Глава четвертая. Сожаления

Не сомневаюсь, большинство девчонок делают все, чтобы подстроить очередную встречу с Эштоном Хенли, если им довелось напиться и пообжиматься с ним в темном уголке.

Но я не такая.

И у меня нет ни малейшего желания общаться с ним, пока я учусь в Принстоне.

К сожалению, судьба распорядилась иначе: у меня было всего два спокойных дня.

Выстояв очередь в книжном магазине, спешу в общежитие, чтобы оставить там тонну учебников и успеть на автобусную экскурсию по кампусу. Хочу узнать как можно больше о его истории, насчитывающей уже два с половиной века, и красивейшей готической архитектуре. Так что времени у меня в обрез.

Ну и, конечно же, именно в такой момент попадаю в засаду.

– Что у тебя там, Ирландка? – Ловкая рука вытягивает перечень моих учебных курсов, засунутый между книжками и моей грудью, задевая ключицу, и я невольно вздрагиваю.

– Ничего, – бормочу я, не собираясь вступать в какие бы то ни было дискуссии. А он уже изучает список предметов, с задумчивым видом покусывая чувственную нижнюю губу. Мне остается лишь смириться и ждать, ну и, пользуясь случаем, обратить внимание на то, что я упустила в темноте и пьяном угаре. Когда была полуголая и меня загнали в угол. Как оказалось при свете дня, волосы у Эштона не черные, а темно-каштановые. Густые брови в идеальном порядке. А глаза не просто карие, а с зелеными крапинками. И ресницы у него длиннющие, густые и загнутые…

– Ирландка?

– Что? – Я отвлекаюсь от своих мыслей, а он смотрит на меня с ухмылкой, будто сказал мне что-то важное, а я так увлеченно его разглядывала, что не расслышала.

Так оно и было.

Прочищаю горло и чувствую, как уши, а потом и все остальное заливает румянец. Мне хочется спросить, почему он называет меня Ирландкой, но вместо этого просто переспрашиваю:

– Что ты сказал?

На мою удачу, он меня не подкалывает, а спрашивает:

– Как татуировка? – И осторожно кладет на место листок, снова задевая пальцем ключицу. А я снова вздрагиваю от его прикосновения.

– Все в порядке. – Перевожу дыхание, прижимая стопу книг к груди, и отвожу глаза. Смотрю на снующих мимо студентов. Куда угодно смотрю, только бы не видеть живое напоминание о той скандальной ночи.

– Да? А у меня зудит. Адски.

– Ну да, чешется немного, – соглашаюсь я и поднимаю глаза на лицо Эштона. Он широко улыбается, и на щеках у него обалденные ямочки. Такие глубокие, что у меня учащается дыхание. Такие глубокие, что я вдруг вспоминаю, как любовалась ими, когда была пьяная. Настолько пьяная, что тыкала в одну пальцем. А может, и языком залезала.

– У тебя-то она хотя бы на спине, – говорит он с глуповатым видом. Он такой загорелый, что я не могу понять, на самом деле щеки у него чуть покраснели, или мне только кажется.

И тут я не выдерживаю и хихикаю. Он тоже хохотнул. А потом я вдруг вижу нас со стороны – стоим напротив друг друга и смеемся. Только мои пальцы теребят его волосы на шее, а его язык ласкает мочку моего уха. Я тут же перестаю смеяться и прикусываю губу.

– Ну и сглупил же я! – тихо говорит он, качая головой. – Хорошо хоть она совсем маленькая.

А я все стараюсь прогнать картинку из головы и в результате, не подумав, соглашаюсь с ним:

– Да, я с трудом прочитала, и то пришлось наклоняться поближе… – И тут до меня доходит, что я произнесла это вслух, и кровь отливает от лица. Неужели я на самом деле это сказала? Нет, этого не может быть.

Судя по его глазам, понимаю, что может. Я так и сказала. Сейчас мне станет дурно.

– Я… Я не… Мне уже пора. – И я медленно отступаю, а по спине у меня катится капелька пота.

Он идет за мной и говорит, кивнув на список предметов:

– У тебя полно лекций по естественным наукам.

План побега накрывается медным тазом. Что он делает? Зачем он меня забалтывает? Надеется на продолжение? А я этого хочу?

Быстро окидываю его взглядом. Да, приходится признать: он хорош собой. Как сказала Риган, один из самых сексуальных парней во всем университете. Я здесь всего четыре дня. Пока не могу судить сама, однако уверена, что так оно и есть. И у меня слишком много воспоминаний, от которых меня бросает в дрожь, чтобы пытаться обманывать себя, будто бы мне все это не понравилось.

Но… нет, продолжения я не хочу. То есть, когда я на него смотрю, я понимаю: все это неправильно. Да он даже не похож на студента Принстона. Дело не в том, что есть какой-то определенный тип правильного студента Принстона, ничего такого нет. Судя по тому, что я вижу, студенты тут на удивление разные. И мало похожи на популярный образ из кинофильмов восьмидесятых: этакий избалованный парень из обеспеченной семьи в дорогущем джемпере или куртке.

Просто Эштон не укладывается в мое личное представление о студенте Принстона. Не знаю, что тому причиной – его модные линялые джинсы с низковатой посадкой, серая рубашка с закатанными рукавами, татуировка на внутренней части предплечья или потертый кожаный браслет на запястье, похожий на наручник… Не знаю, в чем точно дело.

– Ирландка?

Опять он меня так называет. Трепло! Почему он не зовет меня по имени? Придумал мне свое имя. Судя по его ухмылке, он снова застукал меня за разглядыванием и наслаждается моментом.

Прочищаю горло и выдавливаю:

– Да. Только естественные науки. За исключением одного курса. – Я имею в виду курс английской литературы. С точки зрения медицинской карьеры, этот курс бесполезен, но доктор Штейнер будет доволен, что по его «рекомендации» я выбрала один курс, которым мне самой и в голову бы не пришло заняться.

– Попробую угадать. Хочешь посвятить себя медицине?

Киваю и улыбаюсь.

– Детская онкология. – В отличие от многих студентов, которые не представляют, чем заниматься в жизни, я выбрала себе профессию еще в детстве, когда моя подруга Сара Доусон умерла от лейкемии. Тогда мне было девять. Решение пришло само собой. Я плакала и спросила папу, чем я могла бы ей помочь. Папа ласково улыбнулся и объяснил мне, что я ничем не могла помочь Саре, но я девочка способная и, когда вырасту, смогу стать хорошим врачом и спасу жизнь другим детям. Спасать детей – это же так благородно. И с того дня я не ставила под сомнение эту цель и упорно шла к ней.

Однако сейчас, глядя на выражение лица Эштона, можно подумать, я сказала ему, что мечтаю работать ассенизатором. На миг повисает пауза, а потом он резко меняет тему:

– Послушай, по поводу субботней вечеринки… Может, сделаем вид, будто ничего не было? – спрашивает он, засунув руки в карманы.

У меня отваливается челюсть, а мозг лихорадочно переваривает его слова. Последние три дня я сама только об этом и думаю. Сделаем вид? Хотелось бы. Было бы здорово, если бы я могла нажать клавишу «стереть» и больше не осталось бы тех воспоминаний, от которых я краснею и утрачиваю способность сосредоточиваться на. на всем остальном.

– Легко! – говорю я с улыбкой. – Остается только уговорить сделать то же самое мою сестру и Риган.

Он поднимает руку и скребет затылок, в результате чего рубашка натягивается у него на груди, и я вижу рельефные мышцы. И вспоминаю, как ласкала их на злополучной вечеринке.

– Думаю, с твоей сестрой проблем не будет, она ведь уехала.

– Да, не будет, – соглашаюсь я. Просто она станет присылать мне время от времени фотки лысого здоровяка, который трудится над татуировкой у тебя на заднице, чтобы я вдруг не запамятовала. Я предусмотрительно уничтожила это сообщение, но уверена, что получу еще не одно подобное послание.

– А Риган не проболтается, – продолжает Эштон. Опустив руку, он смотрит в сторону и бормочет, скорее себе самому: – Она свой парень.

– Отлично. Тогда все в порядке… – Может, я тогда смогу отодвинуть все это и снова стать собой. Ливи Клири. Будущий врач. Хорошая девочка.

Эштон смотрит мне в лицо, опускает взгляд на губы: наверное, потому что я усиленно кусаю нижнюю, еще чуть-чуть – и прокушу. Мне кажется, надо еще что-то сказать:

– А я почти ничего не помню, так что… – И я умолкаю, удивляясь тому, с какой легкостью я лгу. Оказывается, это так просто.

Он наклоняет голову и снова отводит взгляд в сторону, словно глубоко задумался. Потом чуть удивленно улыбается и говорит:

– Признаться, впервые слышу такое от девушки.

Я чувствую, как уголок рта у меня поднимается в улыбке, и опускаю глаза на его кроссовки, а сама думаю: Ливи, ты заработала один балл. Правда, общий счет после этой беседы разгромный, и не в мою пользу.

– Все бывает когда-нибудь в первый раз.

Его смех вынуждает меня снова поднять взгляд: он качает головой, словно смеется какой-то своей шутке.

– Что?

– Ничего. Просто… – Он держит паузу, словно решает, говорить или промолчать. Все-таки решает сказать и усугубляет мое унижение широкой улыбкой: – Просто у тебя, Ирландка, в ту ночь много чего было впервые. Каждый раз ты сама загибала пальцы.

Лучше бы мне сразу умереть на месте. Похоже, так оно и будет: сердце сейчас остановится. Не знаю почему, но руки слабеют, и все мои учебники валятся на траву. Рядышком с последними крохами моего растоптанного достоинства.

Я чуть не падаю, чтобы поднять их, и пытаюсь припомнить подробности вечеринки. Дело в том, что я не помню, как разговаривала с Эштоном. И точно не помню, как загибала пальцы, подсчитывая все свои…

И тут на мою беду сейф в моей памяти приоткрывается, и я вижу еще одну картинку. Кирпичная стена у меня за спиной, передо мной Эштон, я обвила ногами его за пояс, и он прижимает меня к себе. А я шепчу ему на ухо, что ничего подобного раньше не чувствовала и что это, оказывается, намного тверже, чем я предполагала.

– Боже праведный! – со стоном выдавливаю я, и у меня сводит живот. Нет, сейчас меня точно вырвет. Прямо на глазах у всех.

Сердце начинает колотиться еще сильнее, когда я осознаю, что моим унижениям нет конца. Ведь тогда на вечеринке я говорила точь-в-точь как актриса из того ужасного видео, которое меня силком заставила смотреть Кейси. Я случайно зашла к этим чудикам, когда они его смотрели. Кейси буквально приковала меня к дивану и не отпускала, а Трент, Дэн и Бен ржали, как кони, над тем, как я краснела и вопила от ужаса.

Нет, это не сестра, а Антихрист. Это она во всем виновата. Она и Штейнер. И этот проклятый коктейль. И…

– Ирландка! – Услышав голос Эштона, я вздрагиваю, и до меня доходит, что он сидит на корточках рядом со мной и держит в руках учебник, и вид у него озадаченный. Он берет меня за локоть и помогает подняться на ноги. – Похоже, ты с головой погрузилась в свои мысли, так? – говорит он, протягивая мне книгу.

Не знаю, что ответить, поэтому молчу. Выдерживаю паузу, беру учебник и тихо говорю:

– Можешь считать, что субботняя вечеринка забыта.

– Спасибо, Ирландка. – Он трет лоб кончиками пальцев. – Не хотел, чтобы так все вышло. Мне жаль. То есть… – Он смотрит на меня и морщится, словно столкнулся со мной и проверяет, не ушиблась ли я. Я слышу чуть заметный вздох, а потом он отступает назад. – Еще увидимся.

Я чуть заметно киваю и выдавливаю улыбочку. А про себя ору изо всех сил: «Не дождешься!»

* * *

– Черт возьми! – бормочу я, когда прихожу на место встречи с опозданием в десять минут. Смотрю по сторонам: ни автобуса, ни экскурсантов. Уехали знакомиться с достопримечательностями этого замечательного университета, а я торчу тут одна, снова и снова прокручивая в голове разговор с Эштоном. Каждое его слово застряло в памяти. Особенно эти два: «Мне жаль».

Он сожалеет, что связался со мной. Этот повернутый на сексе тип так сожалеет, что выслеживает меня и просит, чтобы я никому ничего не сказала.

Ему даже неприятно вспоминать об этом. Поэтому он и поморщился.

Одно дело, когда я сожалею о том, что у меня с ним было. То есть я совершила глупость, нечто абсолютно для меня нехарактерное. В результате у меня впервые случилось столько всего – и с кем? С парнем, которого я совсем не знаю. С типом, у которого до меня была сотня пьяных девиц-однодневок, и наверняка дело заходило намного дальше, чем со мной.

И теперь ему, видите ли, жаль.

Сажусь на ступеньку лестницы и невидящим взглядом смотрю на свои руки. Все, что есть во мне разумного, твердит мне: хватит думать об этом. Но я не могу остановиться. Несколько раз сглатываю слюну, но во рту по-прежнему сухо, а я все перебираю в голове мыслимые и немыслимые причины, по которым Эштон может сожалеть о случившемся. Может, он считает меня непривлекательной? Проснулся в воскресное утро, увидел меня трезвым взглядом и подумал: «Какого хрена я тут делаю рядом с этой серой мышкой?» Ясное дело, видок у меня был еще тот: волосы всклокоченные, глаза опухшие, а изо рта разит так, что цветочки вянут.

А может, дело в моем «уровне мастерства»? Разумеется, опыта у меня нет, но… неужели я настолько плоха?

Я настолько погрузилась в свои мысли, что, когда рядом какой-то парень сказал «извините», не подняла головы, решив, что он разговаривает с кем-то еще. Но услышав то, что он сказал потом, вернее, как он это сказал, подняла глаза, чтобы взглянуть, кто это.

– С вами все в порядке?

Смотрю, приоткрыв рот от удивления, а он садится рядом со мной, и я молча киваю, глядя на его темно-зеленые глаза и приятную улыбку.

– Вы уверены? – спрашивает незнакомец с легкой усмешкой. Такой же приятной, как и его улыбка.

– Вы из Ирландии? – выпаливаю я, не успев совладать с собой. Закрываю глаза, пытаясь объяснить себе, почему я это спросила. – То есть… я подумала… У вас акцент… Мне показалось, вы приехали из Ирландии. – А ты, Ливи, сбежала из дурки.

– Меня зовут Коннор. Вы правы. Я родом из…

– Дублина, – перебиваю его я, а внутри поднимается волна радостного возбуждения.

Он кивает с лучезарным видом, словно ему очень приятно.

– Живу в Штатах с двенадцати лет.

Улыбаюсь еще шире. Не могу остановиться. Наверное, здорово похожа на слабоумную.

– А вас как зовут? Или мне называть вас просто «мисс Улыбка»?

– Ой, извините. – Пытаюсь придать лицу серьезность и протягиваю ему руку. – Ливи Клири.

Он вскидывает брови и берет мою ладонь в свою. Рука у него теплая и сильная. и уютная.

– Мой отец вырос в Дублине. А ваш акцент. вы мне его напомнили. – Папа переехал в Штаты, когда ему было тринадцать, и давно уже говорил без акцента, но порой у него проскальзывали ирландские словечки. Как и у Коннора.

– Значит, ваш отец тоже обаятельный и привлекательный?

Я хмыкаю и опускаю глаза, прикусив язык, чтобы случайно его не поправить. Был обаятельным и привлекательным. Пару минут разговора маловато, чтобы обсуждать тему ушедших родителей.

Какое-то время мы сидим молча, а потом Коннор спрашивает:

– Мисс Клири, а почему вы сидите тут в полном одиночестве?

Я вздыхаю и небрежно взмахиваю рукой.

– Собиралась на ознакомительную экскурсию, но опоздала. Задержалась с… – Мысли возвращаются к предыдущему разговору, нарушая мой покой. – С одним засранцем, – рассеянно бормочу я себе под нос.

Коннор оглядывается кругом и спрашивает с улыбкой:

– А этот засранец где-то рядом?

Чувствую, что краснею.

– Не думала, что вы услышите. – С того дня как Штейнер порекомендовал мне разнообразить свою речь бранными словами – из лексикона сестры, – ловлю себя на том, что чуть ли не каждое произнесенное мною предложение расцвечено эмоциональным словечком. Особенно, если я расстроена или нервничаю, хотя сейчас я абсолютно спокойна. – Нет. Надеюсь, в данный момент он далеко отсюда. – В глубоком колодце, развлекается в компании девиц и ни о чем не жалеет.

– Ну, раз так, – Коннор поднимается и протягивает мне руку, – позвольте я покажу вам Принстон. Сомневаюсь, что эта экскурсия будет очень содержательной, но, между прочим, я тут уже три года.

Без малейших колебаний подаю ему руку. Сейчас это именно то, что мне нужно: прогуляться по кампусу в компании Коннора из Дублина.

* * *

Оказывается, Коннор из Дублина знает об истории Принстона на удивление мало. Однако он ловко компенсирует это изрядным количеством уморительных случаев из своего личного опыта. Когда мы возвращаемся к общежитию, мы с ним уже накоротке и у меня живот болит от смеха. (Коннор привел меня в уютный, почти средневековый дворик, о существовании которого я не знала, – отличное место для занятий!)

– …И на следующее утро, вот на этом самом месте, они нашли моего соседа по комнате в одних черных носках, – говорит Коннор с улыбкой, показывая на деревянную скамейку.

Где-то посередине экскурсии я поняла, насколько Коннор привлекательный. Сразу я этого не заметила, наверное, потому что была взвинчена после разговора с Эштоном. Коннор высокого роста, светловолосый, строгая стильная стрижка и гладкая, загорелая кожа. Он худощавый, но при ходьбе заметно, что под отглаженными брюками цвета хаки и клетчатой рубашкой тренированное тело. В общем, примерно так я и представляла себе того самого студента, с которым однажды буду гулять по кампусу.

Но особенно подкупает улыбка Коннора – широкая и искренняя. Она у него такая открытая, и за ней ничего не скрывается, никакого обмана.

– Как же ты успеваешь учиться? Тебя послушать, так ты только и ходишь по вечеринкам, – удивляюсь я, прислоняясь к скамейке и опираясь о нее коленом.

– А мои соседи хотели бы, чтобы я проводил на вечеринках еще больше времени, – с усмешкой возражает он. – Хотя во время учебного года предпочитаю их пропускать. Во всяком случае, во второй половине семестра. Каждому свое: лично я хочу получить в университете хорошее образование, а не больную печень и венерические заболевания.

Заметив мой взгляд, он вспыхивает и смущенно бормочет:

– Извини. – И продолжает с усмешкой: – Просто в последний раз они меня достали. Закатили в субботу такую вечеринку в тогах, что мы до сих пор не можем дом в порядок привести.

Чувствую, что деревенею. Вечеринка в тогах? Та самая, где я как следует оттянулась и зажигала с Эштоном? Переведя дыхание, шепотом спрашиваю:

– А где ты живешь? – Я понятия не имею, где была эта чертова вечеринка, так что адрес мне мало чем поможет. Главное понять – был ли там Коннор и видел ли он мое представление.

Коннор смотрит на меня заинтересованным взглядом.

– Прямо за территорией кампуса, с несколькими друзьями.

«Прямо за территорией кампуса». Именно так сказала Риган, когда мы в тот вечер собирались на вечеринку. Может, в тот раз была не одна вечеринка в тогах?

– Да? – Усилием воли пытаюсь изобразить непринужденный тон. В результате получаю обратный результат – будто меня кто-то душит. – Кстати, я в субботу была на вечеринке в тогах.

– Вот как? – усмехается Коннор. – Наверное, у нас в доме. Теперь мало кто устраивает такие вечеринки. – Он закатывает глаза. – Это все мой сосед Грант, большой любитель повыпендриваться. Было весело?

– Угу. – Слежу за ним краем глаза. – А тебе понравилось?

– А я был в Рочестере, на свадьбе у двоюродного брата, – отвечает Коннор, качая головой. – Жаль, что так совпало, но моя семья помешана на семейных праздниках. И пропусти я эту свадьбу, мама бы меня убила.

С облегчением перевожу дыхание, стараясь, чтобы Коннор не понял, как я рада, что его на вечеринке не было. Впрочем, будь он там, он бы сейчас со мной не разговаривал.

– Говорят, народ оттянулся на славу. Соседи полицию вызвали, чтобы прикрыть лавочку.

– Да, пьяных было много… – бормочу я и, чтобы поскорее покончить с этой темой, спрашиваю: – А у тебя какая специализация?

– Политика. Готовлюсь поступать на юридический. – Он не сводит с меня глаз. – Надеюсь, на будущий год поступлю в Йель или Стэнфорд.

– Здорово, – говорю я и снова ловлю себя на том, что смотрю в его дружелюбные зеленые глаза и улыбаюсь.

– А ты? Чем собираешься заниматься?

– Молекулярной биологией. Надеюсь стать врачом.

Коннор хмурит брови.

– А ты знаешь, что можно поступать в медицинский, даже если у тебя специализация в области гуманитарных предметов?

– Знаю. Просто мне легко даются естественные науки.

– Вот как! – Коннор смотрит на меня с нескрываемым любопытством. – Значит, ты и красивая, и умная. Убийственное сочетание.

Опускаю глаза и чувствую, что щеки у меня краснеют.

– Ну вот ты и дома. – Он обводит рукой фасад. – Роскошное здание, верно?

Поднимаю голову и рассматриваю этот образец неоготической архитектуры. В другое время я бы согласилась. Но сейчас чувствую разочарование: моя экскурсия в компании улыбчивого Коннора подошла к концу. А я еще не готова к этому.

Смотрю, как он отступает, засунув руки в карманы.

– Рад знакомству, Ливи из Майами.

– Взаимно, Коннор из Дублина.

Он подбрасывает носком камешек, и мы стоим молча, не зная, что сказать.

– В эту субботу у нас дома намечается небольшая вечеринка, – вдруг говорит Коннор. – Придешь? Если хочешь, захвати с собой свою чумовую соседку по комнате, про которую ты рассказывала.

– Но ведь ты же говорил, что во время учебного года не ходишь по вечеринкам, – подлавливаю его на противоречии.

Коннор задумчиво смотрит мне в глаза.

– Если это не повод пригласить красивую девушку. – Он краснеет и опускает взгляд.

А я внезапно осознаю, что Коннор не только симпатичный внешне, но еще и обаятельный. Не знаю, как надо отвечать в подобных случаях, поэтому просто говорю:

– Увидимся в субботу.

– Отлично. Часов в восемь? – Коннор называет улицу и номер дома, одаривает меня еще одной улыбкой и быстро уходит, словно спешит куда-то. А я все стою, прислонясь к скамейке, смотрю ему вслед и думаю: может, он пригласил меня просто из вежливости? Но тут, когда Коннор поворачивает за угол здания, он оборачивается и бросает на меня взгляд. Увидев, что я все еще на него глазею, посылает мне воздушный поцелуй и скрывается за углом.

А я сжимаю губы плотнее, чтобы не улыбаться как идиотка, от уха до уха.

День определенно задался.

Загрузка...