего:
…вести себя с достоинством в общественных местах, не допускать самому и удерживать других от недостойных поступков, содействовать защите чести и достоинства граждан; соблюдать нормы международного гуманитарного права в соответствии с законодательством Соединенных Штатов Америки.
6°10’16.9″N 1°13’25.1″E
Лежавший на голом полу в камере человек пошевелился и слабо застонал. С трудом открыв глаза, в полутьме он увидел перед собой засаленную железную решетку. Тусклый свет лампы, висящей под низким потолком, позволял разглядеть мрачный коридор, уходящий куда-то в темноту, да еще одну решетку на противоположной стороне прохода, за которой смутно виднелись очертания деревянных нар. В ушах шумело, все тело пронизывала пульсирующая боль, рассудок отказывался повиноваться и он, почувствовав, как холодная пустота заполняет его, засасывает в себя, лишь слабо простонав, в беспамятстве снова распростерся на холодном каменном полу…
Наступило утро. Сначала будто нехотя, где-то вдалеке на востоке забрезжил рассвет, разгоняя ночную темноту. Небо серело и, наконец, стало наполняться нежной бледной голубизной, растекающейся по всему небосводу. Где-то на горизонте стали появляться розовые разводы и разливаться все шире и шире, пока, наконец, солнце одним боком не показалось из-за далеких гор. Тогда заметен стал режущий глаз бледно-желтый, как разогретый до белого каления металл, переход от яркого красного светила к ранее предвещавшему его восход розовому разливу. Лучи восходящего солнца не стали пробивать темноту, они просто сплошной невесомой массой заполнили собой все вокруг, проникая в самые потаенные уголки, ранее прятавшиеся во тьме. Поднимаясь выше, солнце стерло следы своего предвестника и огромным апельсином выкатилось из-за горизонта. Отрываясь все выше от земли, оно, на удивление становилось все меньше и меньше, пока не приняло свой обычный для восприятия вид.
Но не одно только красное свечение предвещало его восход. Лесные птицы запели свои песни, лишь только первый луч появился из-за горизонта. Они здоровались с этим лучом и радовались отступлению темноты, которая грозила им опасностью появления ночных бесшумных хищников. Пернатые приветствовали восходящее солнце, и их пение услышали городские птицы, которые тоже запели, зачирикали, засвистели и запищали на все лады, устроив утреннюю какофонию из смеси разнообразных звуков. В этой какофонии, пожалуй, лишь только какой-нибудь самый одаренный композитор смог бы услышать мелодию рассвета и положить ее на ноты так, чтобы радовать слух любителей прекрасного новой симфонией.
А солнце поднималось все выше и выше, и лучи его, показывающегося из-за крыш, уже заглядывали в щели заборов, в окна домов, пробирались сквозь неплотно закрытые жалюзи и заглядывали в комнаты, рисуя на стенах и полах ровные четкие линии или, сеткой размечая завоеванное пространство, заглядывали через решетки.
Луч солнца, пробежав по полу, добрался до лица молодого белого парня, который, раскинув руки в стороны, лежал на каменном полу грязной камеры. Толстая крыса, собиравшаяся перекусить и нервничавшая от поднятого птицами гвалта, прицеливалась отхватить кусочек уха у своей предполагаемой жертвы. На мгновение, ослепленная светом, она в замешательстве завертелась на месте и подняла своим голым противным хвостом облачко пыли. Такое маленькое безобидное облачко. Но оно достигло носа этого парня и, рефлекторно сморщив нос, тот чихнул. А, чихнув, пришел в себя. Обиженной таким поворотом событий крысе пришлось ретироваться ни с чем.
Медленно открыв глаза, узник уже во второй раз увидел перед собой решетку, но теперь освещенную солнечным светом. В недоумении он обвел глазами потолок своей тюрьмы, а потом повернул голову, чтобы посмотреть по сторонам. Позвонки при этом хрустнули так, что показалось, будто выстрелили из хлопушки – так громко этот хруст прозвучал в окружающей его тишине. За окном галдели птицы, разговаривали прохожие, проезжали автомобили, но он ничего этого не слышал. Слышал только стук своего сердца, деревянными молотками бившего по вискам. Все тело болело так, словно он провел двадцать пять раундов на ринге против борца сверхтяжелой весовой категории и все это время тяжеловес мял его, как тесто, придавая ему ту форму, которую тесту придает пекарь, собирающийся поразить воображение будущего покупателя новой необычной формой булочки. Парень пошевелил пальцами, потом руками и ногами. Показалось, что переломов нет. Это уже хорошо. А боль? Боль пройдет, главное – цел.
Медленно перевернувшись на живот, парень на четвереньках дополз до стены и сел, прислонившись к ней спиной. Холодный камень приятно успокаивал тупую боль в спине и плечах. Он прислонил голову к стене, и вдруг затылок пронзила острая боль. Невольно вскрикнув, узник отдернул голову и ощупал ее руками: «Вот это да, – на затылке он нащупал большую шишку. – Откуда она? – и удивленно покачал головой. – Как я здесь очутился? Да и вообще: где?», – подумал он и поднес руки к лицу, чтобы протереть глаза. А, отняв, увидел, что они испачканы запекшейся уже кровью. Кровью? И тут он вспомнил, что произошло. А, вспомнив, закричал.
В этом крике чувствовалась злость. А еще: боль и отчаяние. Глубокая безграничная боль. Не та боль, что испытывает человек, ударившись локтем об угол дверного косяка. Не та, которую испытывает пациент на приеме у зубного врача, сверлящего ему зуб и буром постоянно касающегося оголенного нерва. Бийянгма слышал, как кричит в лесу леопард, потерявший свою подругу. Леопард кричит так, что мурашки, бегущие по спине, кажутся стадом носорогов, топчущим не успевшего убежать с их пути неудавшегося охотника. Растерявшегося и попавшего в самую гущу разъяренных животных, остановить которых в состоянии, пожалуй, только танковый взвод. Все остальное для них не существенно: они плохо видят, но быстро бегают, а их толстые ноги втопчут в землю хоть человека, хоть автомобиль, попадись они им на пути. Точно такой же крик, услышал Бийянгма сейчас. Но это кричал не зверь, а человек. И столько ненависти и отчаяния было в этом крике, что такие мурашки пробежали у дежурного по спине. Черт возьми – это кричал тот парень, о котором он только что доложил по телефону следователю. Полицейский был уверен в этом «на все сто» потому, что ни в ком другом из оставшихся нарушителей, которые сидели уже не по одному дню, не было и не могло быть столько злости. Это он знал наверняка. Но он не знал другого: может быть, этот парень сумасшедший? Если он пойдет сейчас туда, кто знает: может этот псих бросится на него? И даже решетка камеры не спасет его? Нет, Бийянгма не был трусом, но его прошиб холодный пот, когда он вспомнил подробности рапорта. Налив в стакан воды и, выпив ее залпом, он помедлил, но потом все-таки решился: «Пойду, будь что будет… А потом попрошу отпуск. И поеду в Италию. И останусь там насовсем».
Перед глазами у узника пронеслись события последней ночи. Мелькание пестрых юбок танцующих на подиуме девушек сменилось промелькнувшими под ногами ступеньками деревянной лестницы, ведущей в верхние комнаты. Приоткрытая дверь, за которой слышались возбужденные голоса и хриплые стоны. Проститутка с широко распахнутыми глазами и обалдевшим от ужаса лицом, глядящая на лежащего в углу комнаты человека, обеими руками державшегося за живот и смотревшего на мокрое красное пятно, расплывающееся по его рубашке. Искра радости, сверкнувшая в его глазах, губы, которые с трудом прошептали: «Вел», – и свой собственный крик: «Джонни!!!». Оборванцы, стоящие у окна и бросившиеся на него. Короткий поединок с ними, затем с появившимися невесть откуда полицейскими, а потом – яркая вспышка, затмившая сознание и ощущение падения в бездонную пропасть. Он закрыл глаза и схватился за голову: «Джонни! Что с тобой? Где ты?». Счастливчик Джонни, которому везло буквально во всем: в играх, с девушками, в спорах. Даже дежурства у него проходили без происшествий. «Где ты сейчас? Что с тобой? Жив ли ты и кому помешал? И знает ли кто-нибудь вообще о том, что произошло?.. Надо подождать, – сказал он сам себе, – кто, как не полиция, должен разобраться в этом деле? Значит, надо просто рассказать о том, что произошло, обо всем. Надо передать о происшедшем командиру».
Скрипнула дверь, и в коридор с опаской вошел полицейский сержант. Он нервничал, а потому, держал руку на кобуре, готовый, в случае чего, если не стрелять, то хотя бы дать деру. Однако, видя, что задержанный не проявляет никакой агрессивности, Бийянгма, осторожно подошел к камере и посмотрел на парня, приняв стойку полицейского при исполнении: ноги на ширине плеч, руки сложены за спиной, подбородок выпячен – эдакий неприступный страж закона. Придав себе такой убедительный и грозный вид, он, не терпящим возражений голосом, произнес:
– Je suis le sergent Biyangma de service. Qui êtes-vous et qu’avez-vous fait au bar Golden Anchor?
В ответ парень только отрицательно покачал головой, показывая, что не понимает его языка. Тогда Бийянгма спросил на неплохом английском:
– Говоришь на английском?
Парень кивнул:
– Да.
– Значит так парень: ты сейчас мне расскажешь, кто ты такой и объяснишь, чем тебе не понравился тот бар, в котором ты вчера так весело погулял. Ты разнес его вдребезги. Ты не местный – я тебя здесь никогда не видел. А нам хватает своих преступников. Пусть не таких крутых негодяев, но своих. Ты слишком хорошо развлекся, чтобы оставлять тебя безнаказанным.
– Что же я сделал?
– И ты еще спрашиваешь? Какая наглость! Хотя, ты можешь и не знать, или не помнить результатов своей вчерашней деятельности. Сейчас я тебе все расскажу, чтобы ты потом в тюрьме мог хвастаться.
– Но почему я должен хвастаться именно в тюрьме? – снова перебил парень сержанта.
– Не перебивай, – строгим голосом произнес Бийянгма, – а то вообще в карцер угодишь.
– Ладно, молчу.
– На месте драки, на улице, обнаружены двое пострадавших. Один с переломами ноги и ключицы, другой – с переломом позвоночника и порезанным задом. Нож, со следами крови, был потом обнаружен в номере на втором этаже. Оба без сознания. Прибывшие патрульные также обнаружили тебя возле другого пострадавшего – у него была резаная рана живота. Этот европеец, – Бийянгма не успел договорить потому, что узник его прервал.
Задержанный вскочил и вцепился в стальные прутья решетки:
– Американец! Где он? Что с ним сейчас, – возбужденно кричал он. – Где он?
Бийянгма невольно отшатнулся от решетки: «Ну вот, – подумал он, – сейчас этот ненормальный вырвется из камеры и устроит здесь жертвоприношение».
– Эй-эй-эй, спокойно, парень! – пробормотал он попятившись.
– Что с ним? – упрямо повторил «псих» – кличка, которой Бийянгма наградил парня.
– Слушай, а почему ты проявляешь к нему такой интерес? В чем дело? И вообще, давай рассказывай: кто ты такой?
– Корпус морской пехоты армии США. Сержант Дефендер. Со мной был рядовой Джон Паркер. Мы находились в увольнении, пили пиво и никого не трогали. Джонни нашел себе подружку и поднялся с ней в номер. Потом я услышал крики и побежал наверх. Я опоздал – Джонни был уже весь в крови. В комнате находились еще два человека – они набросились и на меня. Мы начали драться. Так получилось, что один из них выпал из окна. Я хотел попросить помощи, но на меня набросились полицейские. А потом, наверное, получил удар по голове и очнулся только здесь. Так что я даже не знаю: чем все закончилось?
– Случайно выпал из окна, так получилось, – скептически повторил дежурный. – Не без твоей помощи, я думаю?
– Да, не без моей. Но что случилось дальше?
– Да, ничего подобного я еще не слышал. В общем, оба пострадавших доставлены в больницу. Один из них впал в кому. Один патрульный госпитализирован со сломанной челюстью, другой – с разбитой физиономией. Третьему в двух местах наложили гипс. А твой друг скончался. Его не успели даже довезти до больницы. Это, не считая переломанной мебели, разбитых окон, сломанных перил и выбитой двери…
«Псих» слушал внимательно, не перебивая. «Да, этому парню здорово досталось», – подумал Бийянгма. Теперь, когда со слов задержанного ему более или менее стала понятна вся картина событий, ему стало жалко человека, вроде бы и не виноватого, но, в то же время, нарушившего закон. Захотелось сделать что-нибудь хорошее. Нет, не отпустить. Но хотя бы принести воды. Или еды.
– Ты есть хочешь?
– Неплохо было бы хотя бы попить…
Полицейский ушел и через некоторое время вернулся с бутербродом и большой кружкой воды:
– На, подкрепись.
– Спасибо, – Дефендер развернул бумагу и набросился на бутерброд так, что за ушами затрещало.
Бийянгма задумчиво произнес:
– Да, в первый раз такое слышу.
– Значит, ты мне веришь? – произнес Дефендер с набитым ртом.
– В общем, да. Хочу верить. Но вот что ты мне скажи: где твои документы? Как я могу узнать: правду ты говоришь, или нет? Может быть ты не американец, а итальянец? – Бийянгма даже здесь не забыл о своей мечте и, используя удобный случай, решил узнать об Италии побольше. Кто знает, может это и в самом деле итальянец, который может рассказать о стране мечты больше, чем он мог прочитать в книгах и газетах?
Но Дефендер разочаровал его, настаивая на своем:
– Нет, я американец. А документы? Не знаю, куда они делись. Когда дрались, мне всю рубашку разорвали. Наверное, там они и остались. А, может быть, и прибрать к рукам кто-нибудь успел. Я не видел.
Бийянгма снова повторил:
– Да… Ни разу еще такого не слышал. Но, понимаешь, ты нарушил закон. И придется отвечать.
Дефендер тяжело вздохнул:
– Кто же мог знать, что такое произойдет?
– Ну что ж, сегодня должен приехать следователь. Он будет разбираться. Дальше дело уже не моей компетенции.
– Слушай, сержант, в посольство сообщи, что произошло. Окей?
– Ладно, сообщу.
– Самое главное – сообщи, что погиб Паркер.
– Окей.