Рудольф не сразу понял, где находится. Перед глазами стояло раскрасневшееся после танцев лицо Катарины. Она как всегда болтала всякую чепуху, а он пытался вычленить из этой шелухи нужную информацию. Князь Полеский был вчера в опере вместе с Юлией Ляйшер, супругой кромхеймсого посла…
Режущий слух звон повторился, окончательно сорвав с него покрывало сна.
– Лай! – помянул Рудольф Повелителя сил зла и открыл глаза.
Расписанный звездами потолок, легкое дуновение ветерка пощипывало щеки – определенно, не гостиница. Точно, он в Сайратине!
Рудольф со стоном сел на кровати, почесал голову. Сколько ему удалось проспать? От силы пару часов. После разговора с матерью Рудольф перебрался в свои покои и прямо в халате рухнул в постель.
Солнечные лучи проложили дорожку по каменному полу от окна до стула с одеждой. Пока он спал, слуги все подготовили.
– Интересно, матушка приказала выбросить штаны и жюстокор, или я найду их в дальнем углу шкафа? – усмехнулся Рудольф и сладко зевнул.
Однако что же издавало тот противный звук?
Осознание пришло с опозданием. Рудольф подскочил, запахнул развязавшийся во время сна халат и поспешил к секретеру, где светилось приглушенным синим цветом вмонтированное в откидную крышку зеркало. Как он мог забыть, проспать все на свете?! Его ждет поверенный! Или уже не ждет, поэтому завывает зеркало связи.
Сделав глубокий вдох, чтобы выровнять дыхание, Рудольф нацепил на лицо светскую улыбку и опустился на стул. После коснулся ладонью светящейся поверхности, мельком порадовавшись, что не видит в зеркале связи своей сомнительной физиономии – в отличие от обычных, эти зеркала не отражали предметы. Зато собеседник на том конце Авердена оценил его внешний вид.
– Развлекаетесь, Рудольф?
Людвиг Десятый со снисходительной улыбкой взирал на своего подданного. Сам король выглядел безупречно: ни отпечатков от подушки на лице, ни взъерошенных волос, ни тем более халата.
– Ваше величество?
Рудольф встал и отвесил монарху глубокий поклон, запоздало сообразив, что в халате делать этого не стоило. Впрочем, король никак не прокомментировал открывшиеся ему виды.
– Рад, что вы благополучно добрались до Сайратина. Плохо только, что возвращение вышло безрадостным. Примите мои глубокие соболезнования.
– Благодарю.
Болезненный укол совести напомнил Рудольфу, что он до сих пор не посетил могилу отца.
– Собственно, я надолго вас не отвлеку, понимаю, сейчас не время… Бедная Луиза Александра наверняка места себе не находит.
Рудольф усилием воли сдержал саркастическую ухмылку. Его мать вряд ли всплакнула, а теперь и вовсе в спешке, на радостях уезжала в южное имение Зюдхоф.
Что же она сожгла? И что подмешали в дрова? Теперь, немного отдохнув, Рудольф пришел к выводу, что его дурнота и попытка разжечь камин взаимосвязаны.
– Вы помрачнели.
Значит, уследить за лицом не удалось – позор для дипломата!
– Я не успел проститься с отцом.
Это было полуправдой, но до поры Рудольф не спешил раскрывать все карты. Обвинить свою мать в убийстве, вдобавок непонятным, необъяснимым способом – слишком серьезно. Вдруг всему найдется простое объяснение, какая-нибудь плесень, случайно затесавшийся в поленницу ядовитый гриб?
– Да, Фердинанд покинул нас слишком стремительно. Каждый камень в Сайратине напоминает о невосполнимой утрате, болью отдается в сердце. Почему бы вам на время не переехать в Несвиш? Столичная суета пошла бы вам на пользу. Вдобавок пора задуматься о будущем Евгении Марианны. Зимний сезон – идеальная возможность найти ей достойную пару.
– Отличная идея, ваше величество, я сам подумывал о переезде.
Ложь, но иного ответа от него не ждали.
– В таком случае до встречи в конце недели. Мой секретарь запишет вас на прием. Полагаю, мне найдется, чем вас удивить.
Изображение в зеркале потухло, а Рудольф продолжал недвижно стоять, опершись ладонями о спинку стула. Если он правильно понял, король собирался дать ему очередное задание. Вдобавок для Евгении присмотрели жениха – Людвиг Эран ничего не говорил просто так. Сестру ждал выгодный короне союз, а о ее чувствах никто не спрашивал. Равно как короля не интересовало, хочет ли Рудольф возвращаться в столицу. Но тут, пожалуй, их мысли совпадали. Рудольф не собирался становиться затворником Сайратина, каждый день смотреть из окна на ледяные скалы, жить прошлым.
Вспомнились веселые времена, проведенные в Несвише, ставшим ему вторым и любимым домом. Отец определил Рудольфа в закрытый элитный колледж, приучил к самостоятельности. Именно в Несвише многое с будущим графом случилось впервые. К примеру, он познал женщину. Рудольфу было шестнадцать, и он каждую среду таскался к одному из друзей отца, якобы поиграть в карты. На самом деле – залезть под юбку няньки его младшей дочери. Черты ее стерлись, равно как имя, в памяти остался лишь запах: смесь шерсти и душистого мыла. А еще торопливые, неуклюжие движения и старый чулан, где они придавались любви. Буквально через пару недель он охладел к хорошенькой исле, а ведь тогда казалось: это любовь…
После беседы с королем сон окончательно слетел. Рудольф оделся, сам, без помощи камердинера. Ну да, все черное – траур. Затем позвонил в колокольчик.
– Поверенный уже прибыл? – завязывая шейный платок-удавку, поинтересовался он.
– Точно так, ваше сиятельство.
Спир замер напротив него. Руки по швам, лицо безо всякого выражения – солдат солдатом!
– Давно ждет?
Хотя и так понятно: давно. Рудольф успел взглянуть на часы – начало пятого.
– Подайте ему чего-нибудь горячительного, шерри, например, извинитесь. Скажите, я уже иду. Он в гостиной?
– Нет, в кабинете покойного графа. Простите, в вашем кабинете, ваше сиятельство.
Высокий голос спира резал слух. Или это еще не выветрилось действие неведомой плесени-гриба? Бред, конечно, никто в дрова ничего не подмешивал. Да и как, специально вырастил ядовитую породу? И уж тем более мать, при всей нелюбви к покойному мужу, не пошла бы на убийство. Она слишком правильная, гордая, терпела бы, но не замарала рук.
– Хорошо, ступай!
Рудольф взмахом руки отпустил слугу, прошел в ванную комнату и бегло оценил свой внешний вид: бледный, но уже без прежних кругов под глазами. Все же сон – лучший целитель.
Нейл Шафрон не спеша, как и полагалось человеку его солидного возраста, поднялся с кресла. Кожаный портфель с бумагами остался лежать на столе – коричневое пятно на темно-синем сукне.
Прежде Рудольф бывал в отцовском кабинете всего пару раз: в первый, когда отец отдал его в колледж, и во второй, когда заезжал попрощаться перед заграничным турне. Помнится, Фердинанд тогда ворчал: «Хватит с тебя образования, пора послужить родине!» Откуда ж ему было знать, что именно этим Рудольф и занимался последние пять лет. Для всех он баловень судьбы, получил королевскую стипендию и отправился перенимать знания лучших человеческих университетов. Рудольф действительно числился вольнослушателем в нескольких, изредка посещал лекции, но самые важные дела вел на балах, за карточным столом и в постели. И ведь никто ничего не заподозрил! Рудольф был вхож даже в дом браунвергского канцлера.
Стряхнув с себя воспоминания, словно прошлогодний снег, Рудольф протянул Нейлу руку:
– Рад видеть вас в добром здравии, исл Шафрон!
– Я тоже, я тоже, палаэр Рудольф. Жаль, что при таких обстоятельствах!
Поверенный с сожалением покачал головой и пожевал губы. Несмотря на возраст, рукопожатие его было твердым.
– Полагаю, – он кивнул на свой кожаный портфель, – мы быстро закончим. Дела вашего покойного отца были в порядке.
– От чего он умер?
– Сердечный приступ. Старость, знаете ли, не радость, успеваешь обзавестись целой россыпью болезней. Меня, к примеру, все чаще подводит спина.
Рудольф в сомнении покачал головой. Спина Нейла была идеально прямой и явно здоровой.
– Кто обнаружил тело? Где?
Он хотел разом покончить с сомнениями, иначе она станут терзать его, словно червь яблоко.
Поверенный задумался, почесал покрытый редкой бородкой подбородок.
– Дворецкий, вроде бы. Милорд не спустился к завтраку.
– Так он умер ночью?
– Во сне.
– Один?
– Этого я не могу знать, палаэр, – развел руками Нейл. – Я всего лишь поверенный, а не исповедник.
– Моя мать была здесь?
Рудольф стиснул кулаки и с облегчением расслабил мышцы, услышав ответ:
– Ваша матушка вот уже много лет безвыездно живет в Зюдхофе, так что нет. Она прибыла порталом к полудню, я и мэтр Одуш встретили ее – сами понимаете…
– И как она… Как она отреагировала?
– Сдержанно. – Поверенный подозрительно глянул на него. – Милорд хочет услышать что-то конкретное? К чему ваши вопросы?
– Да так…
Рудольф не хотел признаваться в глупых подозрениях, но Нейл без труда о них догадался.
– Смерть вашего отца была вызвана естественными причинами. Заключение врача однозначно.
– И… И мэтр Одуш осматривал отца в спальне?
– Разумеется.
– И не почувствовал дурноты или головной боли?
Не могло же ему померещиться! Или могло? Нейл уже смотрит на него как на сумасшедшего. Выходит, ничего такого мэтр Одуш не почувствовал.
Рудольф нервно прошелся по кабинету.
Виной всему усталость и недосып. После трех дней утомительной дороги и не такое привидится! То, что ему стало плохо возле камина, – чистая случайность. Может, кровь прилила к голове или, наоборот, отлила – он плохо разбирался в медицине.
– Вы хотели бы еще что-то услышать о смерти вашего батюшки? – в любых обстоятельствах Нейл оставался предельно вежлив.
– Нет, спасибо, достаточно. Можем вскрыть завещание.
Поверенный кивнул и потянулся к портфелю. Щелкнул замок.
– Полагаю, моя мать и сестра должны присутствовать.
– Графиня уже отбыла в Зюдхоф. Мы успели переговорить, пока вы отдыхали. А палаэри Евгении нездоровится – мигрень.
– Вот как…
Рудольф задумчиво постучал по столу костяшками пальцев. Если с матерью все понятно, то с сестрой он серьезно поговорит. Сдается, Евгении есть, что скрывать, и она прячется от брата.
– Приступим!
Рудольф отодвинул старинное резное кресло и занял место владельца дома. В нос сразу ударил аромат роз и старой кожи – противоречивое, но такое знакомое сочетание, запах отца.
Он провел пальцем по чуть потрескавшейся обивке. Сколько же лет этому креслу? Оно вполне могло принадлежать первому графу ард Лергану, младшему внуку Его Высочества принца Альбера. Так что напрасно матушка кичилась отцом-маршалом, род ее супруга восходил к брату короля Людвига Восьмого, да и по женской линии мог похвастаться родством со знатнейшими, даже правящими фамилиями.
– Собственно, – нацепив на нос пенсне, поверенный зашелестел бумагами, – завещание покойного графа чрезвычайно лаконично: вам отходит все, кроме вдовьей доли вашей матушки в размере пятисот дукатов[3] в год.
Не так уж мало, Луиза могла спокойно доживать свой век, ни в чем себе не отказывая. Самому Рудольфу полагалась в пять раз больше, не считая золотых слитков в банке и доходов от продажи муки, зерна и прочих товаров с принадлежащих семейству земель и мануфактур. При желании он мог провести в праздности остаток жизни.
– А как же приданое Евгении?
Похоже, мать не шутила, когда вскользь обмолвилась о ссоре дочери с отцом. О ней в завещании не было ни слова.
– Полагаю, палаэр позаботится о нем сам.
Нейл снял пенсне и убрал его в нагрудный карман пиджака – укороченного сюртука более скромного покроя, который носили юристы, врачи, аптекари и служащие всех мастей.
– Когда было составлено завещание?
– Два года назад.
Два года… Выходит, ссора здесь ни причем. Или Евгения провинилась перед отцом гораздо раньше.
Желание переговорить с сестрой стало практически нестерпимым. Рудольф, не читая, чего за ним прежде не водилось, подписал все нужные бумаги и вышел из кабинета полноправным графом Алексаи. Однако к сестре он направился не сразу, сначала заглянул в отцовскую спальню.
Рудольф с опаской приблизился к камину, склонился над поленницей. Дрова прежние – он хорошо запомнил одно полено по глазку-сучку. Только вот запах исчез. Спальню проветрили, теперь в ней царил аромат горной свежести.
– Вот видишь, никакого яда, – пожурил себя Рудольф, но на всякий случай осмотрел каждое полено.
Сухие, самые обычные – ни следа преступления. Почудилось с дороги!
Тряхнув головой, Рудольф вышел из спальни, пересек лестничную площадку и оказался на женской половине замка. Потянулись нескончаемые гобелены, призванные украсить унылые каменные стены, а заодно защитить от сквозняков. Рудольф хорошо помнил, каковы они на ощупь – по традиции, детскую обустраивали тоже на женской половине. Лет с шести-семи мальчиков и девочек разделяли. К ним ходили разные учителя, они проводили время за разными занятиями, а потом будущие наследники и вовсе покидали отцовский дом, чтобы набраться ума-разума и дисциплины в зависимости от возраста в каком-нибудь пансионе или колледже.
Комната Евгении находилась в самом конце коридора, возле зимнего сада. Напротив нее, по другую сторону внутреннего дворика с розарием, протянулась открытая прогулочная галерея.
Рука Рудольфа замерла возле двери. Стучать или нет? С одной стороны, положено, Евгения женщина, с другой – он ее брат. И Рудольф решил войти без стука.
Он ожидал увидеть Евгению в постели, в полутьме страдающую от недуга, но ее там не оказалось. Непримятое покрывало свидетельствовало, что она и не ложилась. Зато лившееся в окно предзакатное солнце освещало то, чего Рудольф точно не ожидал здесь увидеть.
– Что за бесовщина! – нахмурился он, рассматривая самый настоящий алтарь, сооруженный на туалетном столике.
Чего тут только не было: и пришпиленный к куску бархата светлый локон, и фрагмент приглашения с алой сургучной печатью, и засушенная роза! Но главное место занимала покрытая поцелуями миниатюра. А ведь Евгения не красила губы!
Подойдя ближе, Рудольф убедился, что прекрасно знает изображенного на портрете мужчину.
– Кронпринц Мануил Альберт! – в изумлении выдохнул он.
На самом видном месте лежала помада, показавшаяся Рудольфу смутно знакомой. Именно ей, судя по всему, выведено сердечко на зеркале, в которое Евгения вписала миниатюру. Ей пришлось постараться, чтобы приклеить ее, но результат того стоил, портрет держался крепко. А вместе с ним и остальные сокровища сестры.
Рудольф подошел ближе, склонился над туалетным столиком.
Так и есть, помада матери. Наполовину стерта. Как только плутовка Евгения ее стащила и, главное, когда: мать жила в Зюдхофе, сестра – здесь.
– Неужели она срезала его локон?
Рудольф не мог поверить, что его тихая, незаметная сестра могла сотворить такое. Но волосы явно не ее, другого тона. Какие были у кронпринца, Рудольф уже не помнил: слишком давно его не видел. Зато семейство Лерганов в усеченном составе посетило королевский бал три года назад. Приглашения лично подписывал кронпринц, поэтому-то Евгения его сохранила.
– Ой!
Испуганный вскрик за спиной заставил Рудольфа обернуться.
– Вернулась, врушка?
Пристыженная Евгения мялась на пороге. Она выглядела вполне здоровой, даже не скорбела. Румянец расцветил пятнами щеки. Пальцы, смущенно теребившие свежий розовый бутон, красноречиво намекали, где и как Евгения провела время.
– Это что?
Рудольф ткнул пальцем в алтарь любви.
– Ничего.
Евгения торопливо прошмыгнула мимо него, скинула беличью шубку на постель. От сестры пахло фиалками и морозной свежестью – девичьей прелестью, как выразил бы поэт. Но Рудольф сейчас не был склонен к сантиментам.
– Ты влюблена в него?
Глупый вопрос с очевидным ответом.
– Да.
Вопреки ожиданиям, Евгения не стала отпираться. Гордо подняв подбородок, будто на ее руке красовалось колечко будущей кронпринцессы, она прошествовала к туалетному столику и заменила засушенную розу на свежую.
– И давно?
Рудольф понятия не имел, что положено говорить в подобных случаях.
– Давно, – с вызовом сверкнула глазами сестра. – А что?
– То, что тебе нужно выбросить из головы глупые мечты. Он на тебе не женится.
– Это мы еще посмотрим!
Евгения расправила плечи, приосанилась.
Рудольф тяжко вздохнул. Ну как объяснить ей, что даже чисто внешне Евгения кронпринца не привлечет? Что женится он исключительно по расчету, тоже на какой-нибудь принцессе, потому как будущему королю даже дочь графа не ровня.
Жалко ее! Судя по алтарю, совсем помешалась на Мануиле. Приглашение его величества как раз кстати. Здесь, в глуши, в одиночестве, Евгения и дальше станет грезить о несбыточном, а в столице быстро развеется.
– Осуждаешь?
Судя по тону, которым она задала вопрос, обязан был.
– Нет, если ты уберешь эти художества, – Рудольф обвел рукой алтарь, – и ограничишься обычными вздохами.
– А если не уберу? Заставишь?
Воистину, Евгения отлично маскировалась! Он-то думал, она серая мышка, а сестра пошла в мать.
– Просто глупо, Эжени, очень глупо!
– Не глупее твоих похождений и забав отца.
Евгения стянула перчатки и взлохматила светлые волосы. Шпильки водопадом полетели на пол. Она в сердцах забросила их носком ботинка под кровать.
– Я не слепая и не глухая, я тоже хочу счастья! Мануил будет моим.
– Хорошо, хорошо! – примиряюще вскинул руки Рудольф.
Ему не хотелось ругаться. Да и повод пустяшный – подумаешь, девичья влюбленность! Не было у нее ничего с кронпринцем и не будет.
Выдержав паузу, Рудольф с таинственным видом добавил:
– Ну, раз ты, оказывается, жить не можешь без кронпринца, то я тебя обрадую.
Глаза Евгении лихорадочно заблестели. Прижав руку к груди, она в надежде подалась к нему, обратилась в слух.
– Мы едем в столицу.
– Насовсем? – не веря своему счастью, уточнила Евгения.
– Надолго, – уклончиво ответил Рудольф.
Он пока понятия не имел, каких именно услуг потребует от него король.
– Я люблю тебя, братец!
Завизжав от радости, Евгений повисла на нем, расцеловала в обе щеки.
– Ты ведь не считаешь меня дурой, не попытаешь выдать замуж?
Отстранившись, сестра заглянула ему в глаза. В ее собственных плескалась тревога.
– Я с трудом защитила своего Мануила. Представляешь, отец хотел раздавить его каблуком. Его – каблуком! Мерзко, мерзко, мерзко!
В расстроенных чувствах она заметалась по комнате и рухнула на кровать.
– Отец собирался выдать тебя замуж? За кого?
– Неважно!
Перекатившись на бок, Евгения села и расшнуровала ботинки.
– Он только грозил, а потом умер. Мама говорит, очередная любовница довела. Но ты к нему все равно сходи, – беззаботно щебетала сестра, будто очередную сплетню пересказывала. – Памятника пока нет, только надгробие. Ты уж сам какое-нибудь закажи, а то я очень от похорон устала! Знаешь, как тяжело плакать, когда плакать совсем не хочется?
– То есть ты рада?
Слова Евгении ему совсем не понравились.
– Ну… – Сестра замялась и отвела глаза. – Я просила, чтобы он не просватал меня, и он умер.
– Кого просила? Кого-то конкретно?
Унявшиеся было подозрения вспыхнули с новой силой.
– Ой, братец! Хозяйку луны я просила, вот кого. Мама тоже ни капельки батюшку не жалеет, почему я должна? Тебя здесь не было, а он… Представляешь, если бы он на ком-то из своих любовниц женился? Мачеха бы точно меня за старика выдала, самого мерзкого, вонючего. То ли дело мой Мануил!
Евгения томно вздохнула, прикрыла глаза и перенеслась в страну розовых грез. Убедившись, что ничего больше от нее не добьется, Рудольф ушел.
Короткий разговор по зеркалу связи с семейным врачом окончательно поставил точку в отношении отца. Мэтр Одуш не сомневается в поставленном диагнозе, категорично отмел возможность насильственной смерти Фердинанда:
– Сердечко у него пошаливало от женщин. Скажу как есть, без экивоков. Сколько раз предупреждал: остановитесь, не гонитесь за молоденькими!
– А про спир правда?
– Чего не знаю, того не знаю, но могло быть. Забавы с ледяными женщинами вредно сказываются на здоровье, не удивлюсь, если именно они спровоцировали приступ. Крайне не советую! Настоящие, из крови и плоти, женщины всегда лучше, хотя и от них «подарки» случаются.
– Не беспокойтесь, – устало улыбнулся Рудольф, – я осторожен, а спиры меня не прельщают.
– Вот и славно! Еще раз мои соболезнования и, надеюсь, до нескорой встречи.