Леонидас понимал, что, несмотря на значительное влияние Аристэйоса в кругах исполнительной власти Аргосского полиса, достать разрешение на столь монументальный проект будет нелегко. Однако даже такие серьезные опасения не могли заставить его допустить и мысли о категорическом отказе в ответ на прошение учителя.
Работы великого Диодора начали воодушевлять юного скульптора с тех самых пор, как он впервые увидел статую Зевса в Олимпии. Это был решающий миг, перевернувший все его представление об истинных способностях человека. Леонидас именно тогда и понял, что нет в жизни ничего такого, чего он не смог бы создать. Поистине божественное творение Диодора заставляло его задуматься о некой сверхъестественной силе самого скульптора, ибо размах сего творения переворачивал сознание человека, после чего все на свете казалось настолько мелочным и пустым, что созидатель начинал замечать в обычных явлениях своего бытия совершенно противоположные прошлому пониманию истины.
Тогда в Олимпии, в том храме, где Царь Вселенной Зевс важно восседал на золотом троне, основание которого было украшено танцующими Никами – богинями победы; там, где великий Бог Олимпа словно накрывал блестящей, усыпанной драгоценными камнями накидкой все живое и мертвое на земле, показывая свою мощь, бесконечность и любовь… именно в этом царстве Леонидас родился заново, прикоснувшись к самому сокровенному человеческой души – бессмертию!
«О Диодор, как же ты видел, как думал, что ощущал, создавая, творя?! Ты не оставил Зевса одного на этой земле, создав еще Афину Промахос и Афину Парфенос! Деву и Победительницу!.. Да, Диодор, ты победил всех на этом свете, сумев отделить стремление творить от всех личных желаний и мыслей! Вот чего я боюсь: не суметь пересилить свою слабость! – раздумывал юный скульптор, сидя под колоннами святилища Геры. – Храм без хозяйки, как же это могло случиться?! Неужели исправить это выпало на мою долю и Боги сами определили обязанности каждого смертного? А может… я просто самонадеянный глупец? Как мне теперь узнать это, кто сможет ответить на столь мучающий мое сознание вопрос?.. Или я сам знаю ответ? Сердце, подскажи, не молчи, просто выбивая тревожные удары, ибо разум заводит меня в такие глубины своего лабиринта, что я начинаю терять спасительную нить, она выскальзывает из моих рук, заставляя стучать тебя еще более бессмысленно!»
Юноше не хотелось возвращаться в уже опустевшую школу, где он еще более остро ощущал свое одиночество. Только на природе ему удавалось чувствовать себя свободным от всех печалей и сильным настолько, что он снова начинал верить в себя. Каждый раз, смотря на звезды в небе, Леонидас начинал проводить по воздуху пальцем, пытаясь связать их так, чтобы вспомнить лицо своей матери. В каждой из них он видел ее сияющую улыбку и взгляд…
И тут его осенило!
– Нет, все нужно продумать очень тщательно! Сначала решить с чего начинать, а потом уже… Да, они сами попросят меня об этом! Идеальная работа взамен на воплощение мечты в жизнь! Не стоит удивляться: только материнскую любовь получаешь бесплатно, за все остальное приходится расплачиваться! Гера, я нашел выход! – волнуясь, шептал Леонидас.
С нетерпением он ждал наступления утра, чтобы побежать в школу и встретиться с учителем. Юноша знал, что и тот со времени их последнего разговора мечется среди противоречивых мыслей, боясь отказа со стороны Совета Скульпторов. И теперь он сможет избавить Аристэйоса от тяжкого бремени обещания, которое он дал своему ученику.
Леонидас лежал на земле и только улыбался мигающим ему звездам. Он знал, что там, высоко, кто-то думал о нем и пытался направить на путь истины.
– Красавица Ариадна, моя путеводная звезда! Все обман – все, что я пережил! Только ты была и остаешься правдой… незыблемой, непоколебимой! Матушка, я вижу тебя во всем, что меня окружает! Воздух, которым я дышу, – твое родное дыхание; ветер, гладящий мои волосы, – твои нежные руки; солнце, встречающее меня теплотой каждое утро, – твоя неустанная забота; в ночи же я слышу твой тихий голос, поэтому я и люблю ее так сильно! Ариадна, красавица, моя Богиня Гера! – шептал юноша уже во сне.
Проснувшись от подсознательного нетерпеливого ожидания утра, Леонидас поспешил в школу. Он почти бежал, не обращая внимания на то, что снова забыл надеть сандалии, и теперь лишь удивлялся тому, что случилось с его пятками, если они причиняют ему боль при каждом шаге. Конечно же, юноша и не заметил, что попросту бос. В голове у него было одно: добежать до мастерской, увидеться и поговорить с учителем, а потом сразу же взяться за дело.
– Лео! – едва добежав до порога школы, услышал он тихий женский оклик.
Леонидас остановился. Сердце его словно замерло на мгновение. Неужели показалось? Но нет, он ясно почувствовал ее, и это ощущение было более правдивым, чем сам голос.
– Зачем ты пришла, снова явилась передо мной? – обернувшись, но не глядя на девушку, еле пересилив себя, вымолвил он.
– Лео, я… Я столько думала, где ты можешь быть. Хотела ночью пойти на кладбище, но так и не решилась! Не знаю, долго думала, но не пошла… И вдруг, совсем случайно, я вспомнила про учителя, твоего наставника! Пришла в надежде, что он сможет помочь мне отыскать тебя… и вот! Ты передо мной! – проговорила Филомела дрожащим от волнения голосом.
Юноша помотал головой. Он не мог ей ответить сразу. Возникший в горле ком начал спускаться вниз.
Леонидас схватил девушку за руку и, торопясь, потащил к себе в мастерскую. Быстро заперев дверь, он отошел в сторону, стараясь не смотреть на нее.
– Лео, все не так, как ты думаешь! Я не могу без тебя! Позволь, позволь мне объяснить! Все произошло так нелепо, а ты даже не понял этого! Я, конечно же, виновата, но клянусь тебе всеми Богами, мне и в голову не приходило допускать какую-либо вольность по отношению к этому, – она не решилась произнести имя мясника, боясь реакции юноши, – ну, того, с кем ты подрался!
Леонидас сделал усилие над собой и поднял на Филомелу глаза. Небольшой плащ – хлайна, который девушка небрежно второпях надела, слетел в тот момент, когда он в порыве чувств чуть ли не затолкнул ее в свою комнату. И теперь она стояла перед ним с распущенными волосами, с несшитым с одной стороны хитоном, который обнажал правое хрупкое, чуть загорелое плечо, с левой же стороны был закреплен алого цвета застежкой-фибулой. Красовавшиеся на груди драпировки были туго собраны на уровне талии и еще более демонстративно обрисовывали тонкую фигуру девушки.
«Она красива, как утренняя свежесть!» – промелькнуло у него в мыслях.
Леонидас понял, что уже не устоит перед ней, но решил бороться с собою до конца.
– Лео, скажи хоть что-то, умоляю тебя!
Филомела подбежала к нему и встала так близко, что он ощутил на своем лице дуновение ее запаха. У него закружилась голова. Юноша отпрянул в сторону, еле удержавшись от того, чтобы не схватить девушку и не прижать к себе так сильно, чтобы она, наконец, растворилась в его объятиях.
– Лео, – взмолилась она, – умоляю тебя!
Слезы потекли из ее глаз. Молодому скульптору показалось, что они начали прожигать его кожу.
– У меня болит душа, неужели ты этого не видишь? Лео, Лео, скажи мне хоть одно слово! – не выдержав, вскричала Филомела.
Леонидас опустил голову. Он боялся, что девушка увидит в его глазах все то, что он так усиленно скрывал.
– Уходи, Филомела, – еле выговорил юноша.
– И все? Это все, что ты мне можешь сказать? Снова прогоняешь?! За что? За что, Лео? Что я тебе сделала? Если ты так поступаешь со мной из-за Алексиуса, то знай: у меня никогда с ним ничего не было и быть не может! – закричала она, схватившись за складки его гимантиона.
– Филомела, отпусти меня! – тяжело дыша, тихо прошептал он и сделал шаг назад. – Не смей больше так ко мне прикасаться!
Она не отпустила его, сквозь слезы дерзко продолжая на него смотреть.
– Филомела! – изумленно повторил Леонидас вновь.
Девушка схватилась за него еще крепче.
– Ну же, попробуй оттащить меня от себя, – поднявшись на цыпочки и приблизившись к его лицу, упрямо проговорила она.
Он ощутил теплоту ее тела. Филомела смотрела в его глаза – чуть удивленно, чуть испуганно. Ее взгляд проник прямо в сердце Леонидаса, заставив его полыхать в огне.
– Фили, ты испытываешь всю мою выдержку, сама того не понимая! – чувствуя, как глаза переполняются жгучими слезами, закричал юноша.
– Да, ты так считаешь?! Так не сдерживай себя! Хотя бы раз в жизни! Поступи, как чувствуешь, как хочешь! – неожиданно для себя хлестнула его по щеке Филомела. – Я ненавижу тебя за это! За то, что ты так холоден ко мне!
– Ты сошла с ума?.. Я?! Я холоден?! Филомела! Не произноси слов, о которых будешь жалеть впоследствии! Я не каменный, не железный! Не заставляй меня! Уходи отсюда… – негодуя, дрожа всем телом, произнес он.
– Ну же, Лео! Чтобы избавиться от меня, тебе придется оторвать мои руки!.. Ты должен будешь задушить меня, убить! По-другому я никогда из твоей жизни не уйду! – зарыдала она, стуча изо всех сил кулаками по его груди.
Леонидас не двигался с места. Филомела чуть ли не рвала его плащ, она что-то еще говорила, не переставая плакать, но юноша уже не слышал ее. Голова переполнилась гулом, он еле держался на ногах, и то бесформенное, не поддающееся здравому смыслу желание перебороть всеобъемлющий шум взяло верх над выдержкой юноши. Он схватил девушку за руки и посмотрел ей в глаза чужим диким взглядом.
– Никогда, больше никогда не смей прикасаться ко мне! Сумасшедшая гречанка, глупая девчонка, как ты смеешь вынуждать меня уничтожить себя! Говорю же тебе: беги отсюда, спасайся! – с трудом выговорил он, пытаясь разжать стиснутые зубы.
И тут раздался стук в дверь.
– Леонидас, сынок, ты вернулся?
Это был Аристэйос.
Его голос отвлек юношу. Обернувшись, он прислушался. В тот же миг весь шум из его головы испарился, не оставив после себя ни капли злости. Леонидас словно очнулся, обнаружив себя в своей комнате, в мастерской. Мягким движением руки он отнял руки буквально истощенной от пережитых эмоций девушки от своего гимантиона.
– Да, учитель, я здесь. Немного занят сейчас, потому зайду к вам чуть позже! – приблизившись к двери, ответил он своим обычным голосом.
– Хорошо, сынок, я у себя буду до вечера, – сказал Аристэйос.
Леонидас услышал удаляющийся звук его шагов. Постояв немного, тревожно вглядываясь в одну точку на двери, он осторожно перевел взгляд на Филомелу. Она отошла к стене и молчаливо стояла, понурившись и съежившись, подобно котенку. Юноше вдруг стало жалко ее…
Все то, что он решил для себя в отношении этой девушки, потеряло смысл и стало казаться чем-то далеким и не из его жизни. Он забыл обо всех мелочах, которые причиняли ему точечную (и от того еще более невыносимую) боль.
Леонидасу так сильно захотелось обнять Филомелу и насладиться ароматом ее волос! Он жаждал быть ласковым с ней! Да, именно это чувство ему было жизненно необходимо передать ей в тот миг!..
– Фили, – неожиданно для девушки произнес он и наперекор своей же воле раскрыл объятия.
Она не верила глазам и только испуганно смотрела на него.
– Фили, иди сюда, – повторил он, улыбнувшись еще более нежно.
Она кинулась к нему на грудь, сотрясаясь то ли от истерического смеха, то ли от горького плача.
– Ну же, Фили, успокойся… Маленькая Фили! – прошептал Леонидас, вдыхая запах ее волос. – Ну как же это тебе удается так меня ломать? Разламывать на мелкие безвольные куски мое сердце!
– Ты простил меня, правда? – всхлипывая и утирая слезы, робко спросила Филомела.
– Не совсем, но почти, – промолвил он.
– Лео, я так… Так счастлива! – вскрикнула она.
– Но тебе нельзя оставаться здесь более, – старался оторвать себя от нее юноша, понимая, что еще немного, и не сможет ее отпустить. – Тебе уже пора, Фили! – сказал он, еще сильнее, еще страстнее прижав ее к себе.
– Я не хочу уходить, Лео! – возразила она, помотав головой.
– Фили, не перечь мне, пожалуйста, тебе не место здесь. Уходи домой. Нет, постой, я тебя провожу! – резко передумал он.
– Хорошо, как скажешь, – боясь нарушить гармонию, которая так внезапно наступила между ними, согласилась девушка, нехотя отстранившись от него.
Подобрав с пола хлайну и головной платок, Филомела медленно подошла к двери.
– Фили, не выходи без меня, – суетливо ища в сундуке запасную пару сандалий, обратился к ней Леонидас.
– Конечно же, любимый! – улыбнувшись, ответила она.
Пока юноша в спешке разбрасывал свои вещи на полу, девушка удивленно наблюдала за ним, никак не понимая, на что были направлены его действия.
– Так… придется пойти босым, – решил Леонидас, поняв, что старания его тщетны.
– Лео, у тебя нет сандалий? – удивилась Филомела.
– Да забываю я их, то там, то не там! – коротко ответил юноша.
– Где?.. Только не говори, что на кладбище, Лео! – насторожилась она. – Там свои вещи оставлять нельзя, это плохая примета!
– Филомела, если он… этот… Ты поняла, про кого я! Если он еще раз посмеет побеспокоить тебя, обязательно дай мне знать! – не ответив на вопрос, наказал он. – Обещай!
Девушка только покорно кивнула в знак согласия.
Леонидас взял ее за руку, и они вышли из мастерской. Он провел подругу через двор школы к выходу, не обращая внимания на любопытные взгляды стоящих там учеников и учителей. За напускным равнодушием юноши скрывалась радость, которая охотно заполняла его бездонную душу…
Но там, где-то на самом дне, не совсем заметное, но все же существовавшее чувство под названием «недоумение» задавало ему лишь один вопрос, на который юный скульптор не в силах был ответить из стыда перед самим собой.
«Как ты снова допустил свой неизбежный смертельный исход, вернувшись к самому началу, Леонидас? Все громко, торжественно высказанные обещания теперь потеряли смысл, а ведь некоторое время назад они обладали масштабностью, способной превратить в развеваемый ветром пепел всякое разочарование! Ты слаб, нечего отрицать этот неопровержимо существующий факт! Твои сердце и душа не ладят между собой, и именно по этой причине идут в противоположных направлениях! Мозг же затерял себя, не зная, в какую сторону податься, чему предаться!» – упорно вертелось в голове.
Он посмотрел на радостное лицо Филомелы, стараясь найти в ней хоть какое-то оправдание своим чувствам.
– Фили, я решил жить в школе некоторое время. Мы будем встречаться, конечно же… но ты ко мне больше не приходи. Я не хочу, чтобы тебя разглядывала толпа мужчин, через которую мы только что прошли! – обратился к девушке Леонидас, как только вышел с ней на главную дорогу.
– Но как мы будем видеться в этом случае? – встревожилась она, сжав его руку сильнее.
– Я буду навещать тебя. Как только дойдем до твоего дома, зайду и спрошу разрешения у кирии Офелии выходить вместе, – неуверенно произнес он.
– Что? – удивилась Филомела, приостановившись.
Засомневавшись в искренности юноши, она упорно смотрела в его глаза, пытаясь уловить точное значение всех продемонстрированных им сегодня поступков и слов.
– Фили, я вполне серьезен! Что за вопрос блуждает в твоих глазах? Разве не этого ты хотела и упорно добивалась все это время? – встревожился Леонидас, ощутив сомнения девушки в его честности.
– Нет, Лео, нет, – начала отрицать Филомела, – я это от радости! Пойми, мне сложно поверить в происходящее не потому, что я не доверяю тебе, а по той причине, что все это очень неожиданно! – вскрикнула она радостно.
– О Фили, Фили, – улыбнувшись, покачал головой юноша, – тебе все-таки удалось переубедить меня!
– То есть… сам ты этого не хотел? – опустив голову, нерешительно спросила она.
Леонидас остановился. Он пока что не знал точного ответа на ее вопрос.
– Перестань копаться в моих чувствах. Я скажу все, когда буду готов и посчитаю нужным, – ответил твердо юноша.
Девушка пожалела, что вообще завела разговор в это неуместное для них обоих русло. «Отчего же ты не держишь язык за зубами, Фили!» – начала винить себя она. Теперь Филомела тихо шла рядом, молясь про себя, чтобы любимый ею человек не передумал встречаться с ней. Она хотела было объясниться, доказать ему, что не так дотошна и назойлива (как он наверняка уже предполагал), но, даже коря себя внутри, девушка не решилась нарушить воцарившееся молчание.
– Филомела, наверное, тебе не надо повторно указывать, с кем не встречаться, не общаться и даже не здороваться?! – еще раз повторил свой недавний вопрос Леонидас.
Она снова покорно кивнула головой.
– Ты зайдешь к нам?
– Филомела!
– Да, прости, ты говорил, что…
– Тогда незачем переспрашивать!
«Что я сделал? Зачем, по какой причине?! Теперь дороги назад уже нет! Надо ли тебе это? Нет, действительно ли ты так ощущал необходимость в том, чтобы связать себя узами с этой девушкой, так внезапно ворвавшейся в твою жизнь? Она вообще в себе? Нет, она в тебе, Лео, в тебе!» – понимал скульптор.
Чуть наклонив голову, Леонидас незаметно взглянул на нее. Сердце начало биться чаще и сильнее. «Что это, о Боги? Неужели я люблю ее?!» – заметно взволновался юноша.
– Мы почти дошли, Лео, – первой прервала молчание Филомела.
Остановившись, она отпустила его руку. Видно было, как девушка волнуется. Потирая вспотевшие ладони, она то и дело испуганно поглядывала на него.
– Ты, Лео… Если ты не уверен, то… То я пойду? – робко выговорила она.
– Что? Не понял тебя! – удивился он ее словам.
– Я вижу… Вижу, что ты не хочешь! Нет, я не хочу заставлять тебя! – положив свою голову ему на плечо, прошептала Филомела.
Юноша не понимал в ту минуту, как и что с ним происходило, но то чувство, которого ему не хватало… именно оно теперь заняло пустующее место. Леонидас подождал, пока девушка сама не подняла голову и, снова сжав ее руку, повлек за собой.
Подойдя к двери, он громко постучал. Филомела затряслась от страха перед матерью и снова попыталась высвободить свою руку, но он не позволил.
– Фили! – насторожилась женщина, увидев свою дочь с Леонидасом.
– Доброго дня, кириа Офелия! – решительно обратился к ней юноша.
– И тебе того же, – нехотя ответила та.
– Я могу зайти к вам в дом вместе с Филомелой? – спросил Леонидас.
Женщина промолчала, лишь недовольно отведя взгляд в сторону.
– Кириа Офелия, мы можем поговорить у вас дома? – нахмурившись, переспросил юноша.
Он был крайне озадачен тем, что встречен настолько негостеприимно.
– Филомела, отпусти сейчас же его руку и зайди домой, – приказала женщина дочери, не обратив внимания на слова юноши.
– Матушка, – вскрикнула Филомела, – что с тобой?
Она перевела молящий взгляд на Леонидаса, чтобы как-то оправдать поведение матери, но он уже был слишком зол для того, чтобы выслушать ее.
– Лео, не уходи! – взмолилась девушка, вцепившись в него сильнее.
– Филомела, наглая девчонка, прекрати позорить себя! – прикрикнула на нее мать.
Она уже было размахнулась, чтобы дать пощечину, как Леонидас схватил ее руку и грубо опустил вниз.
– Не смейте! – угрожая ей свирепым взглядом, закричал он.
– Да кто ты такой, чтобы указывать мне, как поступать! И пристало ли порядочному греку, каковым, вероятно, ты себя считаешь, приставать к чужим невестам?! – с яростью завопила она.
– Что? – ужаснулась Филомела. – О чем ты, матушка… как, чья невеста?!
– Алексиуса! – выпалила мать в лицо юноши.
– Фили, – побледнев, обратился к девушке Леонидас, – что происходит?
– Я не знаю! Клянусь, Лео! – с ужасом в глазах помотала головой Филомела.
– Я отдала свою дочь за Алексиуса, парень… так что отпусти ее руку и больше не смей нас беспокоить! Как ты смеешь вообще прикасаться к ней, негодяй?! – продолжала возмущаться Офелия.
– Матушка, да ты сошла с ума! При чем тут Алексиус? – схватившись за голову, вскричала Филомела. – Зачем ты все это говоришь?!
– Ты что, забыла, что вчера еще призналась мне в своих чувствах к Алексиусу? – подбоченившись, нагло солгала женщина. – А сегодня утром он посватался, и я, конечно же, согласилась. Он будет тебе хорошим мужем, Филомела, ты и сама прекрасно это знаешь! Так что утри слезы и зайди, наконец, в дом!
– Матушка, когда такое было?.. О чем ты, о чем?! Скажи правду, ведь не было ничего этого! – начала плакать Филомела. – Лео, не верь ей! – взмолилась она, кинувшись к юноше, который с трудом сдерживал себя, чтобы не вцепиться в горло кирии Офелии и не придушить ее – лишь бы не слышать больше ее голоса, ее слов…
– Хватит уже, Филомела, тащить сюда этого оборванца! – презрительно оглядев Леонидаса с ног до головы, проговорила кириа Офелия. – С этого дня я запрещаю тебе выходить из дома… разве только со своим законным женихом! – гневно завершила свою речь она.
– Лео, любимый, не бросай меня! – сквозь слезы воскликнула Филомела в ту минуту, как мать схватила ее и толкнула в дом.
Леонидас хотел было вырвать девушку из рук матери, но остановился. Юноша отвернулся и, не обращая внимания на ее ясно доносящиеся до него мольбы, быстро пошел прочь. С каждым шагом он все слабее слышал голос Филомелы.
Леонидас побежал, чтобы перестать ее ощущать. Все его тело болело невыносимой мукой унижения и отчаяния.
«Отдала за Алексиуса! За Алексиуса!» – стучало в голове, в висках и глазах юноши.