Я шла на утреннее совещание в редакцию мучительно любимой газеты, думала, что такая любовь – признак профессиональной зрелости – и впервые за полгода курила на улице. Нарушала собственное табу и явственно злилась на всех и вся. Вообще-то никто не освобождал меня от ранних нагоняев главного редактора, страдающего тяжелой формой трудоголизма. Для него стартовый разнос – все равно, что опохмеляющая доза алкоголя. Поэтому народ страдальца понимает и кротко терпит, разумеется, не беря в голову. Меня не отлучали и от утешительных чашек кофе в кругу пропесоченных до металлического блеска коллег. Просто так сложилось, что я мечусь в творческом поиске днем и пишу по ночам. Надо же когда-то спать. Почему бы не в то время, когда наши, зевая, рассаживаются в кабинете главного? Хотя справедливости ради надо заметить, что, на какое бы время он ни назначил сбор, они все равно будут клевать носами – здоровая реакция на привычное. Это я стала воспринимать коллективные мероприятия, как нечто из ряда вон выходящее. И вот результат – его вчерашний звонок и интеллигентная просьба посетить место моей работы на общих, так сказать, основаниях меня едва ли не оскорбила! Я уже миновала этап мстительных зароков «трудиться от звонка до звонка и ша», смутно осознала, что обнаглела, и двинулась к другой крайности – попытке задуматься о своем тускнеющем нравственном облике. Но не успела, потому что, срезая угол, покинула твердыню асфальта и очутилась среди гордо дичающих в старом сквере яблонь. Май выдался жарким. Я с изумлением обнаружила, что земля под деревьями густо усыпана розоватыми лепестками яблоневого цвета и крохотными желтыми листьями. Это сумасшедшее единение весны и осени под ногами примирило меня с посещением редакции. Но ненадолго.
После обычной профилактической экзекуции главный строго сказал:
– Полина, останься, пожалуйста.
Поводов игнорировать его приглашение у меня не было. Освобожденный коллектив попрощался со мной разными взглядами – от соболезнующих до злорадных.
– Сын все путешествует? – осведомился шеф.
Мой шестилетний отпрыск Севка вместе с моей же мамой прокатывал деньги своего отца по Чехии. Поэтому я согласно замотала головой, дескать, к борьбе за дело процветания печатного органа готова, как никогда.
– Ну, тогда ищи работу. И квартиру.
Сказать, что я обалдела, значит, тупо промолчать. Почему-то более всего мне было жаль испоганенного лирического настроения, возникшего в сквере. Однако уже через минуту возобладало искреннее беспокойство за здоровье классного редактора и порядочного человека:
– Илья Игоревич, у вас все в норме и под контролем? Будем считать, что по поводу работы вы оговорились. Сами знаете, Полину Данилину ласково примут всюду, с какой бы формулировкой вы меня не уволили. Но с чего вы вздумали распоряжаться моей норой в отсутствие сына? Может, вам водички плеснуть?
– Ты – страшный человек, – сообщил главный. – Разве таким тоном предлагают источник жизни?
– Даже если, говоря «страшный человек» вы подразумевали «страшилище», напою за милую душу, – пообещала я.
– Спасибо, не жажду. Полина, вероятно, я неуклюже выразился. Имелись в виду темы работы и жилья в Москве. Каково здесь нынче гражданам России, иностранцев не трогай, ты уже один международный скандал устроила, начинать…
– Илья Игоревич, помилосердствуйте! Ну, как можно начинать в таком бестолково и жестоко русском дорогом городе? Описание сих мытарств – удел романистов, а не журналистов.
– А мне очень хочется почитать о твоих личных впечатлениях. Не надо историй чужих взлетов и падений. И статистики поменьше.
– Ладно, сдаюсь, – вздохнула я. – Вы, разумеется, не серьезно. Вы не мытьем так катаньем добиваетесь своего. Да, вы пытались отправить меня по столичным моргам и кладбищам. Да, я отказалась. Но теперь согласна еще и крематорий включить в список. Лучше про прозу смерти, чем про прозу жизни.
– Поэзии уже ни в первом, ни во втором не усматриваешь? – грустно усмехнулся главный.
– Сквозь призму ваших тем нет.
– Полина, сезон моргов кончился. Отправляйся на настоящую охоту…
– Охоту на неприятности? Так напишу, что вы не напечатаете, – пригрозила я. – Хотите название? «Город, откуда не возвращаются». Вот!
– Сначала напиши.
– А деньги? О квартире без предварительной демонстрации кошелька никто и разговаривать не станет. И еще я слышала, что приличное трудоустройство нынче тоже стоит дорого.
Я победно откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза, чтобы не видеть смущенного лица шефа. Ура! Вовремя сообразила с казначейскими билетами. Такой суммой он не рискнет никогда.
– Выписывай.
Это звучало невероятно. Мои веки задрались, как юбка на ветру, хоть руками на место натягивай.
– Илья Игоревич, признавайтесь, кому и за сколько вы нас продали?
– Выписывай!
– Я сниму пятикомнатную в центре! На пару месяцев. Хоть поживу по-человечески. И буду пробоваться на руководящие должности в министерствах!
– Полина, иди, трудись. Вымотала нервы с утра пораньше. А мне еще свою руководящую должность тут до ночи оправдывать, между прочим.
– Сами позвали, – мрачно напомнила я.
И пошла трудиться.
Через пару проведенных за компьютером часов я осмелилась думать о состоянии психики шефа еще хуже, чем утром. Какова должна быть температура мозга, чтобы из него полностью испарился дар обретать «угол зрения», под которым обыденность вмиг становится сенсацией? Температура кипения, не иначе. Причем долго кипело. Интернет ломился от вакансий во всех мыслимых и немыслимых сферах человеческой деятельности. Дискриминирующих по полу, возрасту и месту жительства запросов было не слишком много, вознаграждение за труды обычные обещали сносное, за праведные – заманчивое. Жилье тоже предлагалось, как раньше говаривали, на любой вкус и кошелек. Москва ждала своих покорителей без тени коварства: дерзни, явись, сними комнату, устройся на работу, паши, как проклятый, и пусть тебе повезет.
Вознамерившись за сутки покончить с издевательским редакционным заданием, я выбрала образ уравновешенной, амбициозной, что всегда предполагает неискушенность, девушки. Она честно вызубрила все, что полагалось для получения красного университетского диплома по гуманитарной специальности, отработала в своем крупном, раз есть университет, городе год, вместе с родителями накопила денег на билеты в оба конца, самую дешевую квартиру и диетическое питание. Для пристойного укоренения в политой слезами и удобренной чужими несбывшимися надеждами московской почве ей показалось достаточно трех месяцев. Ведь дважды зарплату можно получить, а то и единожды премию.
Вторым вариантом стала еще не искалеченная своим увлечением любительница экстрима, которая приехала с билетом в один конец в поисках не работы по душе, а шанса заработать. Третий тип – искательницы приключений – я, поразмыслив, задействовать не стала. Такие все, что им нужно, находят в любом месте в любое время. По дурости своей я принялась, было, сочинять девицу, которой нужна просто Москва, именно Москва. Которая ощущает этот город нервной системой, а себя – его нервной клеткой. А то и наоборот: себя – системой, а город – одним из своих нервных узлов. Однако, поняв, что она установит отношения со столицей без посредников, я отказалась от провальной затеи…
Через неделю я сообразила, что объявления о работе с высокой зарплатой и квартирах, сдающихся по божеским ценам, скорее всего приманка агентств. На вакансии, которые заинтересовали бы выдуманных мною провинциалок, я сначала отправила «их» резюме, процентов на восемьдесят соответствовавшие требованиям. В ответ получила вал откликов от рекрутеров, предлагавших такую же работу в других фирмах за половинное вознаграждение. Я изменила кое-что и шуранула резюме, сказочно удовлетворявшие капризам работодателей. Более того, проанализировав все требования к соискателям, я заложила в саморекламу девушек и то, о чем боссы могли только мечтать. Тот же результат. Я решила зайти с другой стороны и принялась обзванивать организации, зарабатывающие на жилье. То, что могло заставить нормального человека обратиться к ним, было хронически «уже сдано». У всех оставались только панельные хоромы на первых и последних этажах. За них почему-то ломили гораздо более высокие цены, чем за якобы «буквально вчера» уплывшие квадратные метры в кирпичном доме недалеко от метро. Причем в самом легком случае нужно было внести залоговую сумму в размере месячной оплаты, саму эту оплату вперед и столько же агентству за помощь, неизвестно в чем заключавшуюся.
Возблагодарив Небо за то, что мне есть, где жить и трудиться, я с грехом пополам, а то и на три четверти его составила список контор, оклад в которых позволял хотя бы оплачивать кров. Бодрила себя тем, что на жизнь можно подработать, и отгоняла неприятные догадки, когда и кем. В течение следующих двух недель я оббегала по три-четыре рекрутинговых агентства и отдела кадров в день. И без того небольшое заявленное вознаграждение везде уменьшалось в связи с моей недостаточной опытностью примерно на треть. И еще на треть на время испытательного срока, который короче девяноста дней просто не мыслился. Учитывая отпускную пору, тянуло предположить, что ни в одной фирме после его окончания не задержишься – ушлым капиталистам требовалась дешевая рабочая сила, этакая прислуга за все, подменяющая штатных сотрудников в летний сезон. Изредка справлявшийся по телефону о моих успехах главный редактор все громче хихикал в трубку. Я мысленно извинялась за дилетантски поставленный ему диагноз.
Признав шефа вменяемым, я заподозрила умственную отсталость у «своих» девушек. Мало того, что ехать в Москву нужно было с мешком денег. Так еще и перспективы нулевые – вся зарплата вбухивалась в чужую квартиру. Учитывая количество незамужних умниц в столице нашей родины, я перешла бы к вычислениям с отрицательными величинами. Озверев окончательно, я поклялась себе найти жилье, работу, мужа олигарха и любовника – звезду театра и кино. После чего сумасшедшие девицы стали мне гораздо ближе. Однако за все время беготни мне ни разу не удалось встретиться даже с самым занюханным работодателем. Меня отшивали на подходе и не удосуживались сообщить об этом. Звонила сама, отвечали, что нашли более подходящую кандидатуру. И… обновляли заявку в Интернете.
Это было ударом по самолюбию уже не воображаемых провинциальных барышень. По моему лупили заносчивые фифы-рекрутерши и прыщавые юницы, отвечающие в фирмах за подбор персонала. Среди них попадались и человеческие лица. Некоторые по-матерински объясняли мне – денег в Москве нынче не заработаешь, и прочили максимум пятьсот баксов. А когда я уперто напоминала, что явилась на интервью по поводу тысячи семисот, фигурировавших в объявлении о найме, загадочно улыбались. Но отзвониться и сказать «нет» тоже считали ниже своего непрофессионального достоинства.
Наконец, сидя в офисе перед очередной вальяжной самоуверенной кадровичкой, которая не спросила только о том, переболела ли я в детстве ветрянкой, и уже давала заведомо невыполнимое обещание связаться со мной через неделю, я мысленно повинилась перед зрелыми плодами своих фантазий. Дескать, простите, девчонки, больше играть в вас, доверчивых скромниц, не могу. Встала и никогда не лишний раз уточнила:
– Значит, за триста долларов чистыми и полторы тысячи черным налом я должна впрячься в обязанности доверенного секретаря, то есть личного помощника и переводчика шефа. И иногда, как вы выразились, выполнять деловые поручения его жены, у которой собственный бизнес. Так?
Она ухмыльнулась:
– У нас много соискателей, поэтому пока вы ничего не должны.
Сухо попрощавшись, я вышла в коридор. Прямо передо мной была секретарская. За ней, надо полагать, святая святых. Все, что накопилось во мне за время поисков, я вложила в два пинка в две двери. Не оставлять же себе. Взвизгнувшую секретаршу не заметила. Возмущенно поднявшемуся из кожаного кресла боссу свирепо бросила:
– Здравствуйте. Сядьте.
И объяснилась в желании работать на него и его жену сначала по-английски, потом по-русски. Закончила вопросом:
– Где супруга? Мне необходимо с ней познакомиться.
– Это не обязательно, она уважает мой выбор, – спокойно произнес он.
Вызвал отфутболившую меня даму, буркнул: «Я вам доверяю, а вы упускаете энергичных специалистов», и велел заключить со мной договор на месяц испытательного срока со стопроцентной оплатой.
– Сегодня пятница. Я жду вас в понедельник к десяти, – обратился он ко мне.
За пределами кабинета мы молча поиграли в гляделки с вершительницей судеб. Глаза отвела она – наверное, мои были лучше накрашены.
Каюсь, договор я заключила, предъявив потерянный гостившей у меня иногородней знакомой паспорт. Она уже и штраф заплатила, и новый получила, когда я его у себя за диваном обнаружила. Регистрацию я предусмотрительно купила в специализированной, открыто предлагающей свои услуги фирме. Ну а дипломы о любом образовании предлагают в сети и продают там, где условитесь. Люди, помнится, удивились, что мне не московский нужен, но заказ выполнили. Им не все ли равно, какую печать подделывать. Разумеется, и регистрация, и диплом были на имя знакомой, то есть я стала обладательницей полного комплекта липы, но тогда это меня не тревожило. Сгоряча я решила отработать личным помощником и переводчиком месяц. Интересно стало – выгонят потом или нет.
«Вот так, провинциалочки, – сказала я про себя, покончив с трудоустройством. – Теперь семь сотен баксов за однушку потянем. Дорого? Скорее, не дешево. Пошли квартиру смотреть. В комнату вас, отличниц из интеллигентных семей, запихивать жалко. Славный у меня основной вид деятельности, – какими хочу, такими всех и придумываю».
Этот вариант я обнаружила еще во вторник, истерзав компьютер условием «жилье от хозяина». Искомый хозяин по телефону отозвался то ли сонным, то ли похмельным голосом, попросил звякнуть вечером. Я не забыла. Он заявил, что ему надо с кем-то посоветоваться, и перенес разговор на утро. Что ж, залежаться в постели в среду я ему не дала.
– Понимаете, квартира уже сдана на месяц, – сказал он. – Ровно через месяц – пожалуйста.
– Мне она нужна в пятницу.
– Вы не поняли, девушка…
– Поняла. В пятницу. И ни днем позже.
Почему-то я была уверена, что сняла ее. В четверг он позвонил сам:
– Мы тут с претендентом не сошлись кое в чем. Залог, оплата за месяц вперед и живите.
– И договор, – сказала я.
– Разумеется. Я скопирую из Интернета.
– И регистрация.
– Хлопотно, но ладно.
Я не стала радовать его тем, что официально оформлять наши отношения в ЖЭУ не придется, дабы пребывал в тонусе.
«О, по наитию и вдохновению ты еще на что-то способна, – подумалось мне. – Надоело унижаться, продавая свои таланты и предлагая за клоповники собственные деньги. Завтра кровь из носу добудешь рабочее место и передохнешь».
Кровь проливать не пришлось. Разве что пальцы на ноге после контактов с дверями приемной и начальничьего кабинета немного болели. Но эта боль напоминала об успехе, следовательно, не раздражала. Триумфаторы не сетуют на шрамы. Я уже выяснила, что договор о найме жилья, заключенный менее чем на год, нотариально не заверяется. Поэтому решила для чистоты эксперимента задействовать паспорт без московской прописки. Нужно было убедиться в том, что какой-нибудь бугай, для усыпления бдительности согласившийся даже на регистрацию, через день-два после получения денег не выкинет одинокую приезжую на улицу.
Итак, обе провинциалки, так и не разобравшись, кто из них трудоустроился, шествовали под моим предводительством от метро. Я втолковывала им, что, когда освоимся, будем ходить дворами гораздо быстрее – минут десять – пятнадцать. И что дешевизна квартир, до которых от подземки надо добираться на автобусе, обманчива. На этот самый автобус все выгаданное и уйдет. Они не очень верили, но терпели. Скопище унылых одинаковых двенадцатиэтажек должно было их напугать, особенно, если в родных городах девушки жили в современных кирпичных домах. Мне самой стало не по себе от вопроса: «А где Москва»? «Она тут не кончается, а начинается», – пробормотала я и впустила девиц в пахнущий кошками грязный подъезд. Третий этаж, два лифта. Потом кое-как побеленные потолки, неумело поклеенные дешевые обои, замызганный облезлый паркет, рухлядь вместо мебели, отжившие и свое, и чужое холодильник и телевизор, невообразимый унитаз и жуткого вида ванна… Мои подопечные оробели по-настоящему. Вот-вот заорут в два горла: «Мама»! «Да бросьте вы, – посоветовала я. – Зато душе болеть не за что. Шустрее будете отсюда выбираться, чтобы работать и зарабатывать». Вняли.
– Подходит, – сказала я молодому полному мужчине, которому столь явно не терпелось покончить со сдачей своей конуры, взять доллары и покинуть ее, что я невольно прониклась тем же желанием. – Ладно, документы на квартиру, ваш паспорт и бланки договора на стол. Деньги у моего приятеля. Он ждет снаружи.
– Разумная предосторожность, – кисло похвалил хозяин и метнул бумаги.
Через десять минут он оставил мне два комплекта ключей, пересчитал купюры, которые я без стеснения, не вспомнив о якобы сопровождающем меня рыцаре, вынула из собственной сумки, возликовал, услышав, что регистрация не к спеху, и был таков.
«Располагайтесь, – пригласила я девушек. – И не проспите в понедельник. Это только кажется, что к десяти не рано. Вам больше часа добираться. Но, повторяю, вы еще оцените, что обойдетесь без наземного транспорта. Метро и собственные здоровые ноги – мечта работающих москвичей. Я неплохо вас поселила». Хоть бы поблагодарили. Но я не обиделась. Шок есть шок. Интересно, каким они представляли себе дешевое жилье в столице? Уж, не без тараканов ли? И я над ними опять сжалилась. Нашла в ванной полироль для мебели, кое-какие моющие и чистящие средства, засучила рукава и улучшила санитарно-гигиенические условия. Только окна не вымыла и на балкон не выходила – вечерело уже.
Оставила девиц обживаться и двинула в собственную двухкомнатную квартиру на другой конец города, почему-то не слишком веря, что она у меня есть. Воображение проклятое. Никогда не дает насладиться настоящим, вечно уносит и ввергает, ввергает и уносит.
«Главарь убойщиков» полковник Виктор Николаевич Измайлов, с которым мы имеем взаимное удовольствие быть любовниками, для равновесия испытывая взаимное же недовольство при столкновении возле какого-нибудь трупа, явился со службы поздно. Даже по телефону звонить не стал, чтобы не разбудить. А, скорее всего, чтобы не наслушаться моего карканья, предрекающего при таком режиме язву и инфаркт одновременно. Мы еще и соседствуем – он обитает на втором, я на третьем этажах одного подъезда, поэтому меня не затруднит спуститься в любой час и повторить ему все в лицо. Вот Виктор Николаевич и делает вид, будто дорожит моим сном. На сей раз полковник преуспел в лицемерной конспирации, и каждый провел ночь на своей территории.
Утром после обязательной – чтобы жизнь малиной не казалась – пробежки я заглянула к нему, прочитала смешную записку про то, как ему без меня было грустно, убедилась в непохожести дома на свинарник и поднялась к себе. Гимнастика и водные процедуры вместо привычного желания немедленно слопать все равно что на положенные триста калорий вызвали во мне прямо-таки потребность кинуться в снятую вчера квартиру. Тяга к этому месту оказалась сильнее голода. И новее, прямо скажу. Торопливо сжевав банан и запив его кофе, я взяла свой походный ноутбук и потащилась за три девять земель.
Дороги и не заметила, настолько увлеченно пыталась разобраться, почему захотелось поработать именно там. Конечно, не разобралась. Завершив кривой рваный круг размышлений выводом: «Потому что дурная голова ногам покоя не дает», я отперла дверь. И ощутила нечто странное: провинциалки исчезли. Это убогое нищее помещение было только моим. Некоторые из друзей сочинителей говорили, что прихотливое вдохновение стало набрасываться на них, где угодно – в ресторане, поезде, даже бане, но только не дома. Я думала, ребята просто хандрят. Оказалось, со всяким может случиться.
Я открыла балкон настежь. Оттуда попахивало. Если растревожившее мое обоняние было запахом выдуманных девушек, то они за почти месяц поисков работы и жилья в Москве ни разу не почистили зубы и не приняли душ. Еще бы им рекрутеры симпатизировали! Телефон, за который, как и за свет, мне предстояло платить самой, можно было разъять на трубку с полустертыми цифрами на неподатливых резиновых кнопках и сильно нагревающееся пластмассовое основание. Я набрала номер пражской гостиницы, где остановились мама с Севой, и, дожидаясь соединения, вышла на балкон. Слева высился древний кухонный «солдатик», забитый кусками обоев, дырявыми кастрюлями и закопченными чайниками. Справа стояла огромная коробка из-под телевизора. Мой чуткий нос подсказывал, что она, а не соседские объедки является источником своеобразной недокучливой вони. «Наверное, овощи перебрать забыли, а тут жара», – подумала я, сердито распахивая верхние картонные створки. И, не помня себя, завопила:
– Ой, мамочка!
– Да, дочка, я здесь. Что случилось?
Я отпрыгнула от коробки и ринулась в комнату, потом в кухню, ища слезоточивыми глазами свою утешительницу. Только через минуту сообразила, что прижимаю плечом к уху телефонную трубку, из которой доносится ее бодрый голос.
– Соскучилась, – пробормотала я.
– Мы по тебе тоже, но выражаем это мягче и естественнее, – заметила она.
Увиденное мною могло быть только галлюцинацией, и в четырех стенах это само собой разумелось. Поэтому я поболтала со своими почти эйфорично.
– Поля, такие резкие смены настроения детей обязаны по уверениям медиков настораживать родителей на предмет наркотиков, – заключила мама. – Мне уже настораживаться?
– Отдыхай безмятежно, – сказала я. – Ты же знаешь, я и без дури дурная.
– Да, это лучший повод для безмятежности, – вздохнула она. – Мы с Севушкой сейчас отправляемся в зоопарк. А ты куда?
– На балкон, – вырвалось у меня.
– Уборку затеяла? Не буду мешать благому порыву. Не бросай, не доделав, как обычно.
– Тут бросишь! – взвыла я, снова переставая владеть собой.
Мама радостно засмеялась, наверное, вспомнив нечто связанное с моим младенческим неумением доводить дело до конца. Но вместо того, чтобы и меня поразвлечь, вдруг сурово потребовала отчета:
– Ты, собственно, у кого прибираешься, дочка? Если мне память не изменяет, у тебя не балкон, а лоджия. И у Измайлова тоже.
– А я сказала балкон?
– Поля, осторожней там. Надо сначала рвать с одним мужчиной, а потом заводить следующего. Тем более, если предыдущий вооружен пистолетом. И вообще, что у тебя за манера сразу разбирать чужой хлам!
– За кого ты принимаешь моих знакомых? За профессиональных старьевщиков? – автоматически отозвалась я.
И, вспомнив с ее подачи об Измайлове, почувствовала дрожь в коленях и плюхнулась на стул. Мама не дождалась клева признаний, свернула заброшенную удочку и дала отбой. Все мои преступные художества промелькнули передо мной, будто я умирала. «Вик меня точно застрелит. Только не за измену, а за использование фальшивых документов. Обидная причина. Нет, мне все померещилось. Я должна в этом убедиться, и ноги моей больше тут не будет. Какое-то ведьмацкое логово с глюками», – пылко думала я и не шевелилась. Еще немного себя поуговаривала, после обругала, затем поумоляла, но все-таки выволокла на балкон. Увы, из открытой коробки в никуда по-прежнему смотрели какие-то бесцветные глаза молодого покойника. Я зажмурилась, едва не убившись, преодолела крутой балконный порог и набрала номер Виктора Николаевича Измайлова. Слушала гудки и душила в себе желание сжечь паспорт, регистрационную справку, диплом, выбросить ключи от этой и не вылезать некоторое время из собственной квартиры. Но полковник откликнулся. Я обреченно и сбивчиво поздравила его с тем, что он бесперебойно нужен обществу.
– Давненько ты не множила моих седин, – упрекнул Вик.
– За все приходится платить, милый.
– Боюсь, на этот раз и тебя расплата не минует. Жди, скоро приедем.
– С Балковым? – спросила я.
– И с Юрьевым, детка, и с Юрьевым. Должен же кто-то сказать тебе, что мы все думаем.
– Только следи, чтобы он не сделал то, что все вы мечтаете сделать, – жалобно попросила я.
– В смысле? – рыкнул Измайлов.
– Чтобы не пришиб меня ненароком.
– Ненароком исключено. Это может быть только осознанное, выстраданное действие. Полицейская самооборона. Послушав о том, что ты вытворяла, как нам мешала, его оправдает любой суд.
– Убийцы! Обыкновенные потенциальные убийцы! – гневно бросила я.
И с отвращением воткнула трубку в питающее устройство.
Минут через сорок мое тоскливое оцепенение было снято полковником и двумя капитанами – Сергеем Балковым и Борисом Юрьевым. Крепыш Балков приветливо и тревожно улыбался. Мой «адвокат Бога». Он не обращает внимания на мою заполошность, потому что я «быстро соображаю», но не понимает меня совершенно. Себе Сергей запрещает думать. По его мнению, помыслы губят расследование. Парень собирает в огромном количестве самые разные, часто не относящиеся к делу факты, только бы были фактами, пока они хором не возопят очевидное. Борис Юрьев, как выражалась моя бабушка, из тонких и звонких. Тонок он во всех смыслах, признаю. А стоит задеть его за живое, начинает звенеть идеями, предчувствиями, предположениями. Не человек, а воплощенное «помяните мое слово». Этот адвокатствует от дьявола, приписывая мне и те грехи, коих я не совершала. Как мы с ним собачимся ведомо лишь Балкову и Измайлову. Сергея это расстраивает, он трогательно старается нас помирить умоляющим: «Люди, не ссорьтесь». Виктор Николаевич молча извлекает из наших буйных споров нечто, позволяющее раскрыть любое убийство, и оставляет воевать дальше. Пока мы изощряемся в доказательствах идиотизма друг друга, полковник, глядишь, уже вычислил душегуба. Так и сосуществуем. Несмотря на то, что талантливый Юрьев ходит у Вика в сыновьях, а, по-моему, не бесталанный, но просто иначе одаренный Балков в пасынках, ребята чисто и мужественно дружат. И за эту способность я прощаю обоим все.
Взглянув на мою находку, мужчины хладнокровно закрыли балкон, расселись в продавленные истертые кресла с деревянными подлокотниками, коих в квартире насчиталось пять штук. Из вредности я примостилась на такого же качества диване.
– Что ты тут одна делаешь? – поинтересовался полковник.
Лицо у него было, как у дитяти, ожидающего сказку, которую ему тысячу раз читали. Он всегда дает мне завраться, прежде чем приступает к допросу. Я честно поведала обо всем, связанном с квартирой. Распространяться о липовых дипломе и регистрации не хотелось, поэтому я трусливо не затронула тему работы. При уверениях в необъяснимости природы обуявшего меня ни с того, ни с сего желания побывать здесь осуждающе морщился Сергей Балков. При покаянной демонстрации договора и чужого паспорта – Борис Юрьев. Виктор Николаевич Измайлов мимику не задействовал. Бесстрастно кивал время от времени, мол, кто бы сомневался, что этим все кончится. Именно так порок и наказывают. Чем очевиднее они скорбели по мне, некогда милой и законопослушной, тем злее я становилась. Уже казалось, что в жизни не совершила ни единого дурного поступка, даже не помыслила ничего худого. И вообще, полиция во всем виновата. Распустили преступников, женщине квартиру без отвратительного сюрприза снять невозможно. Я крепилась, сколько могла, а потом выложила им последнее свое соображение.
– Лучшая защита – нападение, – согласился полковник. – Но этот вечный номер у тебя не пройдет. Еще не поняла, в какой ты опасности? Труп с балкона будут убирать. А ты, Поленька, жива, пока его не обнаружила.
– Но ведь я его уже…
– Именно, именно.
– Не пугайте меня, пожалуйста.
– Да ты пуганая, – вступил в диалог Юрьев. – Поэтому без трепета воспримешь следующее. Тебя угораздило наткнуться на останки господина Сереброва Николая Николаевича, коммерческого директора фирмы «Реванш», пропавшего пять дней назад. Его фото уже впаялось в нашу память, поэтому сомнения исключаются. Убийство одного из руководителей отечественной «бизнес-структуры» – это что-то. Из него не ниточка потянется, а паутина, вероятно, с другими трупами. Паспорт ты задействовала чужой, повезло. Но, если намечается крутой поворот событий, навлекла беду на потерявшую его знакомую, не исключено. Как всегда в своем репертуаре, Полина.
Я мгновенно представила себе, как убийцы едут в Нижний Новгород по невинную душу приятельницы, и взвыла:
– Так почему вы сидите? Надо срочно изъять второй экземпляр договора у хозяина! А больше обо мне никто ничего не знает!
Я сама не поверила своему голосу – он меня будто наждаком по ушам потер. Блюстители порядка соблюдали полную тишину и не переглядывались.
– Насколько я разбираюсь в людях, с Серебровым ты знакома, – веско произнес Измайлов.
– Нет!
– Не кричи, не дома. И дома тоже не кричи, – насмешливо призвал Юрьев, заменив привычный в этом выражении глагол «ори», видимо, из уважения к полковнику.
И тут меня прорвало:
– Я не дома? Я, господа хорошие, очень даже дома. В течение ближайшей пары месяцев, во всяком случае. Я внесла залог и аванс.
– Как скажешь, – нежно и печально улыбнулся Вик. – Мы уходим. А ты вызывай полицию, объясняйся. Можешь через два месяца.
– Погодите, шантажисты. Живым Сереброва я никогда не видела, клянусь. Похоже, дело обстоит гораздо хуже. Я вчера устроилась на работу в его «Реванш». По тому же паспорту. И еще мне умельцы диплом и регистрацию соответствующие сварганили.
Привставший для убедительности Юрьев рухнул в свое кресло.
– Зачем, Поля? – простонал Балков. – Пусть тебя выгнали из газеты. Но ведь собственных документов не лишили.
– Не выгоняли меня, Сергей. Хотя я, было, подумала, что главный редактор как раз собрался. Разве я виновата, что именно в отделе кадров «Реванша» мое терпение лопнуло? Менеджер по персоналу была очень заносчивой. Разве я могла предположить, что труп их коммерческого директора лежит в коробке на балконе в квартире, которую я сняла? Сплошные совпадения!
– Ничего не понял. Виктор Николаевич, что делать? – с непривычной растерянностью спросил Юрьев. – Она действительно влипла. И мы с ней. Кто поверит в такие совпадения?
– Сергей, у тебя вопросы есть? – повернулся к Балкову непроницаемый Измайлов.
– Есть. Почему вы сказали, что труп с балкона будут убирать?
– Полину хотел отсюда отвадить. Но ведь и так ясно, что если его находят здесь, нам есть, за кого цепляться – хозяин, соседи, подростки и старушки во дворе. Что-то помешало сразу вывезти коробку. А на улице слишком тепло, чтобы оставлять ее надолго.
– Можно вклиниться в вашу беседу? – вырвалось у меня, хотя безопаснее было бы прикусить язык. – Ну, снял человек квартиру, ну, нашел на балконе подарочек. За что его убивать? А вы, кажется, на расправу со мной намекаете. Перестаньте хитрить. Желаете воспользоваться ситуацией и посмотреть, кто не сегодня так завтра явится за трупом? Устраивайте засаду. Эта моя квартира – ваша квартира. А я в другой своей попишу.
– Между прочим, за балконом могут наблюдать. И тебя, и нас возле коробки уже видели. Но суматохи нет, – проворчал Юрьев. Ему не нравилась скорость, с какой я восстановилась.
– И? Борис, женщина испугалась, вызвала на помощь мужчин, они явились, глянули, выматерили ее и врассыпную. Нормальная сейчас реакция. Наблюдатели убедятся – никто в это проклятое место не возвращается. Откроют отмычкой дверь и унесут свой «телевизор». А потом пусть баба доказывает, что ей не померещилось, если отважится. Я нечто подобное в кино видела. Покараульте этой ночью. Останется труп невостребованным, я вам его завтра снова найду. Тем более, что преступники могли специально его тут спрятать. Убили человека где-то, упаковали и пристроили именно на этот балкон. Вдруг они так хозяина подставляют или того, кто до меня эту квартиру снимал?
– Виктор Николаевич, она начала версии лепить, – пожаловался Борис. – Скажите ей, пусть перестанет думать.
Я не рискнула хихикать. Предпочла метод серьезного убеждения:
– Чего тут думать? Действовать надо. Вы не можете с соседями побеседовать, потому что еще не решили, обнаружили труп или нет. Зато мне не грех с ними познакомиться. Вам к хозяину не подступиться. С какой стати полиции его беспокоить? А я хочу ему позвонить и сказать, что кран в ванной течет. Вы сунетесь в фирму – все по верхам. А мне туда в понедельник на работу выходить. Личный помощник босса – не хала-бала. В общем, я готова искупить свою вину с документами этим, как его, ударным трудом.
– Ты еще пообещай смыть ее кровью, – недовольно сказал Балков. – И вполне вероятно, что тебе удастся. Не слушаешь Виктора Николаевича, свою линию гнешь. Совпадения у тебя сплошные! А преступникам верняк подавай. И, если ты тут уже засветилась, но тревогу не забила, у них нет гарантий, что труп не видела.
Потом, коробку вынести элементарно. Но они ее почему-то бросили. Вдруг в квартире еще что-нибудь припрятано? Конечно, решат, девушка все углы обшарила…
– Так ищите! Только не надо синхронно кривиться и говорить, будто вам необходимы понятые, прокурор, эксперты.
Они начали ерзать и переглядываться. Самая пора была повиниться опять:
– Кстати, если вам без надобности служебные неприятности, наденьте хозяйственные резиновые перчатки, в ванной есть. А то везде только отпечатки ваших пальцев останутся. Я вчера все пропылесосила, отмыла и оттерла полиролью.
– Нет, – всхлипнул нервный Юрьев.
– Зачем, Поля? – сокрушенно повторился Балков.
– Чтобы девочкам поуютнее было, – чистосердечно ляпнула я.
– Каким девочкам? – сдавленно поинтересовался Измайлов.
– Не настоящим, выдуманным провинциалкам. Думаете, я сняла квартиру? Они. Вернее, не знаю пока, которая из них. Первая приехала с билетами в оба конца, вторая – в один. А та, которая нервная клетка Москвы или наоборот, не считается.
– Все! – прошептал Юрьев.
Надо полагать, это относилось ко мне. Если Вик хотел сохранить хоть каплю авторитета, он обязан был сейчас пригласить меня в кухню, через десять минут отдать ученикам узел с моим бездыханным телом и приказать закопать его в лесной чаще.
– Может, она кое-как прибралась? – тихо заступился добрый Балков. – Женщины по-настоящему не умеют.
– Если она прибралась, значит, стерильно, – сказал полковник.
– Спасибо, – зарделась я.
Измайлов ответил взглядом, в котором было все. Но я благоразумно напомнила себе, что, будучи существом недалеким и философски не подкованным, имею право не прочитать в его усталых карих глазах ничего. На всякий пожарный выпалила:
– Я же не знала, что на балконе труп.
– В следующий раз начинай с балкона, – желчно посоветовал Юрьев.
– Следующего раза не будет, – предрек Измайлов таким голосом, что даже Борис поежился. А потом просветлел лицом. Разумеется, благородный полковник сам меня прикончит и сам похоронит, не привлекая сотрудников. Мне стало как-то скучно. И тут в дверь позвонили.
– Если долго бездействовать, обстоятельства распоясываются, – проворчал Измайлов. И обернулся ко мне: – Иди, горе мое, открывай.
«Не горе, а радость», – мысленно возразила я, скорее по привычке, чем по убеждению. Вышла в прихожую, опасливо приложилась к глазку и шепотом доложила последовавшему за мной Балкову:
– Какая-то женщина.
Он прижал палец сначала к губам, потом к уху и нарисовал им в воздухе вопросительный знак. Вот уволят из полиции, пойдет в какой-нибудь миманс.
– Кто? – прохрипела я.
– Соседка, – отозвался приятный, не слишком высокий голос.
Сергей скрылся в комнате. Я накинула цепочку и приоткрыла дверь на ее длину.
– Здравствуйте, – сказала невысокая в меру ухоженная дама лет пятидесяти. – Позвольте полюбопытствовать, кто вы? А то второй день под боком ходят неизвестные.
Я отцепила хлипкое защитное приспособление и храбро вышагнула к ней в узкий коридорчик с дверью, отделяющей в доме каждую пару квартир от лестницы.
– Здравствуйте. Вчера я сняла эту квартиру. Как раз собиралась представиться и познакомиться. Меня зовут Еленой. Жить буду одна, за порядочность своих друзей и знакомых ручаюсь и отвечаю, пристрастий к оргиям не питаю.
– Замечательно. Я – Вера Сергеевна, живу с мужем, сыном, снохой и внуком. Нам тоже не до шумных увеселений. Одна просьба, Елена, закрывайте дверь этого тамбура поплотнее, чтобы защелкнулась, у нас тут вещи.
Она показала на стеллаж от пола до потолка, уставленный обувными и еще какими-то небольшими коробками.
– Обязательно, Вера Сергеевна.
– На ночь мы запираем общую дверь на ключ и на цепочку. Я сама буду этим заниматься. Иногда сын со снохой задерживаются. Если вам предстоит поздно возвращаться, предупредите.
– Хорошо. Значит, случись мне выйти, когда вы уже закрылись, я по возвращении обязательно задействую ключ и цепочку.
Вера Сергеевна скорчила неодобрительную гримасу, мол, нечего шляться после двадцати трех ноль ноль. Однако сохранила доброжелательность тона:
– Видите, Елена, как легко и приятно договариваться. Я не понимаю, почему Иван так себя ведет. Можно было предупредить, что он опять сдал квартиру? Мы-то в своей живем постоянно, нам не безразлично, кто за стенкой.
– Конечно! Он должен был поставить вас в известность! – горячо согласилась я. – Мне и в голову не пришло, что вы не в курсе. А сам он, где же обитает?
– Представления не имею. Тут жила и умерла его тетушка. Мы с ней двадцать лет душа в душу. А после ее смерти началось! То он ночует, то сдает, то, не поймешь что. И ни слова нам. Месяца два назад сделал ремонт. Думали, для себя постарался. Но сюда сразу въехал какой-то мужчина. Теперь вы…
– Одинокий мужчина? Какого возраста? После него сантехника в таком состоянии, что пасты с кислотой налет не берут. Второй день драю и без особого успеха.
– Сочувствую, Елена. Но, знаете, ваш предшественник выглядел аккуратно. Среднего возраста, среднего достатка. У него всегда было тихо, никто, похоже, не навещал. Создавалось впечатление, что он недавно развелся и оставил все семье. Пришел заселяться с одним чемоданом.
– А ушел?
– Мы и не видели. Поэтому я удивилась, когда сноха сказала, что ключами пользуется не он, а неизвестная женщина.
– Простите великодушно, Вера Сергеевна, но здесь днями никто не скандалил, не дрался? Я обнаружила, что одно кресло сломано. Надеюсь, Иван на меня не подумает.
– У нас, как ни странно, плохая слышимость, – равнодушно пожала плечами она. – Дикие вопли, конечно, долетают, но через открытые окна. Нет, ничего такого мы не слышали.
– А по ту сторону лифтов соседи как?
– Как в другой стране. Здороваемся не чаще раза в два месяца. Режимы труда и отдыха разные.
– Понятно. Спасибо, что навестили. Пойду заканчивать уборку.
– До свидания, Леночка. С моими домашними познакомитесь постепенно.
– Надеюсь. Удачи, Вера Сергеевна.
И мы разошлись по квартирам. Энергичная соседка могла посплетничать обо мне с мужем, сыном, снохой и внуком – суббота, утро, наверное, все дома. Передо мной маячили лишь три раздраженных убойщика. Им я и пересказала разговор с Верой Сергеевной, даже не пытаясь анализировать его по ходу изложения. Этот подвиг оценен не был.
– Средненько, – бросил Юрьев.
– Да что ты, Боря, Полина отлично ее потрясла, – безрадостным голосом возразил Балков. – Для первого раза, конечно. А почему ты назвалась Еленой?
Я не успела и рта раскрыть.
– Потому что по использованному паспорту она это самое и есть. И должна была выяснить больше, интервью брать умеет, – уперся Юрьев.
– Что вы все обо мне, да обо мне. Лучше научите всем коллективом, о чем беседовать с хозяином, – подлизалась я.
– О чем хочешь, – разрешил Измайлов. – Ты вполне органично дурочку валяешь.
Но ненасытный Борис решил сделать заказ:
– Виктор Николаевич, пусть спросит у него…
– Нет, – перебил полковник. – Мы уже все обсудили. Со стороны хозяина было безумием сдавать квартиру, не избавившись от тела. Следовательно, он не имеет представления о том, что хранится на балконе. Но настораживать его нельзя. Парень нам понадобится свеженьким.
– Вперед, Поля, – улыбнулся мне Балков.
– Можно уединиться в кухне? – попыталась обеспечить себе свободу слова я.
– Не стоит, – ответил Вик. – Мой грозящий кулак – лучший контролер.
– Он заменит мне совесть? – автоматически продемонстрировала знание советских лозунгов я.
– Было бы что заменять, – непримиримо встрял Юрьев.
Я пожала плечами и набрала номер Ивана.
– Привет, – весело откликнулся он. – Давай на ты. Ну-с, на новом месте снился жених невесте? И кто он? Олигарх? Поп-звезда?
– Какой там жених, еще вчера кран в ванной потек.
– Мелочь. Отковырни белый пластмассовый кружок в центре вентиля. Под ним обнаружишь винтик. Затяни его потуже крестообразной отверткой, верни кружок в исходное положение. Течь перестанет, гарантирую.
– А где отвертка?
– В шкафу на балконе.
– В шкафу или в коробке?
– В шкафу.
– Коробку можно выкинуть? Большая очень. У меня сегодня до балкона руки не дойдут, но завтра я им займусь. А из-за этого картонного гроба не повернешься.
– Выкидывай, мне не нужна. Только учти, что там остатки краски после ремонта. В стеклянных банках. Разберись, вдруг подмазать где-нибудь захочешь.
– Ладно, краска может пригодиться. Дальше, Иван, как найти предпоследнего жильца? Какую-то книжку без обложки оставил, счета, чеки. Выброшу, еще явится требовать свою макулатуру.
– Выбрасывай. От него только имя осталось – Петр. Мы с ним лишних бумажек не подписывали, по-мужски договорились. Он положил свой комплект ключей на тумбочку в прихожей, захлопнул дверь и отчалил по договоренности еще во вторник. Если забыл что-нибудь нужное, давно позвонил бы.
– Может, все-таки лучше тебе отдать?
– А мне на кой его макулатура, как ты выражаешься.
– Последнее, Иван. С кем и в чем ты не сошелся, когда пытался сдавать квартиру после ухода Петра этого? Я сегодня вожусь с замком, подходит какой-то мужик и нагло спрашивает: «Разве вы сюда переехали»? Меня вариант двух медведей в одной берлоге не устраивает.
– Перестань дергаться. Тот хмырь сначала согласился на все условия. Я и сказа тебе, подгребай через месяц. Но он посмотрел квартиру и отказался платить залог. Вот и расплевались. А любопытный мужик – наверняка сосед.
– Я соседей еще не видела.
– Увидишь и всплакнешь. Я с ними год ругался, чтобы не лезли в чужие дела и не учили жить. Ты держись потверже, а то изведут. Посылай по всем известному адресу, не дослушав. Мы, москвичи, народ склочный, но чужую силу просекаем с полунамека.
– Спасибо за совет. Значит, если я захочу остаться тут надолго, деньги каждое первое число, и ты сам за ними заходишь.
– Можем и в метро встречаться, мне все равно.
– Пока, Иван. Созвонимся.
Вынуждена признаться, что в течение всего диалога с хозяином опасного для жизни помещения кулаком мне грозил не только Виктор Николаевич Измайлов, но и Юрьев, и даже Балков.
– На грани фола, – подытожил Сергей.
– Это не так называется, – бросил Борис. – Это…
– Говори, – усмехнувшись, потребовал Вик.
Я изложила все с максимальной точностью. И заткнуться бы сразу. Но мне еще никогда не удавалось вовремя остановиться. Я из тех, кому легче не начать, чем прекратить.
– Интересно, где Сереброва убили? Иван знает про коробку, но думает, что в ней только краска, раз позволил вынести в мусорку. Господа сыщики, а не воспользоваться ли вам его разрешением? Забирайте ее, и долой неприятности.
– Нас принимают за обслуживающий персонал труповозки, – нахохлился Юрьев.
– Поленька, тебе пора домой, – сказал Измайлов. – Мы сами разберемся. Ты сделала все, что могла. И гораздо больше, чем нужно. Обсудим твои проблемы позже.
– А они у меня есть?
– Есть. И не создавай себе неразрешимых. До вечера.
Что мне оставалось? Я отдала полковнику ключи. Про второй комплект никто не спросил. Я вспомнила, что Петру Иван предоставил только один, но зацикливаться не стала.
– Пока, сыщики. Я вам невыразимо признательна.
Потрясенные моим редкостным благоразумием, все трое поднялись и проводили меня стоя.
– Корчат из себя страстотерпцев, – процедила я, спускаясь по лестнице.
Что цедили они, не знаю. Но догадаться не трудно.