Одна маленькая вещь - читать онлайн

4

Завтра мой первый учебный день последнего года в выпускном классе. Я должна ликовать: остался лишь год в родительском доме. Всего год до поступления в колледж, который я выбрала. Год до свободы от постоянного бдительного родительского контроля.

Взгляды родителей прикованы ко мне – в воздухе висит напряжение. Разочарование мамы смешивается с растерянностью и возмущением отца. Черная грозовая туча поднимается к потолку, словно дым от сгоревшей листвы.

Стараюсь вести себя нормально, будто вчера ночью не сделала ничего, о чем теперь жалею. Я заставляла себя не думать о Чейзе, но это так трудно. Когда мысли возвращаются снова, мне хочется плакать.

Вчера у меня впервые был секс. Я хотела его и наслаждалась им. Но очарование рассеялось так быстро. Восторг от того, что я делаю что-то новое, возбуждающее, мятежное, сменился глубоким стыдом. Мой первый раз случился с незнакомцем. Это была встреча на одну ночь. И что, черт побери, мне с этим делать? Не могу даже осмыслить это. Мне хотелось бы, чтобы родители прекратили пялиться на меня. Боюсь, что если они будут смотреть достаточно долго, то смогут прочитать мои мысли.

– Хорошо провела время у Скарлетт? – спрашивает мама, нарушая молчание.

Звук ее голоса пробуждает фантомную боль на щеке. Она ударила меня вчера, но ведет себя так, будто не помнит этого. Или, может, просто пытается забыть. Или надеется, что я забуду. Возможно.

– Лиззи, – повторяет она, – ты хорошо провела время?

– Ага. – Я сдвигаю тушеный кабачок на край тарелки. Скарлетт спала, когда я пробралась к ней. Утром мы едва перекинулись парой слов. Подруга все выпытывала у меня подробности о вечеринке, но я отвечала расплывчато: не хочу, чтобы Скарлетт знала, что я отдалась сексуальному незнакомцу на случайной вечеринке. Мне стыдно.

– Что вы делали?

Вилка замирает в моей руке. Такого рода вопросы задают, когда вас в чем-то подозревают и хотят поймать на лжи. В подобных случаях лучше говорить поменьше.

– Разное.

Стараюсь вести себя так, чтобы не выдать волнения и страха.

– Например? – Тон у мамы непринужденно-вызывающий.

– То же, что и всегда.

На несколько секунд наступает молчание, во время которого я понимаю, что они ждут признания. Я не отрываю взгляда от тарелки.

Следующие на очереди – грибы. Ненавижу их. Всегда ненавидела, и тем не менее мама продолжает их готовить. Грибы очень нравились Рейчел.

Слышу шуршание бумаги. Мельком замечаю что-то белое. Не хочу смотреть, но не могу удержаться.

– Ты знаешь, что это? – на этот раз вопрос задает папа.

Они разыгрывают обычный сценарий, с участием плохого и хорошего полицейского. Мама притворяется сочувствующей, но я не раскаиваюсь, и тогда вступает папа со своим строгим голосом и еще более строгими приказами.

– Нет. – По крайней мере, это правда.

– Это распечатка твоих СМС.

– Что? – с изумлением хватаю стопку бумаг и в полном недоумении пробегаю глазами по строчкам. То ли у меня галлюцинации, то ли я действительно читаю распечатку сообщений, которыми обменивалась со Скар, когда уезжала с вечеринки.

Меня охватывает ужас. Последнее я посылала Чейзу. Я едва не плачу от облегчения, что не написала что-то более убийственное.

Листаю страницы дальше и вижу более ранние сообщения.

Страх, злость и растерянность переполняют меня. Даже не знаю, что сказать. И где-то на задворках сознания крутится лишь одна мысль: слава богу, что не написала Скарлетт о Чейзе, не призналась, что впервые занималась сексом, а Чейзу – о том, что случилось между нами. От одной мысли, что родители могли бы узнать все, прочитав эсэмэски, мне становится дурно.

– Поверить не могу, что вы шпионите за мной! – кричу я, бросая бумагу на стол. Непрошеные слезы собираются в уголках глаз. – У вас нет никакого права читать мои сообщения!

– Я плачу за твой телефон, – грохочет папа.

– Тогда я буду платить за него сама! – вскакиваю со стула и бросаюсь вон из кухни.

Папа хватает меня за руку.

– Сядь! Мы не закончили.

Всем своим видом он показывает, что мне лучше остаться – или он заставит меня силой. Он никогда не был таким жестким и суровым. До того как умерла Рейчел, с ним было весело. Он отпускал шутки, потому что ему нравилось, как мы стонем от смеха. А теперь я даже не уверена, что он помнит, как улыбаться.

Пытаюсь храбриться, но не выходит, и сажусь.

– Нас расстраивают не твои поступки, – говорит мама, – а твоя ложь. Мы просто не можем доверять тебе.

– Поэтому мы забираем у тебя машину, – добавляет папа.

– Мою машину? – я ошарашенно смотрю на них. Машина – единственный глоток свободы, который у меня остался. Они отдали мне старый мамин хетчбэк, когда я получила права. Родители решили, что для меня будет безопаснее сидеть за рулем, чем переходить оживленные улицы, стоять на остановках или ездить в автобусе. Рейчел шла по улице, когда ее убили. Теперь я не могу и пяти шагов пройти пешком.

Боже, как жалко это звучит. Ненавижу подобные чувства. Тем более что в глубине души знаю: родители – хорошие люди. Они просто не оправились от смерти Рейчел. Сомневаюсь, что они вообще когда-нибудь придут в себя. Для этого нужны годы терапии, от которой они отказываются. Однажды я предложила сходить к психологу. Мама сухо проинформировала меня, что все скорбят по-разному, а потом встала и вышла из комнаты.

В своем бесконечном горе они мучают меня, и мне плохо. А теперь еще и забирают мою машину?

В машине я могу врубать любимую музыку, громко ругаться и озвучивать все свои внутренние монологи. Потерять ее будет ужасно.

Пытаюсь убедить их, что это неправильно.

– И как я должна теперь добираться до работы или до приюта для животных? – Последний год я дважды в месяц была волонтером в местном приюте. Из-за аллергии Рейчел мы не могли держать животных в доме. Теперь ее нет, но правило «никаких животных» все еще строго соблюдается. Так что волонтерство – единственный способ повозиться с собаками, которые, на мой взгляд, лучше людей.

Мама не смотрит мне в глаза. Папа откашливается.

– Ты не будешь никуда ездить. Мы сообщили твоему начальству в «Магазинчике мороженого» и Сэнди из приюта, что ты очень занята в школе и больше не будешь работать и заниматься волонтерством.

– Вы… – я делаю вдох, – уволили меня?

– Да.

Я так поражена, что у меня нет слов. Захлопываются двери, ведущие к моей и так ограниченной свободе. Нет машины. Хлоп. Нет работы. Хлоп. Нет волонтерства. Хлоп. Хлоп. Хлоп.

– Хотите сказать, что я буду ходить только в школу и назад, так? – Ком в горле заставляет говорить полушепотом. Это мой выпускной год. Я ожидала, что мой мир станет больше, а никак не меньше.

– До тех пор пока не докажешь нам, что достойна нашего доверия, – да.

Я поворачиваюсь к маме.

– Ты не можешь согласиться с этим. Верю, ты понимаешь, что все это неправильно.

Она опускает глаза и не смотрит на меня.

– Если бы мы были строже раньше… – Она замолкает, но я знаю, что значит это «раньше». Наша жизнь четко поделена на «до смерти Рейчел» и «после смерти Рейчел».

– Марни, давай не будем об этом. – Папа теперь притворяется, что «до смерти Рейчел» ничего не было.

– Да, конечно. Мы делаем это потому, что любим тебя и не хотим повторения прошлого. Мы с папой обсудили…

– Это чушь собачья, – обрываю я ее и вскакиваю, отпрыгивая подальше от отца.

– Не разговаривай с нами таким тоном! – папа грозит мне пальцем.

На этот раз я не уступлю, потому что слишком зла, чтобы пугаться.

– Это чушь собачья, – без страха повторяю я. Слезы катятся и бесят меня, но я не могу остановиться.

– Это наказание за то, что я жива, а Рейчел мертва. Я, мать вашу, дождаться не могу, когда свалю отсюда! И я не вернусь. Не вернусь!

Мама начинает рыдать. Папа орет. Я бегу в свою комнату и слышу, как за спиной кричат родители. Прыгаю по лестнице сразу через две ступеньки и хлопаю дверью. В моей комнате нет замка, но есть письменный стол. Я ломаю три ногтя и дважды ударяюсь коленом, но в конце концов пододвигаю его к двери. Как раз вовремя, потому что там уже стоит отец, пытаясь ее открыть.

– Немедленно открой дверь, – требует он.

– Или что? – кричу я. Никогда раньше я не чувствовала себя такой беспомощной. – Накажешь меня? Вы отняли у меня работу, машину, личную жизнь. Я не могу позвонить или написать СМС, чтобы вы не узнали. Даже дышать не могу без вашего ведома. Вам больше нечем меня наказать.

– Мы делаем это ради тебя, – мама взывает к моему благоразумию, – не наказываем тебя из-за твоей сестры… – она даже не может произнести имя Рейчел, – а пытаемся помочь тебе. Мы так тебя любим, Лиззи. Мы… – ее голос дрогнул, – не хотим потерять тебя.

Я ложусь на кровать и закрываюсь подушкой. Знать не хочу, что они скажут. Их поступкам нет оправданий. Я бы не таилась, если бы они дали мне немного свободы. Родители Скарлетт не ограничивают ее, и она никогда ничего не скрывает. Если она идет на вечеринку, то говорит им. Если напивается, то звонит им, и они приезжают за ней. А напивается она редко, потому что ей позволяют время от времени выпить пива или бокал вина. Из-за родителей я такая. Они сделали из меня девушку, которая не слушается их, таится, врет, нарушает обещания и отдает свою девственность незнакомцу.

Я зарываюсь лицом в подушку, когда меня охватывает горячий стыд. Ненавижу их. Ненавижу Рейчел. А больше всего ненавижу себя.

Из-за меня милые животные в приюте будут страдать. Кто будет выводить собак на прогулку? Кто будет давать Опи лекарства? Я единственная, кто может управиться с Ротти. Всех остальных в приюте он ненавидит. А Джордж, змея? Санитары боятся питона.

От этих мыслей меня отвлекают лязг металла и жужжание дрели. Я сажусь и оглядываюсь в поисках источника этого шума.

Мы с отцом встречаемся взглядами. В руках он держит дверь. Прежде чем уйти, он хмуро смотрит на меня. Я таращусь в открытый дверной проем. Он снял дверь в мою комнату с петель. Он, мать его, снял дверь!

Я вскакиваю и подбегаю к столу, который все еще стоит в проходе.

– Что вы делаете? – беспомощно спрашиваю я.

В коридоре появляется мама.

– Дорогая, прошу.

– Ты серьезно? – продолжаю я, все еще не веря, что двери нет. Но пустые петли висят насмешливым доказательством.

– Это лишь временно, – говорит она.

– Будет постоянно, если ее поведение не исправится, – кричит папа.

– Мама, мне семнадцать, и мне нужна дверь в спальню. – Я не могу поверить, что голос у меня так спокоен. – Даже у заключенных есть дверь!

Она снова опускает взгляд в пол.

– Это лишь временно, – повторяет она. – Пока мы опять не начнем доверять тебе.

Я отстраняюсь.

– Поверить не могу. Я, мать вашу, не могу в это поверить.

– Не ругайся, – рявкает она. – Ты знаешь, как мне это не нравится.

– Верно, потому что Рейчел никогда не ругалась.

– Речь не о Рейчел.

– Конечно, о ней. Все в моей жизни связано с Рейчел. Вы разрешали сестре делать все, что она хотела. Она не следовала никаким правилам, и это ударило по вам. Со мной вы теперь ведете себя с точностью до наоборот, – выпаливаю я. – Вы держали меня на коротком поводке, с тех пор как она умерла, а теперь ошейник такой тугой, что скоро задушит меня до смерти!

– Не говори так, – мамины глаза опасно блестят. Она приближается и останавливается лишь у стола. – Не смей так говорить!

– А то что? – с вызовом бросаю я. – Ты меня снова ударишь?

Она мрачнеет.

– Извини, что я сделала это, – шепчет она. – Я…

– Что происходит? – Папа вернулся. Он смотрит на меня, потом на маму.

– Ничего, – одновременно отвечаем мы.

Затем замолкаем, потому что добавить нечего. Мы уже достаточно ранили друг друга. Я возвращаюсь на кровать, закрываю глаза и игнорирую звуки за спиной. Пыхтение отца, отодвигающего стол из прохода, и хныканье матери, переживающей, что наш дом превратился в поле боя.

Такова теперь моя жизнь. Я – заключенная в собственном доме, без личной жизни и без возможности бежать. До окончания школы еще вечность.