В которой у Ригана (несмотря на суровые жизненные обстоятельства) на первый план выходит интерес к новой знакомой.
Риган вел машину и изредка поглядывал на Уварову: побелевшие губы, ни кровинки в лице. Она вцепилась в лежащую на коленях сумку с такой силой, будто это спасательный круг, а корабль вот-вот должен пойти ко дну.
Катаясь за ней по Лондону, Риган обнаружил много всего интересного. В частности, что Уварова блюдет фигуру: бегает по утрам и каждый вечер после работы ходит в фитнес-клуб. Честно говоря, там было что блюсти – весьма пышные формы, но ничего лишнего. Чутье не подвело, и через день, ближе к обеду, за Уваровой нарисовался второй хвост. Неприметный тип в потрепанном седане, идеально сливающийся с обстановкой, «сопровождал» ее всюду.
Ближе к вечеру Уварова вернулась домой, а ее «хвостик» поехал дальше. По дороге он подобрал двоих дружков, и все вместе они развернули бурную деятельность. В Ист-Энде, ближе к ночи, они отловили рыжего долговязого парня. Тот получил укол в шею и был благополучно отгружен в багажник. Как выяснилось, это оказался коллега Уваровой, ради спасения которого она храбро ринулась в парк.
В том, что рыжий обречен, Риган не сомневался. Будь у него пара-тройка часов на уговоры, он не стал бы говорить ей об этом сразу, но времени оставалось в обрез. Уварова всерьез вознамерилась спасти парня, и вытащить упрямицу из неприятностей можно было только оглушив правдой. А ведь он еле успел! Ему не казалось странным, что привыкшая вовремя уходить с работы дамочка в пятницу сбежала на час раньше, а вот то, что за ней больше не следили – вполне. Одета она была как на свидание, бродила по дорожкам парка и поглядывала на часы. Правда постоянно озиралась, а когда ей позвонили, вздрогнула и подскочила на месте. Это и спасло ей жизнь.
По лицу Уваровой все читалось, как в раскрытой книге: в расширенных зрачках голубых глаз плескался страх, а в опущенных уголках плотно сжатых губ – отчаянная решимость. Риган сообразил в чем дело сразу, как только она сказала: «Я спешу». И выглядела при этом так, словно разрывалась между желанием послать его подальше и умолять не оставлять одну.
Не женщина, а сплошная загадка. Когда Уварова появилась в Эванс-Холле, волосы у нее вились тугими колечками, сейчас же были безукоризненно гладкими. Она напоминала то весьма сексапильную библиотекаршу, то расслабленную бизнес-леди, и на удивление быстро переключалась с образа увлеченной студентки на строгую учительницу, которая при случае отшлепает указкой. Она показалась ему обычной современной дамочкой, зацикленной на карьере, здоровом образе жизни и фигуре, но сегодняшний день внес в образ ощутимые коррективы. Далеко не каждый рискнет жизнью даже ради родных и близких. Наивность и бесстрашие – два в одном, чаще всего заканчиваются для человека печально. Ригану доводилось встречать по-своему умных людей, которые в житейском плане не смыслили ни черта. Обмануть их было, все равно что обвести вокруг пальца ребенка. Похоже, его новая знакомая как раз из таких.
Зазвонил мобильный, и Уварова снова ощутимо вздрогнула. Дрожащими пальцами потянулась за телефоном, но Риган перехватил его раньше, чем она успела ответить. Открыл окно и вышвырнул на дорогу. Сработало как пощечина. Первое оцепенение прошло, теперь она смотрела на него, как на лютого врага. Неприязненно и зло.
– Зачем вы это сделали?! Куда мы едем?
– В Эванс-Холл. По этой штуке нас легко отследить.
– Кому понадобилось за нами следить?! – ее голос сорвался на крик. – Звонила моя сестра! Все из-за подвески?! Я не предупредила родных. Боже, я должна вернуть украшение в хранилище, иначе меня посадят!
Машина ровно шла по трассе, поэтому Риган воспользовался проверенным способом возвращения женщине устойчивого душевного равновесия. Не выпуская руль, свободной рукой притянул ее к себе и впился в губы жестким поцелуем. От нее исходил едва уловимый запах духов – мягкая и ненавязчивая свежесть: приятный, будоражащий аромат. Память прикосновений отозвалась на грубость инстинктами зверя, он проследил пальцами контур бьющейся жилки на ее шее – и внутри все перевернулось. Несмотря на открытое окно, по телу прошел жар, а брюки стали тесноваты. Самую малость.
Уварова дернулась, вцепилась в его предплечье, в широко раскрытых глазах смешались страх и желание. А потом она зажмурилась и обмякла, не отвечая, но и не пытаясь вырваться: искра погасла. Он отпустил ее столь же внезапно, как и поцеловал, скрывая разочарование за смешком. В последнее время секс выходил без огонька, да и то скорее по привычке, поэтому яркое возбуждение от поцелуя Риган списал на некую забавную странность. Уварова сложила руки на коленях и отвернулась к окну, а ему пришлось постараться, чтобы направить мысли в другое русло.
Пока штуковина цела, ей придется сидеть тихо и не высовываться. Вещица, фотографию коей привезла незабвенная Уварова, некогда была весьма опасна. Неудивительно, что Агнессе и ее коллегам не удалось определить происхождение, стоимость украшения и тем более материал, из которого оно выполнено. Нужно было сразу ее уничтожить, но кто же знал, что неприятности потянутся от этой дряни, как щупальца Ктулху2.
Дорога затянулась в сонном молчании. Пришлось останавливаться, брать себе убойную дозу энергетика и запивать кофе. Просвещенные умы полагали, что такое сочетание – смерть желудку, но он не хотел уткнуться носом в руль на полной скорости где-нибудь на трассе. Риган предложил Агнессе перекусить, но она покачала головой и бросила на него неприязненный взгляд. Третья встреча у них тоже не задалась.
***
Дом в георгианском стиле казался гротескным слепком на теле современности. Отгрохать его Ригану пришло в голову в приступе скуки и ностальгии, но денег он не пожалел, и вернул родовому гнезду прежний облик. Увитый плющом особняк каменной кладки устроился посередине огромного парка. Такие места нравятся туристам, романтикам и ролевикам. Последних не смущала даже табличка, но их без устали гоняли сторожа.
Он остановил машину на подъездной дорожке, открыл Уваровой дверцу и подал ей руку. Она смерила его хмурым взглядом и вышла сама.
– Я думаю, что вы, Эванс, в сговоре с теми ребятами.
Несмотря на усталость, Риган улыбнулся. Она смотрела на него, как учительница из пансиона для мальчиков на нашкодившего воспитанника.
– Вы еще и думать умеете? Не женщина – мечта, – он указал на двери, – прошу. Я уже приготовил для вас кандалы и темницу, где вам предстоит коротать дни до конца жизни.
Уварова сжала кулаки и топнула ногой.
– Вы бываете серьезным?!
– По вторникам и субботам, с пяти до восьми утра, но чаще всего в это время я сплю. Так вы согласны?
– Оставьте свои фантазии при себе! – она решительно направилась к двери. – Откуда можно позвонить?
– Шутите? – Риган перехватил ее за локоть. – Хотите, чтобы эти типы явились сюда? Нет уж, спасибо.
К счастью, она не начала брыкаться и дергаться, как молодая газель, попавшая в силки. Взваливать даму на плечо и тащить через порог Риган считал неэтичным и пошлым трюком. Кроме того, он сам еще не придумал, что с ней делать. Уварова вынесла проклятую вещицу из хранилища. Как ни крути, спокойная жизнь ей в ближайшее время не светит. В лучшем случае – обвинение в воровстве и тюрьма, в худшем – билет до соседнего облачка к рыжему.
Несмотря на поздний час, навстречу им вышел Джонатан. Ему было не привыкать к ночным бдениям. Лет двадцать назад Хартстридж принял знамя у стареющего отца. Неизменный и неприступный, как Лондонский Тауэр, и такой же надежный. Когда Джонатан был молодым, его младшая сестренка влипла в весьма неприятную историю. Риган вовремя пришел на выручку, но после того случая Джулия с родителями сразу уехали из Ньюкасла, а Хартстридж остался. И с тех пор ни разу не подводил.
Увидев рядом с ним гостью, Джонатан не изменился в лице.
– Добрый вечер, сэр, мисс Уварова. Позвольте ваш плащ? – он внимательно посмотрел на гостью.
В Хартстриджа были встроены врожденное обаяние и уникальная память на имена. Он не рассыпался в комплиментах, не льстил и крайне редко улыбался, но попадая в сферу его чуткости, человек чувствовал себя на удивление нужным. Если не центром Вселенной, то очень близко к этому. Сам Джонатан предпочитал оставаться незаметным – истинный серый кардинал Эванс-Холла.
– Ей нужна отдельная комната, – улыбнулся Риган, предвкушая реакцию, и она не заставила себя ждать. У Джонатана дернулась бровь – величайшее проявление эмоций в исполнении Хартстриджа.
– Как скажете, сэр.
– Мне не нужна комната! – огрызнулась Уварова. – Я голодна и хочу домой. И я не преступница.
– У нее сложный период в жизни, – приложив ладонь к губам, прошептал Риган. – Я найду, чем ее покормить.
Хартстридж покачал головой, принял из рук Уваровой плащ и степенно удалился.
– Джонатан хороший и добрый малый, – Риган улыбнулся уголком губ и протянул ей руку, – он здесь всем заправляет. Если тебе не понравится запах фиалок в спальне – это к нему. Не уверен, что в спальнях есть фиалки и здорово устал от церемоний, поэтому пока тебе готовят комнату, мы поужинаем. Заодно я все объясню.
Уварова подчеркнуто скрестила руки на груди.
– Кандалы отменяются? – несмотря на излишнюю серьезность, чувство юмора у нее было в порядке.
– Только попроси, Солнышко.
***
На кухонном пространстве Эванс-Холла можно было разместить театральную сцену. Шкафы с многочисленной посудой, рабочие поверхности и столы для готовых блюд. На его памяти, ни разу всю эту роскошь не пришлось задействовать полностью: приемов он не давал и открытых вечеринок не устраивал. Эванс-Холл стал для него норой, в которой можно отсидеться и зализать раны, напиться в хлам и крушить все, что попадется под руку.
Уварова села у дальнего стола, устроенного на манер барной стойки, облокотилась на него и закрыла глаза. Огромный холодильник был забит продуктами и полуфабрикатами под завязку: Джонатан заботился о том, чтобы во время его пребывания в Ньюкасле он ни в чем не нуждался. Покопавшись на полках на мотив «чего-нибудь попроще», он обнаружил замороженные овощи. Сковорода обитала в одном из многочисленных ящиков, и спустя минут пять мысленных ругательств и открываний подряд всех дверок, Риган узнал, в какой именно. К тому времени Уварова уже успела задремать. Он высыпал в посудину содержимое пакета, залил маслом и закрыл крышкой.
– Я готовлю. Этот день войдет в анналы моей летописи, – Риган устроился на соседнем стуле, потряс ее за плечо и подпер рукой щеку, – итак, Агнес. Правило выживания номер один. Никому не звонить. Сбившись со следа, твои приятели начнут шерстить родственников и знакомых. Если попытаешься с ними связаться, подставишься сама, и их подставишь. Это понятно?
Ему нравился не столько сокращенный вариант ее имени, сколько ее трогательное недовольство. Сейчас маневр остался без внимания: она взвилась белобрысым вихрем и вцепилась пальцами в волосы.
– Я должна вернуться! Должна отдать подвеску… Я не прощу себе, если с моими близкими что-то случится!
Риган резко поднялся и оказался с ней лицом к лицу.
– Хочешь, чтобы они отправились следом за рыжим?
Прозвучало жестоко, но Уварова снова была на грани: той, что хрупкой преградой отделяет отчаяние от безумного страха. Позволить ей рухнуть он не хотел.
– Нет, – она побелела, губы задрожали.
Он кивнул и указал на стул. Уварова покорно села и устало посмотрела на него. В ее глазах застыл невысказанный упрек, и звучал он в переводе с ментального приблизительно так: «Это ты не позволил вернуть подвеску назад! По твоей милости меня посадят за решетку. Из-за тебя мои родные сейчас места себе не находят, а начальник считает воровкой».
Отчасти это было правдой. В двадцатом столетии вещица прошагала долгий путь именно с ним. Риган не представлял, как объяснить дамочке, что эта штука уже натворила, а главное – что еще может натворить. Надо было сразу расплавить проклятую дрянь, а остатки вышвырнуть в Амазонку.
– То, что лежит в твоей сумке – ключ к Древней и очень опасной цивилизации, – произнес Риган. – Пока что я не представляю, кому он понадобился и зачем, но я это выясню.
Агнесса посмотрела на него, как на сумасшедшего, и прижала сумку к груди.
– Мне надоели ваши игры, Эванс. Я должна вернуть подвеску. Мне не нужны ни цивилизации, ни новые металлы, ни заговоры. И вообще – держите свои руки и другие части тела от меня подальше!
Прозвучало двусмысленно, а память тела мгновенно отозвалась на этот намек.
– Правило выживания номер два – вытекает из твоей возмущенной тирады, – Риган хлопнул ладонями по столу, – если очень хочется что-то сделать, подумай об этом пять минут. У меня оно не всегда работает, но должен же я был сказать. Тем более что точку невозврата мы уже прошли.
– Мы?!
– Именно так.
Она отвернулась и стала рассматривать столешницу. Неизвестно, о чем эта женщина сейчас думала, но Риган не спешил нарушать молчание. На нее сегодня и так многое свалилось. Такое не каждый крепкий мужчина выдержит.
– И я… не смогу вернуться домой? – дрожащим голосом спросила Уварова. От воинственности не осталось и следа. Она сжимала сумку, как щит, но губы подрагивали от напряжения и сдерживаемых рыданий. – Что же мне тогда делать?
– Сейчас есть, а потом идти спать, – Риган пожал плечами, – завтра будет видно.
Больше они не разговаривали. Овощи поджарились быстро, правда посолить их Риган забыл, равно как и убавить огонь, поэтому нижний слой вышел в стиле вегетарианского барбекю. Он этого почти не заметил, наспех проглотив все, что лежало в тарелке. Сейчас гораздо больше к столу пришелся бы сочный ростбиф, но его готовить было несравнимо дольше и сложнее, а Риган валился с ног от усталости.
Что Уварова думала о его кулинарных талантах, осталось за кадром, потому что она молчала и упорно избегала взгляда. Когда на кухне появился Джонатан – сообщить, что комната для гостьи готова, она поспешно вскочила, чуть не опрокинула тарелку, и быстро вышла вслед за дворецким.
Оставшись наедине с собой, Риган задумчиво изучал шкафчики и столы, думал о том, что предстоит сделать в самое ближайшее время. Разобраться с ключом: выяснить, кому он понадобился, разобраться с ними – по-хорошему или по-плохому, а после решить, как быть с новой знакомой. Увы, пока ей нельзя возвращаться к себе. Недружелюбные типы, прикопавшие рыжего, вряд ли простят Уваровой свое упущение. Даже если на них снизойдет благодать вселенского милосердия, полиция по головке не погладит, и сидеть ей в тюрьме за воровство. Хочешь-не хочешь, а придется где-нибудь затаиться.
Будучи измененным, Риган усвоил одну простую истину: проходит все, хотя сегодня может казаться, что мир рухнул и собрать его уже невозможно. Многое из случившегося способно тебя изменить, но не поломать. Жизнь продолжается, и в новом мире, на новом месте, рядом с новыми людьми тебе приходится по частям собирать нового себя. Иногда бывает больно, но боль – всего лишь доказательство того, что ты все еще существуешь.
Века в тени человечества – наедине с силой, повышенными способностями к гипнозу и заживлению, долголетием и относительной неуязвимостью – сомнительное преимущество. Чтобы выжить, требовалось пить кровь, а ультрафиолет плохо сказывался на здоровье. Никаких тебе пляжей, курортов, коктейлей в шезлонгах, а девушки в бикини только по ночам или на картинках. Часа на солнце было достаточно, чтобы потом полдня лечить весьма болезненные ожоги, которые по сравнению с прочими ранами затягивались в разы медленнее. Никакого постоянства: переезды с места на место, разные страны, разные имена. Никакой известности – попытки заявить миру о себе предпринимались с начала времен, но всякий раз безжалостно подавлялись и заминались своими же.
В фольклоре измененных называли по-разному: акшары, стригои, носферату и вурдалаки. Правды в сказаниях было не так уж много, в основном досужие людские домыслы и страх, хотя некоторые измененные действительно не гнушались кровавых расправ или внушения. В последние годы про вампиров сочинили столько фантастики, что истина окончательно затерялась в бесчисленных сюжетах и версиях. Легенды переврали многое, на самом деле они были живыми, облик менять не могли, равно как и летать, нагонять туман и наращивать отрезанные конечности. На стоматологов тоже тратиться не приходилось: с зубами – вроде вырастающих острых клыков – проблем не возникало. Родиться измененным было невозможно: к дару вечности прилагалось бесплодие. Изменение, а по сути заражение человека, происходило вопреки расхожим мнениям не через укус, а только через кровь. Считалось, что процесс необратим, но несколько лет назад они получили тому опровержение неожиданным и жестоким образом: непонятно откуда взявшийся вирус Чумы измененных уничтожил практически всю расу. Немногочисленные выжившие лишились всех способностей, вот и ему теперь недолго осталось. Что такое тридцать, сорок, да даже пятьдесят лет перед лицом принадлежавшей им вечности? Это как подразнить ребенка конфетой, а потом показать фигу.
Голова стала дурная и тяжелая – верный признак того, что пора спать. В такие мгновения Риган искренне сожалел о потере былой выносливости, но что прошло, того уже не вернуть. Поднявшись на второй этаж, он направился в гостевое крыло. Дверь в комнату была приоткрыта, но Уваровой там не оказалось, ее сумки тоже. Наверняка взяла с собой в душевую.
Риган улыбнулся, предвкушая завтрашнюю встречу: когда Уварова злилась, она становилась прехорошенькой. Разыгравшееся воображение рисовало картины одна непристойнее другой. Агнесса откровенно и бесстыдно выгибалась под ним в разных позах. Голубые глаза потемнели, кудрявые волосы разметались по подушкам. Хотел бы он посмотреть на нее после оргазма!
Риган не удержался и написал ей записку:
«Поскольку ты просила держать руки (и прочие части тела) от тебя подальше, мне остается лишь удалиться к себе в тяжких думах и глубокой печали. Пусть сны твои будут приятными в самом интимном смысле».
Оставив послание на ее подушках, Риган дошел до своей спальни. В кои-то веки здесь было чисто. Вся мебель на местах, кровать аккуратно застелена, гармония и умиротворение, только щебечущих птах и яблок не хватает. Из открытого окна тянуло прохладой, его снова знобило и манило в сторону бара – он не пил с тех пор, как отправился в Лондон, ирландский кофе не в счет. С мыслями о таком досадном упущении Риган быстро стянул с себя одежду, забрался под одеяло и забылся глубоким, крепким сном.